Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая

• Название: Другой путь. Часть первая
• Автор: Эльмар Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Эльмар Грин в романе «Другой путь» прослеживает судьбу бедного финского крестьянина на протяжении нескольких десятилетий, в ходе которых Аксель Турханен постепенно утрачивает свою былую патриархальность, темноту, отсталость, забитость.

---

— Знал.

— Так почему же вы им не воспользовались?

— Я теперь воспользуюсь, если не откажете мне доброту в любезности, пожалуйста, будьте в одолжении.

Так я им ответил, не успев, правда, как следует продумать свой ответ. Но промаха я, кажется, не дал, ответив так. Если бы я признался, что не имею никакой охоты поселяться в их стране, то они, пожалуй, тут же отправили бы меня обратно в Суоми. А я все же хотел попользоваться случаем и побыть у них заодно еще недельку, чтобы посмотреть, как тут у них и что. Поэтому я сказал в подкрепление своей русской метрики то, что сказал, хотя и не собирался придавать ей какое-то значение.

Они удивленно переглянулись, выслушав мои слова. Не знаю, что их удивило. Может быть, они не привыкли к проявлению такой тонкой вежливости? А может быть, я отпустил им слишком крупную порцию для первого раза и они не смогли ее одолеть? Кто их знает, какой долей вежливых слов можно их тут пронять. В детстве я не успел набраться в этом опыта, ибо получал от русских все нужное мне без применения вежливых слов. Зато теперь мне выпала эта забота. Но вежливые слова все же оказали свое действие. Сердца русских смягчились, и мне было сказано:

— Присядьте, пожалуйста.

Я присел, пожалуйста, и осмотрелся вокруг, пока они еще раз проверяли мои бумаги. Все они, эти русские военные, сидевшие передо мной в своем пограничном штабе, выглядели совсем еще молодыми, как я это заметил, глядя на них во все глаза. И хорошо, что они были такими молодыми. Это означало, что никто из них, сидевших здесь, не успел повоевать с нами. И, стало быть, никто из них не был тем Иваном, от которого не приходилось мне ждать милости, ибо его жена и ребенок погибли при содействии человека одного со мною племени. И, стало быть, никто из них не успел побывать в наших лагерях во время войны. Поэтому я мог надеяться, что их решение относительно меня не будет исходить из тех чувств, какие порождал наш лагерь.

Это были все еще первые русские из той непонятной страны, куда я так неожиданно попал и где собирался теперь заодно побыть несколько дней. Улыбки, правда, не было на их лицах, обращенных ко мне, но это меня не пугало. Зато я улыбался, глядя на них, потому что не мог не улыбаться, — так любопытно выглядела эта моя затея. Я улыбался и ждал. А моя русская метрика тем временем делала свое дело. Из-за нее они не торопились переправлять меня обратно в Суоми. А я не торопился признаваться им в том, что не имею никакого намерения переселяться к ним навсегда.

Они переправили меня в Ленинград, куда к моему приезду пригласили из Москвы сотрудника финского посольства. Он не стал у меня особенно допытываться, почему я решил покинуть свою родину. Это его, как видно, не удивило. Он только спросил, почему я выбрал Россию, а не Канаду и не Соединенные Штаты. Я мог бы ответить ему на это, что ничего не выбирал, кроме своей Суоми, но хочу посмотреть немного жизнь русских, чтобы потом порассказать о ней кое-кому — например, своим товарищам далекого детства Ууно и Оскари и еще молодому Антеро Хонкалинна. Вот что я мог ему ответить относительно своих намерений.

И особенно хотелось мне доказать кое-что молодому Юсси Мурто, чей отец, старый Илмари Мурто, был когда-то и для меня как бы родным отцом. И по правде сказать, Юсси был первый, о ком я подумал в те минуты. Да иначе и быть не могло. Не он ли много раз твердил мне что-то о всяких «кознях Москвы», о страшной доле русских, о том, что история России пошла с некоторого времени не по общим законам человечества, что не вперед она пошла, а назад, и что это даже не история, а случайный «вывих истории». А когда я сказал ему, что все эти козни и вывихи легко раскрыть на месте — стоит съездить и посмотреть, он ответил: «Съезди и посмотри».

Так вот, я съездил, Юсси, если ты хочешь знать. И теперь мне осталось только посмотреть. Но я посмотрю, будь спокоен. Я все их козни выведу наружу. От меня им ничего не укрыть. Как бы хитро ни прикрывали они свои заговоры против остальных народов, мои зоркие глаза проникнут сквозь все их прикрытия. В этом ты можешь быть уверен, Юсси!

