Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

• Название: Серебряный блеск Лысой горы
• Автор: Суннатулла Анарбаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Роман «Серебряный блеск Лысой горы» — первое крупное произведение узбекского писателя Суннатуллы Анарбаева.

С глубоким проникновением в жизнь, с любовью описывает автор своих героев — жителей горного кишлака Аксай, правдиво отображает изменения, происшедшие после XX съезда партии в сознании людей, в хозяйстве колхоза.

Романтика, присущая писательской палитре С. Анарбаева, помогает ему найти теплые и убедительные краски.

Действие романа происходит на протяжении многих лет, начиная от периода создания колхоза в Аксае до наших дней.

---

Утром, уходя на работу, Саидгази наказал жене, чтобы к вечеру изготовила шавли[44]. Весь день руки не шли к делу. Напротив сидит его помощница Салима с лицом, словно глиняное блюдо. Только вчера она отняла у него место в бюро. А завтра, может… Нужно было подписать кое-какие бумаги, но к Шербеку не пошел — не в силах был его увидеть. И с работы ушел пораньше. По дороге завернул в магазин и попросил полкило халвы и полкило печенья. Скрепя сердце заплатил деньги.

Дома взял касу с приготовленным шавли, халву и печенье, нагрузил все это на жену и отправился вместе с ней в больницу.

Медсестра подала им по халату и привела в небольшую комнатку. Заслышав шаги, Ходжабеков открыл глаза, еле заметно кивнул головой, отвечая на приветствие. Глядя на Ходжабекова, подбородок, шея и голова которого были забинтованы, а руки и ноги в гипсе, Саидгази позабыл даже традиционные вопросы о житье-бытье. Перепуганная жена присела на свободную койку напротив и застыла. В душе Саидгази шевельнулось какое-то чувство наподобие жалости: как бы там ни было, а работали вместе. Саидгази незаметно толкнул жену, уставившуюся на Ходжабекова. Зубайра, поняв, в чем дело, вынула из сумки угощение и осторожно положила на тумбочку у кровати.

— Принесла тут вам шавли, чтобы покушали горяченького. Угощайтесь, Туйчибек-ака, — сказала Зубайра и положила ложку перед Ходжабековым.

Ходжабеков задвигал губами, что-то пробурчал. Саидгази подскочил и подсунул ему под спину подушки. В нос ударил странный, зловонный запах, исходящий от Ходжабекова, и Саидгази замутило.

Когда больной поел, Саидгази передал пустую касу Зубайре, которая не переставала расспрашивать: «А где ваша жена? Здорова ли? Что-то не видно ее?», кивнул головой Зубайре, чтобы она вышла. Глядя на жену, которая искренне желала Ходжабекову быстрейшего выздоровления, он внутренне злился: «Ох, и дура же!»

Саидгази знал, с кем и как обращаться. А Ходжабекова он изучил как свои пять пальцев, поэтому начал с того, что описал свои страдания, когда исчез Ходжабеков: «будто жеребенок, потерявший мать, плакал и несколько дней лежал неподвижно на сырой земле». Потом со слезами на глазах продолжал:

— Очень привык, оказывается, к вам. На мое счастье вы остались живы. Для меня и этого достаточно. Больше ничего не надо...

Кровать под Ходжабековым заскрипела. Кажется, он силился что-то сказать.

Саидгази между тем незаметно перешел к основному:

— На днях приедет бухгалтер-ревизор, — сказал он безразличным тоном. — Все документы в порядке. Нам нечего бояться. А если начнет копаться — брошу ему в рот что-нибудь... Ведь все кушать хотят. Ну, а если шум поднимет кто-нибудь из наших голодранцев, нам надо крепко стоять на том, что в документах все верно, и никто не посмеет ничего сказать. Все зависит от нас самих. Что вы скажете?

Ходжабеков молчал. Он лежал навзничь, уставившись в потолок. Саидгази, глядя на его лицо, так и не понял: согласен или нет. Саидгази удивился. Ходжабеков, которого он знал, не любил молчать, он говорил или да, или нет, или вспыхивал с треском, как провода при замыкании, и тут же угасал. Странно, откуда у него эта новая манера?

Саидгази долго сидел, дожидаясь ответа, но Ходжабеков закрыл глаза и, кажется, уснул. Потеряв надежду получить ответ, Саидгази поднялся:

— До свидания, на наше счастье будьте здоровы.

Ходжабеков и тогда не открыл глаз. Саидгази глянул на его посеревшее лицо и бросился к дверям: ему почудилось дыхание смерти. Опомнился он уже в коридоре. Кто-то поздоровался с ним. Саидгази испуганно встрепенулся, словно его поймали на месте преступления. Он оглянулся и встретился глазами с Нигорой.

— Извините, я не знала, что вы так углублены в свои мысли, — сказала она с улыбкой.

Саидгази в ответ заставил себя улыбнуться. Слова не приходили на язык, он покачал головой и молча вышел.

Глава четырнадцатая

— Опять посыпал, — прошептала Нигора, ощутив на кончике носа маленькую холодную каплю. Она бросила взгляд на фонарь, раскачивавшийся на столбе у больницы: снежные искорки, словно рой мошек, кружились в танце на свету. Нигора прибавила шагу. Мать, наверное, ждет, нетерпеливо поглядывая на часы. Никак не хочет понять, что здесь же не город, на вызовы приходится ходить из одного конца кишлака в другой.

