Владимир Корнаков - В гольцах светает

• Название: В гольцах светает
• Автор: Владимир Корнаков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Витимская тайга свела разных людей: Герасима — русского приискателя и Дуванчу — эвенка-охотника.

Трудным путем идет нелюдимый Герасим к «мужицкой правде», которую уже «нащупали» его товарищи по прииску Павел Силин и Иван Ножин. Но еще драматичнее складывается судьба молодого охотника-эвенка. Искренне считая, что русские отнимают у него «его тайгу», он слепо способствует шаману в злобных замыслах против русских и едва не приносит в жертву жизнь любимой девушки. Только целый ряд событий, неожиданных встреч, столкновений открывает ему глаза...

В романе показана витимская тайга 1906 года. Властный шуленга эвенкийского рода Гасан Доргочеев и голова инородной управы князь Гантимуров с помощью шамана и священника-миссионера еще крепко держат в руках народ тайги. Но уже гремит среди сопок эхо читинских революционных событий, будоражит рабочих приисков, проникает в юрты и сердца охотников...

---

Шмель развязал мешок, достал кожаный кисет и, вынув одну монету, положил ее на тряпицу перед Павлом. — Вот, стало быть, самые что ни на есть настоящие, с царской личностью... Имеем желание променять их на золотой песок...

Золотнишники заметно (…)ились[17].

— На мену, значит? спросил Павел. — Что берешь-просишь?

— Наличность на наличность, стало быть, по объемности.

Наступило молчание.

— Побойся бога.

— Да ты откуда будешь-то, из каковских? — строго спросил Павел.

Шмель заерзал, поглядывая осоловелыми глазами на хмурые лица золотнишников.

— Мы с Витимского Острогу, стало быть, проживаем в соседях, а на службе состоим писарем и уполномоченным тунгусского общества во всех казенных делах.

— Теперь понятно, какого поля ягодка. — Павел взял пятирублевый, подбросил на руке, поймал, потом гулко хлопнул им по ладони Шмеля.

— Валяй откуда пришел. Хлебом-солью встречали, помелом провожали. Уж не обессудь...

Посыпались угрюмые реплики:

— Скопил на чужом горбу...

— Нажился на народной крови...

— Обобрал туземцев...

Шмель чувствовал себя не в своей тарелке. Растерянно оглядывался, лопотал:

— Вы не с той точки зрениев... Мы, стало быть, никаких касательств к народу не имеем. Берем, как служебная личность, но только с торговых людей, мы тоже не без понятиев... А вот прослышали о вашей бедственности...

Лица золотнишников посуровели.

— Бедности?! Беден тот, у кого денег много, а друзей нет. Ишь, помощник отыскался — с петлей навстречу...

Ввязались остроязыкие бабенки.

— Смотрите-ка, кровопиец несчастный. А еще «склонности к женскому полу имеем». Тьфу...

— Да какая баба такого близко подпустит к своему подолу?!

Шмель вконец растерялся.

— Вы не с той точки зрениев...

Вдруг кто-то из ребятишек предостерегающе крикнул:

— Комель идет!..

Реплики мгновенно утихли, грянула дружная песня:

Эх, вдоль да по речке,
Эх, вдоль да по таежной,
Серая уточка плывет...

Красный, как цвет сараны, урядник вышел на поляну в сопровождении двух стражников.

— Прекратить пению! — рявкнул он, останавливаясь на широко расставленных ногах. — Говорить буду!..

Золотнишники, раскачиваясь, словно под ветром, продолжали петь. Шмель глянул на урядника, ухмыльнулся, повернулся к нему задом, начал подтягивать тоненьким голоском... Песня то набирала силу, удалью стремилась к поднебесью, то падала, струилась.

Эх, да по бережку,
Эх, да по лесистому,
Золотнишник-молодец идет...

— Митингуете! Погодите у меня, канальи! — разъяренный урядник подскочил к Шмелю. — А, господни писарь! И ты митингуешь!

Шмель встал, покачиваясь, поддернув штаны, обобрал налипшую на них траву, почесал за ухом.

— А, господин урядник, стало быть, всей своей личностью!

— Воша! — воскликнул Комлев. — Митингуешь!

— Ни-ни, — замотал головой Шмель. — Мы, как служебная личность, могем обидеться, потому как воша — насекомое паразитическое, стало быть, не имеет никаких занятиев, только бегает от одной личности к другой...

— Молчать! — рявкнул Комлев.

— Молчать мы тоже не могем, потому как имеем человеческое обличье, а лаять не привыкли, стало быть, до этого не у кого было...

Комлев ошалело таращил глаза на подвыпившего писаря, забыв даже, что их разговор с интересом слушают золотнишники. А тот продолжал себе.

— Мы, как служебная личность, недавно имели разговор с ихним благородием исправником Салогубом... Мы самолично привезли вам ихнее распоряжение в письменности... А еще мы доставили вам газету, а в ней тоже пропечатано касательно вас... стало быть, говорится, рабочие народы встают на кровавый бой, долой царя...

— За решетку, — наконец прохрипел урядник. Он схватил писаря за рукав, с силой дернул, Шмель упал. Однако тотчас поднялся, невозмутимо отряхнул штаны.