Но финскому представителю я не стал говорить о том, что намерен пробыть в России всего несколько дней, пока не истратятся мои двадцать тысяч марок, заработанные у Рикхарда Муставаара. Я боялся, что он скажет на это: «Ах, вот как! Не переселяться ты вздумал, а только пробыть несколько дней? Никаких задержек. Сегодня же отправляйся назад!». Вот чего я боялся и потому делал вид, что думаю о переселении. Финн спросил меня, почему я не предъявил им своей русской метрики раньше. Я ответил, что сам разыскал ее всего лишь год назад. Русские сказали, что для них эта бумажка ничего не значит, и посоветовали:

— Подумайте хорошенько, прежде чем решиться на такой шаг. Сорок пять лет жизни в гуще своего народа — это сильнее, чем какая-то бумажка, даже если бы она и давала вам право с ним расстаться.

Финн сказал:

— Для нас печати царского времени тоже не имеют никакой силы. Но неблагоприятные географические условия нашей страны заставляют нас терпимо относиться к эмиграции. И если этот человек желает покинуть свою страну, мы не будем возражать.

Так сказал финн, смотревший на меня довольно холодно. И все-таки я не стал пока ничего ему растолковывать, чтобы не помешать разговору обо мне дойти до конца.

Русские спросили меня:

— Где ваша семья?

— У меня нет семьи.

— А родители?

— Я их не помню.

— Но кто-нибудь остался же у вас там, где вы родились?

— Где я родился?

— Да.

— Остался. Муставаара.

— Муставаара? Что это значит?

— Черная опасность. Это фамилия такая одного человека.

— А кто он такой, этот ваш Муставаара?

— Это не мой Муставаара. Это ваш Муставаара.

— Почему наш?

— Из вашей земли он был изгнан в девятьсот семнадцатом.

Я сказал это и тут же сам призадумался над своими словами. Действительно, вот как оно получилось. Они изгнали из своей земли то, что приносило им зло. Должно быть, именно так обстояло дело. Добро они не стали бы изгонять из своей земли. Кто станет изгонять от себя хорошее? Дураком надо быть, чтобы сделать это. Они изгнали из своей земли зло, а оно появилось в Кивилааксо и там избрало себе место жительства. И там оно, в свою очередь, совершило то, что свойственно было злу. И оттого, что оно это совершило, я оказался теперь здесь, перед ними.

Но, с другой стороны, выходило, что я попал в страну, где не оставалось больше зла. Вот что было любопытно. Уже одно это стоило того, чтобы задержаться в ней немного и осмотреться. Нельзя было упускать такой случай. Столько лет я думал об этой стране и даже знал ее язык — и вдруг теперь, когда я уже попал в нее, вернуться назад, не попытавшись на нее взглянуть? Нет, уж пусть лучше пока думают, что я решил переселиться к ним совсем, — лишь бы это помогло мне задержаться тут на несколько дней. А потом, когда придет время, я им разъясню все, что нужно.

Такие мысли пришли в мою догадливую голову в ту минуту, когда я упомянул им про Муставаара. А они сказали мне:

— Хотите, мы дадим вам полгода или даже год на раздумье? Вы поживете у нас и поработаете на правах советского гражданина. Заодно присмотритесь к нашей жизни, чтобы потом рассказать о ней своим соотечественникам. В ближайшее время мы собираемся практиковать широкий обмен студентами с целым рядом стран, в том числе с Финляндией. Вы, разумеется, не студент. Вы рабочий. Но пользу делу мира и сближению между нашими народами вы сможете принести не меньшую, если не большую. А по истечении года скажете нам свое окончательное решение.

Я мог бы сказать им свое окончательное решение в ту же минуту, но вместо этого задал такой вопрос:

— А где вам будет не страшно меня поселить, простите в любезности, пожалуйста?

Они удивились:

— А почему мы вас должны страшиться?

— А потому, что я могу где-нибудь подсмотреть, как вы готовите миру войну.

— Вот как! Войну готовим? Откуда у вас такая поразительная осведомленность?

— На это есть газеты и радио.

— А сами-то вы какого мнения?

— А сам я лучше посмотрю сперва, а потом вам скажу, если позволите, извините за доброту, пожалуйста, будьте в одолжении.

О, я знал, как с ними разговаривать! И надо полагать, что именно эти мои ловкие ответы с такими вежливыми добавлениями заставили их в конце концов сказать мне такое:

— Ладно. Мы попробуем оставить вас пока в Ленинграде. Как вы на это смотрите?

Как я на это смотрел? Никак не смотрел. Смотреть я собирался потом. Но я спросил:

— А тут столярная работа для меня найдется?

— Найдется. Только ставим вам одно непременное условие: внимательно высматривайте наши «приготовления к войне». Подмечайте все, что выдает наше намерение «навязать» миру войну. Принимаете такое условие?