Стэн Барстоу - Любовь… любовь?

• Название: Любовь… любовь?
• Автор: Стэн Барстоу
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Проза
• Год: 1969

Стэн Барстоу (родился в 1928 году) — английский романист, драматург. В прозу Барстоу проникает каждодневность, ритуальный круг человеческой жизни, в которых писатель видит скрытую поэзию бытия. Британские критики, отмечая эту своеобычность письма Барстоу, говорят о перекличке авторского мировидения с итальянским неореализмом

---

Проходит еще немного времени, и мистер ван Гуйтен дает мне возможность приобрести у него по дешевке двухскоростной проигрыватель и несколько пластинок. Вижу, он решил во что бы то ни стало сделать из меня любителя серьезной музыки. Что ж, я не против. Это и в самом деле похоже на то, как он говорит: «Идешь-идешь, а на горизонте появляется все что-то новое». Каждую неделю я нахожу для себя что-то такое, что мне начинает нравиться.

Иногда я помогаю Генри — главным образом по части доставки покупок, но, когда нет покупателей, забираюсь к нему в мастерскую, наблюдаю, как он занимается починкой, и, надо сказать, тут есть чему поучиться, и просто удивительно, как много можно узнать таким путем. Вечерами и по воскресеньям, когда мы не ездим на концерты и не слушаем пластинок, я хожу в кино с Уилли или Джимми, и мы иной раз пропускаем по кружке пива. А иногда хожу на танцы. Я все еще мечтаю об этой девушке, которую, быть может, встречу когда-нибудь, но сейчас я счастлив и так, и нетерпение меня не гложет.

Об Ингрид почти не вспоминаю. С глаз долой, из сердца вон — вот уж, что касается ее, то это железно. Однажды я получил от нее красивую открытку с видом Скегнесса, где она поправляет свое здоровье у тетушки. На открытке был обратный адрес, но сначала я решил, что отвечать не стоит, потому что с этим покончено. А потом подумал, что небольшая вежливость повредить не может, купил открытку с изображением кресслийской ратуши и послал ей. На открытке написал: «Едва ли я когда-нибудь приехал бы сюда отдыхать — это грязная дыра, и дождь льет не переставая. Надеюсь, что ты скоро поправишься». Опуская открытку в почтовый ящик, я вдруг и подумал, не зря ли это все, не лучше ли разорвать открытку — и дело с концом. Но все же я ее отправил.

II

Дни бегут, на дворе теплеет, начинается то, что мы, саркастически при этом улыбаясь, обычно называем летом.

Однажды в конце июня я стою в магазине, привалясь к прилавку, и настроение у меня довольно фиговое.

Мистер ван Гуйтен просматривает счета в своем маленьком стеклянном закоулке, а Генри возится с приемниками в задней комнате. Все утро в магазине было довольно пусто: в десять часов заглянула какая-то дамочка и спросила каталог пластинок, затем еще некая особа принесла в починку электрический утюг, и, наконец, явился какой-то тип и слонялся по магазину, разглядывая телевизоры и радиолы и не желая слушать мои объяснения.

— Я просто хочу посмотреть, — заявил он.

Знаю я этих молодчиков! Пойдет домой и будет говорить всем, что продавцы у ван Гуйтена слишком навязываются со своим товаром. А вот оставьте такого покупателя в покое, он уйдет и скажет, что к нему были невнимательны и не хотели его обслужить.

В общем, я предоставляю его самому себе. А через несколько минут в магазин влетает бойкая девчонка с высоченной копной взбитых волос и спрашивает пластинку с песенкой Томми Стила «Я единственный мужчина на острове». Отпускаю ей пластинку, получаю деньги и гляжу ей вслед, когда она направляется к выходу. У нее туфли на тонюсеньких гвоздиках, и мне кажется, что она стоит на них довольно нетвердо, а в такой узкой юбке, как у нее, больше чем на шесть вершков не шагнешь. Интересно бы поглядеть, думаю, что будет, если она бросится за автобусом и позабудет про юбку. Юбки теперь становятся все короче, и я, собственно, никак против этого не возражаю. Гляжу на ноги этой девчонки, когда она семенит к двери, и само собой, начинаю думать о том, что в таких случаях думается, и в это время дверь отворяется и появляется еще одна пара ног — пара стройных ног в нейлоновых чулках цвета загара, та самая пара ног, которую я мгновенно отличу от всех других, когда бы и где бы ее ни увидел. И в ту же секунду у меня перехватывает дыхание, словно кто-то со всей силой саданул мне кулаком под сердце.

Она подходит к прилавку и говорит:

— Привет, Вик!

— Привет, Ингрид. Ты поправилась?

— Да, спасибо. В понедельник возвращаюсь на работу.

— Здорово тебе досталось?

— Были небольшие осложнения. Кость сначала неправильно срослась, и ее пришлось снова ломать.

— Ты теперь полегче — не очень-то налегай на свою старую машинку.

— Да, конечно. Я совсем, верно, потеряла скорость и вообще отвыкла от работы.

— Как это у тебя получилось? Я ведь ничего толком не знаю.

— О, просто у меня были новые туфли на очень высоких каблуках. — Она смеется. — Вот к чему приводит погоня за модой.

— Хорошо еще, что все кончилось благополучно

Выглядит она классно, так, словно ничего и не произошло. Немножко загорела и чуточку похудела, пожалуй. Но не слишком. Во всяком случае, все то, что имеет значение, нисколько не стало хуже. Я уже убедился в этом, потому что не могу заставить себя не смотреть. На ней светло-коричневый вязаный джемпер с короткими рукавами, и бюстгалтер белеет между редких петель, там, где в них упираются тугие соски маленьких грудей.

— Спасибо за конфеты. Это очень мило, что ты мне их прислал.

— Ну, какие пустяки.

— Прости, что я не могла написать тебе записочку и поблагодарить тебя, но ведь у меня была сломана левая рука, ты знаешь.

— Да ерунда. Паулина передала мне от тебя «спасибо».

Она бросает взгляд на мистера ван Гуйтена, который занят своими счетами и не обращает на нас внимания. Потом открывает сумочку и вынимает листок бумаги.

— Есть у вас что-нибудь из этих пластинок?

Я беру у нее бумажку. Рука моя дрожит — эта встреча произошла так неожиданно. На бумажке написаны названия трех популярных пластинок, а внизу приписано: «Когда мы можем увидеться?» Я даже не сразу соображаю в чем дело, думаю сначала, что это название еще одной пластинки, но тут же все понимаю и — только этого еще не хватало — начинаю краснеть.

Поворачиваюсь к полкам, чтобы достать коробки с пластинками, а сам чувствую, как знакомое волнение уже снова шевелится во мне.

— Первые две пластинки у нас есть, — говорю и достаю пластинки из коробки, — а третью мы можем получить дня через два.

— Я подожду, — говорит она, и я замечаю, что у нее тоже розовеют щеки и она отводит глаза в сторону. — Можно послушать эти пластинки?

Вероятно, она слышала каждую из них по меньшей мере миллион раз, но я говорю:

— Конечно, — выхожу из-за прилавка и отворяю дверь одной из кабинок для проигрывания.

— Как тебе нравится твоя новая работа? — спрашивает она, когда мы заходим в кабинку.

— Ну, работа первый сорт.

— Я была очень удивлена, когда узнала, что ты ушел от Уиттейкера. Как-то неожиданно это получилось, верно?

— Да сам не знаю. Последнее время мне там что-то поднадоело. Подвернулась эта работа, я и смылся.

Ставлю одну из пластинок на проигрыватель и чувствую, что больше всего на свете сейчас хочу встретиться с ней снова. Встретиться, а потом будь что будет. И говорю:

— Сегодня в половине восьмого у ворот парка — у тех, что ближе к твоему дому.

Она кивает, и я опускаю адаптер на пластинку. Сначала нас оглушает металлический звон и треск, а затем этот тип начинает рычать: «Не могу тебя забыть, куда деваться мне, о бэби, всюду, всюду ты со мной…». Мура страшная, но если ей это нравится — пожалуйста.

Когда она уходит, я поспешно забираюсь обратно в кабину, потому что у меня дрожат колени и весь я точно расплавленный. Но и музыка не помогает, от нее тоже только шалеешь, а в мыслях лишь одно: я снова встречусь с Ингрид и…

III

— Ты любишь меня, Вик? — спрашивает она, и я прячу от нее лицо, зарываюсь куда-то между ее плечом и шеей. Потому что мне сейчас хочется только одного — убежать от нее. Ведь я снова чувствую себя так же погано, как было всегда после каждой встречи. И подумать только, что всего час назад я был от нее без ума, просто не знал, куда себя девать, до того очумел. А теперь я думаю: и зачем только она пришла в магазин! Как мне хорошо жилось без нее! Я почти не вспоминал о ней. Так нет, ей непременно надо было появиться, показаться мне и разворошить все эти воспоминания о том, как мы целовались, заставить меня вспомнить, что я чувствовал, когда ласкал ее и держал в объятиях, вспоминать, какое у нее крепкое, упругое тело и какая нежная кожа, особенно в тех местечках, которые нельзя видеть. В секретных местечках. Именно в этом, должно быть, ее сила, именно это так и волнует — то, что они секретны для всех, кроме меня. Ведь, что ни говори, этот дар она приносит только мне одному, только мне она позволяет все это, и тот же Уилли, к примеру, наверняка сказал бы, что я кретин, если упустил такую возможность.

А теперь вот она снова говорит о любви, а мне казалось, что в этом смысле мы с ней уже давно поставили все точки над i.

Я знаю — она ждет, чтобы я ей ответил, но я не в состоянии бесстыдно лгать ей в глаза. А как я могу сейчас, после того, что только что было, сказать, что не люблю ее? Разве она поймет, разве я сумею объяснить ей все, что я чувствую? Да я сам был бы рад, если бы кто-нибудь помог мне разобраться в себе! К тому же женщина едва ли может чувствовать то, что чувствую я, по-видимому, женщины устроены в этом отношении иначе, им непременно нужно, чтобы была любовь.