Когда сильный, пронизывающий ветер чуть не сбил ее с ног, поняла, что глиняные дувалы по обе стороны дороги остались позади, а вокруг — открытое поле. Почему-то подумалось: как обидно, еще недавно это поле цвело, было мягкое и зеленое, как одеяло. На минуту даже показалось, что в лицо пахнуло запахом цветущего клевера.

Нигора пыталась разглядеть деревья на той стороне поля, но впереди было все так же темно и пусто. Ей стало не по себе. Пожалела, что не пошла берегом арыка, хотя там дорога длиннее. Сзади кто-то кашлянул. «Наверное, показалось», — решила Нигора и продолжала идти. Но теперь уже явственно кто-то произнес ее имя. «Шербек! Это его голос!» Нигора постаралась заглушить в себе мгновенно вспыхнувшую радость и, обернувшись, спокойно ждала, когда он приблизится.

— Смотрю, вы одна... в такой поздний час... — нерешительно начал Шербек.

— Благодарю за внимание, — едко бросила Нигора.— У вас дело к моему отцу?

— Нет... К вам дело есть, — сказал Шербек возбужденно.

— Мое рабочее время кончилось. Заходите завтра.

— На завтра откладывать нельзя. Дело, которое нужно решить сегодня.

— Очень срочное?

— Очень!

Нигора почувствовала, что Шербек начинает злиться.

— Слушаю вас, — сказала она, остановившись.

— Мать больна.

— Ой, что с ней?

— Что с ней — вы должны знать...

Нигора почувствовала иронию в голосе Шербека.

— Мать моя вас очень любила, а вы, Нигора... погнали ее с позором со своего порога.

— Не говорите так.

— А как же мне говорить? В чем виновата бедная старушка? Ее вина в том, что она любит вас и меня?

— За ней никакой вины нет. Во всем виноваты вы.

— Нигора! Неужели вы поверили сплетням?!

— Вы заставили поверить!

— Что я такого сделал...

— Почему же, если все это сплетни, вы не встретились со мной и не рассеяли сомнения? А эти разговоры я слышала еще, когда Мухаббат была в кишлаке, а Кузыбай в горах. Если все это ложь, то вы бы хоть подумали, почему Нигора расстроена, почему избегает встретиться с вами. Но у вас не нашлось на это времени, а может быть... может быть, вам стыдно было посмотреть мне в глаза. Чтобы прекратить эти разговоры в кишлаке, вы послали свою мать свататься...

— Нигора! Неужели вы и правда так думаете?! — В голосе Шербека было такое отчаяние, что Нигора немного смягчилась.

— Я понимаю, что не могу никому запретить любить вас. Да и вы сами... можете любить кого угодно. Я же могу только ревновать, плакать, защищать про себя или открыто свою любовь.

— Нигора, родная, верьте мне, — Шербек с силой притянул к себе девушку, стал целовать ее глаза, искал губы.

— Верила, но... — Нигору обжигало горячее дыхание Шербека, в эту минуту она готова была простить ему все, поверить горячим клятвам, но вдруг молнией пронизала мысль: «Может быть, вот так же целовал он ту, другую, а теперь хочет разжалобить меня...»

Как-то летом, проходя мимо дома Мухаббат, она услышала песню. Женский голос пел о парне, которого зовут Шер[45], и сам он как лев, всех парней за пояс заткнет. Нигора тогда не выдержала, заглянула за дувал и увидела Мухаббат.

Сейчас эта сцена возникла перед ее глазами. Она резко отшатнулась от Шербека и молча пошла вперед.

Когда миновали клеверное поле и вышли к берегу арыка, Нигора распрощалась. На мосту обернулась. В темноте уже едва можно было различить неподвижную фигуру Шербека.

Шербек не помнит, сколько времени стоял он так. Вокруг было тихо, печально падал снег.

Направляясь назад по клеверному полю, он машинально стал искать следы Нигоры. Но их давно замело. Огни в кишлаке погасли, словно их тоже замело снегом.

Чтобы не разбудить мать, он на цыпочках прошел веранду и вошел в свою комнату. Нет, зря он так старался: не успел зажечь свет, как дверь неслышно отворилась.

— Ой! А я думал, что вы уже перешли ко второму сну! — с наигранным весельем сказал Шербек.

— Блюдо из теста хорошо есть вовремя, иначе слипнется, — сказала Хури-хала и поставила на стол касу с лагманом и чайник.

Шербек понял, что мать недовольна, и, словно ничего не понимая, пошутил:

— Хоть тесто и слиплось, но вкус, наверное, тот же?

Хури-хала улыбнулась.

— Попробуй, сынок, тогда узнаешь.

Шербек обрадовался, увидев, как разгладились морщинки на лице матери.

Утром, собираясь на работу, он вдруг обратил внимание, как постарела мать за последние дни. А вчера еще одна из соседок спросила: «Не заболела ли Хури-хала, что-то давно ее не видно?» Бедная мать! Она стесняется показываться людям на глаза после этого неудачного сватовства!