Илга Понорницкая - Подросток Ашим

• Название: Подросток Ашим
• Автор: Илга Понорницкая
• Жанр: Детская проза

Стать своим в новом классе, особенно в престижной гимназии, трудно. Еще труднее — если ты сам не уверен в себе, а дома у тебя не все в порядке. Леха и Миша — каждый сам по себе — пытаются прижиться в этом непривычном мире. Неформальное общение на новом школьном форуме дает обоим возможность показать себя и найти друзей. Но на форуме появляется таинственная незнакомка, и все запутывается…

Подходит читателям 13 лет.

---

В музее Киркин отец походя щёлкал пальцем по маленькой белёной дверце с рельефными фигурками.

— Чугунная! — весело бросал Мишке.

А тому хотелось узнать, и для чего дверца, и что это на ней за дамы в пышных платьях и человек со шпагой.

— Это печная заслонка из гостиной, в господском доме, — без вопроса начала объяснять ему бабушка-служительница. — В гостиных танцевали…

Но Киркин отец и все ребята уже где-то в другом зале, а может, в третьем.

Мишка находит их на улице, Киркин отец кивает ему с улыбкой: «А, ты здесь?» И за улыбкой чувствуется лёгкая досада, что Мишку пришлось ждать. Все должны быть вместе, должны быть в хорошем настроении и улыбаться, чтобы не портить настроение другим. Надо держать лицо. Когда он сам улыбается тебе, невозможно в ответ не растянуть губы в улыбке, согласившись: «Да, да, нам вместе весело!»

— Почему он такой? — спрашивал Мишка у Кирки и не мог объяснить, какой.

Кирка то ли понимала его, то ли нет. Она пожимала плечами:

— Ну… У него своё дело. Он же отвечает за всех! Ему нельзя ничем заморачиваться, иначе с ума сойдёшь!

Мишка думал: а у его мамы разве нет дела? Отец и они четверо были её делом, а вовсе не та работа в Интернете, которую она то получала, то у неё перехватывали. Мишка однажды заглянул — а она исправляет опечатки в статье про какие-то «инъекции молодости». Он и не понял ничего. Но это была ерунда, главное — то, что сказала она отцу: «Я буду служить тебе вечно», — и, должно быть, она продолжает ему служить тем, что растит их четверых — Мишку, почти уже взрослого, Таньку, Владика и Сашку, родившуюся уже потом, после.

И Мишка всегда чувствовал, что у него есть отец. Умерший, да — но есть. Мишка всё чаще мысленно спорил с ним, брался доказывать ему: «Я уже кое-что могу, чего и ты не умел. Я делаю задачи из твоего институтского учебника. И на мне — наш лицейский сайт!»

Он соревновался со своим умершим отцом. И чувствовал, что раз ему хочется что-то доказать — значит, нет в нём той лёгкости и беззаботности, которой поражал его Киркин отец. А в собственном его отце лёгкости и подавно не было. Он был угрюмым оттого, что ему часто встречались плохие люди. Они хотели, чтобы он работал за копейки и делал, чего сам не должен, или, например, чтоб он терпел, если его в автобусе обзывали. Вечерами он жаловался маме на плохих людей и хвастался, как он защитил себя, что сказал в ответ. И мама разговаривала с ним долго, сколько он сам хотел, и забирала в себя всё произошедшее с ним за день. И от этого в ней тоже не чувствовалось лёгкости, подвижности, готовности в следующую секунду забыть, что было только что. И даже когда она вприпрыжку шла по улице, сразу было ясно, что она — прыгай-не прыгай — не взлетит.

Мама выходила к Мишке на кухню, уложив Сашку, а он сидел — ждал, когда чайник закипит.

Он возвращался поздно, и мама зевала:

— Мне надо с тобой поговорить. Только я со-о-онная…

Он морщился. А ей и впрямь нужно было с ним поговорить. Из лицея-интерната звонили, спрашивали у неё, не хочет ли Мишка поступить к ним. «У нас перед детьми открываются такие перспективы, что вам и не снились, — сказала ей напористая женщина. Мама сразу представила её: пышнотелую, с очень белой кожей, в румянах. — Зайдите на наш сайт, вы сами всё увидите!» — «Зайдём», — пообещала мама. Но женщине этого показалось недостаточно. «Подумайте, вам же самой будет полегче! Мальчик будет на полном обеспечении, вам ни за что платить не нужно», — стала убеждать маму она.

Мама ответила, что ей полегче не надо, своя ноша не тянет, а насчёт перспектив — это они с Мишкой поговорят, вдруг он и впрямь решит, что ему надо ехать.

Но поговорить всё не удавалось. Мишка глядел на маму — она была здесь, и он был здесь, но казалось, слова долетают к нему откуда-то из верхнего мира, как в эскимосских сказках. Или из нижнего. Какие там ещё были миры?

Всё расплывалось у него в глазах. Может, оттого, что он совсем мало спал, а может, теперь всегда всё вокруг будет нечётким, подвижным, пляшущим.

И если он приходил не слишком поздно, это ничего не меняло. Он сидел в кухне за компьютером, просматривал сайт, а Танька, стоя у раковины, орала ему, что опять моет за него посуду. Как будто всё происходит ещё не сейчас, а месяц назад, или даже два месяца… Сейчас-то какое значение имела посуда, и эти дежурства попеременно, и график на кухне… И мамины слова, услышанные точно сквозь стену:

— Миша, ты как думаешь, простится мне, если сегодня я не пойду к вам на собрание? Что-то они в лицее часто, мне твоя классная опять звонила…

Классная каждый раз назавтра выговаривала тем, чьи родители не приходили на собрание. Наверно, и ему влетит. Но Мишка думал об этом отстранённо. Какая разница, что будет говорить Галина Николаевна. Ему казалось — прежде его жизнь текла сама по себе, никак не обозначенная. Теперь у его жизни появилось имя — Кирка. Кирка была с ним, когда он просыпался — или она просыпалась раньше него, потому что первое, что он осознавал, только открыв глаза — это что есть Кирка. Она была с ним на уроках — просто переставила ранец его соседа, Ярдыкова, на своё место, когда Ярдыкова не было в классе. И когда тот вернулся, он моментально оценил ситуацию и произнёс только удивлённое «понял».

Кирка могла бы сидеть, где хотела, даже учителя не говорили ни слова. Это, понятно, было из-за её родителей. Таких больше ни у кого не было.

Мишка спросил однажды:

— А вдруг ты вырастешь, как твоя мама?

Кирка отозвалась:

— Да не, у меня отцова порода. А у него женщины в роду — невысокие, это точно.

И добавила:

— Тётка у меня в Берёзках живёт, совсем маленькая…

— Где живёт? — переспросил Мишка.

Берёзки — это был пригородный посёлок. За полем, за перелеском. В маршрутке туда было ехать и ехать — папа там когда-то в больнице лежал. Мишка вдруг остро вспомнил, как шёл к папе от остановки и как попробовал скрыться от мальчишек за гаражами, и как увидел потом белый-белый снег, и красные пятна. Он даже вкус почувствовал во рту и сглотнул, а Кирка, не глядя на него, рассказывала:

— Они в пятиэтажке живут, на втором этаже. Тётка, муж и два моих… это, двоюродных. Представляешь, на четверых две такие комнатки. И как заходишь — сразу от дверей ванна и туалет, эту дверь закрываешь, тогда только эту можно открыть, а если эта открыта, значит…

Тут она как будто запуталась в дверях, махнула рукой:

— Но это — что ещё! А если ещё и раскладушку поставить! — и она дёрнула его за рукав. — Лёньке, старшему брату, всегда раскладушку ставили, пока я у них жила.

— А почему ты у них жила? — спросил Мишка.

Кирка помялась, как будто осознав, что у неё только что вылетело лишнее.

— Ну, это… Папа меня раньше отправлял к ним. В ссылку, в общем…

— Куда отправлял? — не понял Мишка.

Но Кирка только рукой махнула:

— Ну, это давно было…

И заговорила о чём-то другом, он не слушал, о чём. Он шёл и думал: сколько ещё он сможет делать, чтобы она не узнала про его бедный дом, про единственную комнату, в которой надо передвигать стулья, чтобы пройти, и вечно разбросана чья-то одежда. А ночью в темноте слышно, как дышат спящие люди.

Ведь можно же, чтоб Кирка никогда об этом не узнала? Или, по крайней мере, пусть узнает когда-нибудь не скоро.

Мишка смутно чувствовал исходящую от неё опасность. И это притягивало его, хотя иногда с ней рядом было до ужаса неуютно. Просто спина замерзала в тёплом пуховике от мысли о том, что может случиться. Он косился на неё, когда они шли по улице, думал, что она рассказывает ему про жизнь своих двоюродных так, точно и ему это должно быть чудно, как ей. А ему это нисколько не чудно. И он даже не двоюродный ей, он просто одноклассник. Если она узнает, как он живёт, она, должно быть, больше не захочет с ним и говорить. Что делать ему тогда? Он обрадовался, когда вспомнил: он сможет сразу же уехать! И уже всё равно будет, что здесь осталась девушка, которая его презирает, которая будет думать, что её обманули. Хотя он не обманывал её, он просто ничего не говорил.

Мишка с опаской глядел на Кирку, думал: ну, теперь-то ей наверняка не удастся сделать, чтобы ему объявили бойкот, даже если она снова этого захочет. Его-то уже не будет здесь! Но только пусть это будет не скоро.

Мишка не сказал маме, что ему тоже звонили из лицея-интерната. Весёлый человек представился Андреем Петровичем и сказал, что работает в лицее завучем. Бывают же такие завучи, которые любят поговорить с учениками. Он долго рассказывал про поездки к морю и про олимпиады за границей, и про выпускников лицея-интерната, кто там кем стал. Мишка отвечал всё время: «Угу. Понятно, угу».

А потом позвонила какая-то сердитая женщина, и она сказала, что Мишка не представляет, как ему повезло. «У тебя нет отца, и ты из такой большой семьи. Мы можем принять тебя и по категории сирот, и по многодетным. Сколько у тебя братьев и сестёр?» — «Я не знаю, — ответил Мишка. — Я считать не умею», — и нажал на «закончить разговор».