— Мы могем обидеться, стало быть, ихнее благородие или ихнее превосходительство могут получить сообщение в письменности о том, как вы во время ярмарки в Остроге собираете пушнину в самоличных целях...

Комлев крякнул, оглянулся. Рядом с ним, качаясь, как маятник, с опущенной головой и растрепанный стоял Павел. Он был сильно пьян.

— А-а, ты Павел Силин! Митингуешь! — прорычал урядник. — По тебе давно плачет решетка!..

— Никак нет, ваше благородие, пьем-гуляем, а решетка и на ум не идет. — Павел дал резкий крен в сторону, натолкнулся на Шмеля. Шмель боднул головой, протер глаза: ведь еще минуту назад этот бородач был трезвехонек!

— Пьешь-гуляешь и неповиновение высказываешь!

— Какое же веселье-гулянье без песни, а как запоешь — все на свете забываешь, даже о вашем благородии, — Павел надежно удерживался за рукав Шмеля.

— Некогда мне рассуждать с вами, — напыжился Комлев. — Марш в поселок! Господин управляющий будет говорить с вами. В вашем же интересе...

Урядник свирепо глянул на хмельного писаря, круто повернувшись, пошел прочь.

— Давно бы так, ваше благородие, — улыбнулся ему вслед Павел, выпрямляясь во весь свой богатырский рост. — Но а ты хошь и не нашего поля ягодка, а отбрил их благородие по-нашенски. Теперь будет наворачивать без оглядки до самого поселка.

Золотнишники, окружившие Павла и Шмеля, рассмеялись.

— Слышь, о каком кровавом бое ты вел разговор? А? — Павел пристально взглянул в лицо писаря.

— А стало быть, о... — Шмеля вдруг осенила догадка: долой царскую личность — узнают, не возьмут денежки! — Стало быть, ни о какой... Мы с самоличной целью попугали их...

Силин хмуро теребил бороду.

— Ты хотел сделать меновую. Мы заберем твои деньги, за пятирублевый — золотник. Только в загашниках золотишко не таскаем. Пойдем в поселок.

Шмель согласился, прикинув: восемьсот рублей с лишком — почти два фунта золотого песка!

— Мы тоже с понятиями, хоть и имеем жалостливость расставаться с царской личностью...

Собрание золотнишников проходило возле приисковой конторки. Пришли все. Не было лишь урядника и его стражников. Рабочие курили, сдержанно гудели, перекидывались словами.

— Уговаривать небось будет.

— Не выйдет.

Но когда на крыльцо вышел управляющий, гул понемногу улегся.

— Я пригласил вас, — начал управляющий, по привычке пригладив волосы, — чтобы вместе с вами обсудить один вопрос...

Среди рабочих прокатился сдержанный гул. Послышался насмешливый голос.

— Обсуждала свинья с гусем, как согнуть дышло, да криво вышло!

В ответ — смех. Но Зеленецкий как будто не слышал, продолжал спокойно:

— Обсудить серьезный вопрос. Прииск стоит второй день. Пески лежат. Вы отказываетесь работать. Но вы понимаете, я лишь управляющий. Без указаний на то хозяев не могу как-то облегчить вашу жизнь...

— Отсюда бы и начинал. А то начал во здравие, а кончил за упокой.

— Тогда не о чем разговаривать. Айда по домам...

— Стойте, — поднял руку Зеленецкий. — Так как я отвечаю за прииск, я на свой страх и риск разрешаю вам промывку трети всех песков для своих нужд. Указание дано, приказчики отведут пески. Промывать в нерабочие дни. А обо всем остальном позаботитесь сами.

Рабочие заволновались:

— На кой нам золото, если жрать нечего? Ведь лавка торгует на деньги...

Шмель так и подскочил на месте! Крутнулся, вежливо тронул за рукав Герасима, с которым стоял рядом возле крыльца.

— Мы извиняемся за беспокойственность, стало быть, имеем желание узнать: по какой стоимости можно заменить деньги на золото?

— Всяко, — буркнул тот. — Подыхать с голоду будешь — золотник за копейку отдашь...

Управляющий продолжал:

— Золото из этих песков все будет принято на деньги, как подъемное[18]. — Зеленецкий сделал паузу, достал из кармана пиджака крупный самородок, бросил одному из рабочих. Самородок пошел по рукам. — Далее, есть сведения о богатом месторождении наземного золота, которое, по приблизительным подсчетам, даст три-четыре золотника на пуд породы. Этот самородок оттуда. На этих же днях туда необходимо отправить разведку. Исследовать месторождение, подготовить жилье, с тем чтобы к концу лета начать его разработку. Нужно двух человек. Решайте сами, кого отправим.

Толпа всколыхнулась:

— Павла! Силина!

— Старикана! Старикана! Ножина!..

Зеленецкий внутренне усмехнулся: «вот вам и демократизма», господин урядник. Довольный собой, он наблюдал за рабочими, которые передавали самородок из рук в руки, оживленно переговаривались. Самородок дошел до Ножина и Силина, которые стояли рядом, могучие, как кедры, бородатые. Вот он тускло засиял на ладони Ножина. Глаза темнокожего великана вспыхнули, он дотронулся до своей цыганской бороды, с наслаждением погладил. Донесся его глухой голос: