Владимир Абаринов - Голливуд и Сталин - любовь без взаимности

• Название: Голливуд и Сталин - любовь без взаимности
• Автор: Владимир Абаринов
• Жанр: Публицистика

Было время, когда Голливуд снимал просталинские фильмы по собственной инициативе. До «холодной войны» было ещё далеко…

…Цикл «Голливуд и Сталин» завершён. За время своего существования он вышел за предназначенные ему узкие рамки. Но ведь это и хорошо: за плоским экраном удалось увидеть многомерную картину и избежать однозначных оценок. Даже фильмы, в которых нет ничего, кроме голой пропаганды, — это культурные памятники эпохи. Она продолжает жить в этих движущихся изображениях. Круглые жестяные коробки с плёнкой так похожи на консервы — в них хранится время.

---

Заканчивая беседу, вождь дал указание: «Надо уничтожить дух самоуничижения. Надо на эту тему написать произведение. Роман». Симонов осмелился возразить, что это скорее тема для пьесы. Пьесу ему и пришлось писать. Но первым оказался опус Александра Штейна «Закон чести». Драма Штейна воспроизводила фабулу «дела КР». Она была удостоена Сталинской премии первой степени. А уже в 1948 году в прокат вышла экранизация под названием «Суд чести», снятая режиссером Абрамом Роомом.

Главные герои картины — преуспевающие советские биохимики Сергей Лосев и Алексей Добротворский. Они работают над препаратом, уничтожающим боль. Из командировки в США Лосев возвращается знаменитостью: его доклад произвел фурор, его портреты и интервью опубликованы во множестве журналов. Добротворский смущен излишней помпой, но Лосев убеждает его в том, что международная известность поможет им в работе. На заседании Президиума АМН Лосев с упоением рассказывает о своем успехе. Но генерал-лейтенант медслужбы академик Верейский недоволен шумихой в американской прессе. По его мнению, польстившись на славу, Лосев продал американцам «право первородства». Добротворский возмущен. Он называет нонсенсом стремление изолировать советскую науку от мировой. «Ты что же, хочешь подтвердить клевету Черчилля о железном занавесе?» — вопрошает он своего друга. Их с Лосевым открытие принадлежит всему человечеству, твердо заявляет Добротворский. («Идея об интернационализации науки — это шпионская идея. Клюевых и Роскиных надо бить», — говорил на заседании Политбюро Сталин).

Вскоре в институт, где работают Лосев и Добротворский, прибывает делегация американских ученых. Добротворский, верный своему принципу «наука без границ», допускает их в том числе и в секретную лабораторию. В разговоре за бокалом вина американец Картер упоминает некую рукопись Лосева и Добротворского, с которой он имел возможность ознакомиться. Переводчик неверно переводит эту реплику, но присутствующий на встрече зав клиническим отделением Петренко, владеющий английским языком, и его молодые коллеги начинают подозревать неладное.

На даче академика Верейского хозяин и Добротворский продолжают свой спор. Хватит видеть в каждом иностранце врага, убеждает академика Добротворский, «пушки смолкли». Но зять Верейского Николай не согласен: «пушки не смолкли», открытие Добротворского поджигатели войны используют в своих человеконенавистнических целях.

Над головами Лосева и Добротворского сгущаются тучи. Партактив института, в том числе Петренко и дочь академика Верейского Ольга, требуют расследования обвинений. Замминистра здравоохранения Курчатов считает их бдительность чрезмерной. Однако вышестоящее начальство придерживается иного мнения: создана правительственная комиссия, которой поручено разобраться в ситуации вокруг открытия Лосева и Добротворского.

Жена Лосева приходит к жене Добротворского, чтобы поделиться своей тревогой. Нина Лосева, привыкшая к беззаботному, привилегированному образу жизни, жалуется на отчуждение окружающих. Но Татьяна Добротворская занимает принципиальную позицию. На фразу Нины «Надо спасать положение» она строго отвечает: «Надо спасать их честь».

В Академии медицинских наук проходит суд чести. Общественный обвинитель академик Верейский с помощью свидетеля доказывает, что Лосев втайне от своего соавтора снял копию с рукописи их общей книги, которую и передал американцам. А с помощью справки, полученной из «органов», что один из иностранных визитеров, побывавший в секретной лаборатории, — не ученый, а сотрудник американской разведки. В своей обвинительной речи, наполненной высокопарной демагогией, Верейский гневно клеймит коллег, которые «на коленях» вымаливали «копеечную славу» у «заокеанских торговцев смертью». «Нам ли, советским ученым, быть безпачпортными бродягами в человечестве, нам ли быть безродными космополитами?!» — восклицает академик под бурные овации зала.

Добротворский потрясен. В своем последнем слове он раскаивается и признает ошибочной свою теорию «науки без границ». Лосев отказывается от последнего слова. Его дело передают компетентным органам. Добротворскому объявляют «тягчайшее наказание» — общественный выговор. Он возвращается в семью советских ученых-патриотов.

Волшебный эликсир{19}

Постер «Сделай мою жизнь свободной»

Листая старые подшивки советских газет, нетрудно убедиться, что до середины 1947 года главным «поджигателем войны» по версии агитпропа был Уинстон Черчилль. Персонификации его американских союзников советская пресса избегала, США оставались партнером по послевоенному урегулированию в Европе. В беседах с американскими журналистами и политическими деятелями Сталин постоянно подчеркивал общность интересов двух великих держав и заинтересованность Москвы в сотрудничестве с Вашингтоном.

В октябре 1946 года вождь письменно ответил на вопросы президента агентства Associated Press Хью Бейли. «Согласны ли вы с мнением государственного секретаря Бирнса, выраженным им в обращении по радио в прошлую пятницу, об усиливающемся напряжении между СССР и Соединенными Штатами?» — спросил его интервьюер. «Нет», — ответил Сталин. «Что в настоящее время представляет, по вашему мнению, наиболее серьезную угрозу миру во всем мире?» — задал новый вопрос Бейли. «Поджигатели новой войны, прежде всего Черчилль и его единомышленники в Англии и США», — сказал Сталин, не называя никаких американских имен. «Заинтересована ли все еще Россия в получении займа у Соединенных Штатов?» — задал вопрос Бейли. «Заинтересована», — лаконично ответил вождь.

В декабре того же года Сталин встретился с сыном покойного президента США Эллиотом Рузвельтом.

Вопрос: Считаете ли вы возможным для такой демократии, как Соединенные Штаты, миролюбиво жить бок о бок в этом мире с такой коммунистической формой государственного управления, которая существует в Советском Союзе, и что ни с той, ни с другой стороны не будет предприниматься попытка вмешиваться во внутриполитические дела другой стороны?

Ответ: Да, конечно. Это не только возможно. Это разумно и вполне осуществимо. В самые напряженные времена в период войны различия в форме правления не помешали нашим двум странам объединиться и победить наших врагов. Еще в большей степени возможно сохранение этих отношений в мирное время.

…..

Вопрос: Если между Соединенными Штатами и Советским Союзом будет достигнуто соглашение о системе займов или кредитов, принесут ли такие соглашения длительные выгоды экономике Соединенных Штатов?

Ответ: Система таких кредитов, бесспорно, взаимно выгодна как Соединенным Штатам, как и Советскому Союзу.

Апрель 1947 года. Беседа с республиканцем, бывшим губернатором Миннесоты Гарольдом Стассеном — «вечным кандидатом» в президенты (он участвовал в выборах в общей сложности 12 раз, с 1944 по 2000 год). Из текста, опубликованного в «Правде»:

Ему, Стассену, было бы интересно знать, думает ли И. В. Сталин, что эти две экономические системы могут жить совместно в одном и том же мире и сотрудничать друг с другом после войны.

И. В. Сталин отвечает, что они, конечно, могут сотрудничать друг с другом…

И. В. Сталин говорит, что не следует увлекаться критикой системы друг друга. Каждый народ держится той системы, которой он хочет и может держаться. Какая система лучше, покажет история. Надо уважать системы, которые избраны и одобрены народом. Плоха ли или хороша система в США — это дело американского народа. Для сотрудничества не требуется, чтобы народы имели одинаковую систему. Нужно уважать системы, одобренные народом.

Сталина не очень обеспокоила даже доктрина Трумэна, с изложением которой президент США выступил перед Конгрессом в феврале 1947 года. В этой речи Гарри Трумэн, в частности, сказал:

Народам ряда стран мира в недавнем прошлом были навязаны тоталитарные режимы. Правительство Соединенных Штатов часто выражало протесты против принуждения и запугивания, в нарушение Ялтинского соглашения, имевших место в Польше, Румынии и Болгарии… На этом этапе мировой истории почти все страны должны сами выбрать для себя образ жизни. Но слишком уж часто этот выбор оказывается несвободным… Я убежден, что политикой Соединенных Штатов должна быть поддержка свободных народов, оказывающих сопротивление внешнему давлению или попыткам вооруженного меньшинства подчинить их себе.

Причина такой пассивности кроется в надежде Сталина на крупный американский кредит. 15 апреля 1947 года он принял государственного секретаря США Джорджа Маршалла в Кремле (Джеймс Бирнс в январе ушел в отставку). О том, что произошло на этих переговорах, рассказал в своих воспоминаниях тогдашний советский посол в Вашингтоне Николай Новиков: