Георгий Богач - Бегство из психушки

• Название: Бегство из психушки
• Автор: Георгий Богач
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00098-003-3

После окончания Санкт-Петербургской педиатрической академии Софья Николаевна Валко поехала работать в Добываловскую психиатрическую больницу, затерянную в новгородских лесах. Среди пациентов второй палаты, которых она лечит, еще с советских времен остались двое больных с вялотекущей шизофренией. Такой диагноз обычно ставили диссидентам. Психика этих больных – поэта и художника – была расшатана предыдущим «лечением» и запретом творчества.

Софья стала восстанавливать их психику гештальт-терапией, которой увлеклась еще со студенческих лет, и творчеством – арт-терапией, для чего принесла им краски, бумагу, ДВП, пастель, карандаши, ручки.

Московский академик с мировым именем, приехавший в добываловскую психушку, осматривает находящихся в ней больных и случайно сталкивается с художником, которому в советское время поставил диагноз «вялотекущая шизофрения», равносильный приговору. По заданию академика этого «больного» пытаются ликвидировать, потому что он слишком много знает. Софья Валко помогает художнику бежать. Они полюбили друг друга, но жизненные обстоятельства их разлучают – художник вынужден улететь в Америку.

После нескольких лет разлуки они встречаются вновь, попадают в криминальные и драматические ситуации, и художник узнает от Софьи то, о чем и не подозревал.

---

– А вот этот молодчик, – Седова показала лицом на Антона Кошкарова, – хотел меня изнасиловать.

– Изнасиловать? Вас?! – Софья оценивающе посмотрела на сплющенную, как у лягушки, фигуру Седовой. – И как же это происходило?

– Софья Николаевна, когда вы выходили из этой палаты, то забыли закрыть за собой дверь на ключ. Антон тайком вышел вслед за вами, подождал, пока вы покинете отделение, схватил меня, потащил в дежурку и стал срывать с меня одежду. Я еле от него отбилась. А когда ему на подмогу прибежал Вородкин, я вызвала санитаров.

– Это неправда, – сказал Вородкин, – она сама затащила Антона к себе. Она давно пытается уложить Антона в свою койку. Об этом даже санитары знают. А сегодня я побежал в дежурку, чтобы помочь Антону и быть свидетелем того, что Галина Седова его домогалась.

– Рассказывайте все по порядку, с самого начала, – вмешался в разговор Нежков. – Как вы могли вызвать санитаров, когда Антон затащил вас в дежурку? Криком, по телефону или каким-либо иным образом? Санитары, как я понимаю, были в другом здании и не могли вас услышать.

– А это еще что за дедок здесь права качает? – спросил санитар Ковба, не поднимая головы.

– По-моему, этот дедок лежал у нас на втором отделении. Это, кажется, отец Шитика, которого сынуля сбагрил в нашу психушку, чтобы захапать себе его дом и имущество. Богатенький дедок, – ответил санитар Мазур.

– Прекратите немедленно. Это академик Нежков, – сказала Софья.

– Да? Тогда извиняюсь, – Ковба улыбнулся, показав железный зуб. – У вас, академиков, своя работа, а у нас, санитаров, своя. Мы люди необразованные и отличить академика от доходяги не можем. Тем более что вы без халата. Так мы будем делать уколы этим придуркам или нет?

– Я не назначала своим больным инъекций аминазина, – сказала Софья. – Галина Ивановна, идите на свой пост. Александр Петрович, ваша помощь здесь больше не нужна – вы свободны. Ковба и Мазур, вы тоже свободны.

– Инъекции назначил я как ответственный дежурный, – сказал незаметно вошедший в палату Фильчаков.

– Анатолий Иванович, вас срочно вызывает Николай Павлович Соколов. Он передал вам, чтобы вы не предпринимали никаких действий и что он ждет вас в кабинете ответственного дежурного по больнице, – сказала Софья.

– Иду, иду. Этих больных пока не трогайте, – сказал Фильчаков Седовой. – А вы наведите наконец порядок в своем отделении и не устраивайте в нем кружков рисования, – сказал он Софье и вышел из палаты.

– Располагайтесь по своим койкам, успокойтесь и приготовьтесь к осмотру академика Нежкова, – сказала Софья Кошкарову и Вородкину.

Когда больные улеглись на свои койки, Владимир Андреевич надел очки и подошел к койке Кошкарова.

– Что вас беспокоит? – спросил он.

– Меня? – переспросил Кошкаров, потом умолк и уставился на Нежкова.

Нежков открыл было рот, чтобы что-то сказать, но осекся и с удивлением посмотрел на Кошкарова.

Напряженное молчание прервал Кошкаров.

– Вы удивлены, Владимир Андреевич, что я еще жив? Вы за мной сюда приехали? Кто же вам донес, что я здесь?

– Не понимаю, о чем это вы, – Владимир Андреевич отвернулся от Кошкарова и обратился к Софье: – Софья Николаевна, почему вы консультируете своих больных, не показав мне их истории болезни?

– Извините. Сейчас я их принесу. По-моему, истории на сестринском посту.

Как только Софья вышла из палаты, Нежков наклонился к Кошкарову:

– В ваших же интересах сделать вид, что вы меня не знаете.

– Значит, это все-таки вы. А я уж думал, что ошибся. В СССР вы получили звание заслуженного деятеля науки за то, что нормальных людей превращали в ненормальных, а в России за что? За то, что ненормальных превращаете в нормальных? Это намного круче, это уже на шнобелевскую премию тянет.

– Я и раньше говорил, что главный ваш враг – это ваш язык. Давайте договоримся так: вы помалкиваете, а я о вас забываю. Вас выписывают, вы возвращаетесь к себе в Москву и спокойно занимаетесь там живописью. Идет?

– Но вы же приехали сюда не для того, чтобы меня выписывать?

– Не придавайте себе такого большого значения. Я приехал сюда не из-за вас. Я даже не думал, что увижу вас здесь. Вы же… умерли в Корецком. Не будем ворошить прошлое. Времена изменились.

– Раз вы приехали сюда, то подчищаете хвосты. В этой больнице, наверное, немало людей, которых вы сослали из Москвы с диагнозом «вялотекущая шизофрения». За этим диагнозом можно спрятать все что угодно и всех кого угодно.

– Не ройтесь в прошлом, Кошкаров. Будущее неизвестно, а прошлое опасно. Можно наткнуться на ржавую невзорвавшуюся мину. Я напишу в вашей истории болезни, что в дальнейшем лечении вы не нуждаетесь, и вас выпишут отсюда. У меня к вам только один вопрос: кто перевел вас сюда из психбольницы в Корецком – Астахов или Ерманович?

– Вы удивитесь, но на ваш звонок из Москвы в корецкую психушку отвечал я, а не доктор Ерманович, которым я представился. Я тогда как раз сидел за столом в ординаторской и пил чай. Я сказал вам, что Кошкаров умер, и вы мне поверили.

– И впустила вас в ординаторскую, конечно же, женщина, которую вы обаяли? Врач или сестра? Вы верны себе, ваш почерк не изменился. Вы опять впутали в свои дела женщину. Помню, там работала психиатром Серафима Вениаминовна Вишнякова. Черноглазая такая. Это она перевела вас сюда?

– Не помню.

– А я сам у нее спрошу. Сейчас позвоню в Корецкое и спрошу.

– Вам придется звонить в Хайфу. Теперь она живет там. Только думаю, что она вас далеко пошлет. Вы же помните ее острый язык.

– И вы ей, конечно же, поплакались в жилетку, рассказали о печальной судьбе непризнанного художника и о том, какую роль в ней сыграл я. Она вас за муки полюбила, а вы ее за состраданье к ним. Вы, как всегда, используете женщин в личных целях.

– А вы в общественных? Групповуху любите?

– Не ерничайте, Кошкаров. Поймите, что я был всего лишь колесиком в системе, которой вы мешали не столько своими делами, сколько своим языком. И ваше счастье, что эта система расправилась с вами моими руками. Я поступил с вами гуманно – просто сослал вас из Москвы в закрытую психиатрическую больницу, расположенную среди лесов и озер, в экологически чистом месте. Людей с детства учат говорить, а вас надо было учить молчать. И мой вам добрый совет: даже сейчас, при так называемой гласности, научитесь держать язык за зубами, чтобы у вас опять не было неприятностей.

– Не верю своим ушам – передо мной оправдывается сам академик Нежков! Зубчатое колесо машины подавления инакомыслия оправдывается перед тем, кого раскрошило в порошок. Не оправдывайтесь, Владимир Андреевич. Колесо не выбирает, кого крошить. Оно методично, без злости и жалости крошит всех, кого к нему проталкивают другие колеса. Вы часть механизма, который уже насквозь проржавел, но все еще по инерции движется, хватая пустой воздух, песок и тех, кто в нем застрял. Этот механизм пойдет на переплавку, но перед этим наделает еще немало гнусных дел. Мне интересно только, кто меня сдал. Это с подачи Громова-Купцова меня упекли в психушку? – Кошкаров преобразился. На его щеках появился едва заметный румянец, темные глаза загорелись, губы порозовели.

– А вы неглупый человек, Кошкаров. И не такой наивный, каким казались. Но вы были не там, не с теми и делали не то. Вам бы вовремя переметнуться к нам, как это сделал Громов-Купцов. Он сдал не только вас. Он сдал всех, кого мог. У него ни к кому не было ни привязанности, ни симпатии. Народ восхищается разоблачителями, обличителями и правдоискателями, но для нормальной работы общественного механизма нужны молчаливые, послушные и как бы ничего не замечающие исполнители. Именно на них и держится любая система, включая творческие союзы, в одном из которых состояли и вы. Чтобы сделать карьеру, надо быть частью чего-то, а не чем-то или кем-то. Понимаете? О камень на ровном месте спотыкаются, а по ровно уложенным камням, то есть по дороге, ходят не падая и не ушибаясь. Разве это трудно понять? Громов-Купцов получил орден «За заслуги перед Отечеством» из рук самого Бориса Николаевича. Громов-Купцов и при демократах остался живым классиком. Портреты, написанные им, попали в учебники и справочники. Его трогать никому нельзя! Забудьте о том, что он писал портреты с фотографий и позаимствовал у вас несколько удачных сюжетов. Победителей не судят. Пушкин тоже не стеснялся брать чужие сюжеты и делать из них шедевры, «Маленькие трагедии» например. Забудьте про свои обличения и разоблачения и молча пишите портреты тех, кто еще будет вам позировать. Работайте и не путайтесь ни у кого под ногами. Времена чемоданов с компроматами прошли. Тихо сидите в своей норке и потихоньку тащите в нее заработанные зернышки, крошки и копеечки. Вот так-то! Вам и делать-то много не надо: вам просто надо знать свое место и никуда не соваться!

– Владимир Андреевич, у меня уже нет ни сил, ни желания кому-то что-либо доказывать, кого-либо изобличать и с кем-либо бороться. Хочется покоя, холста и красок. Так когда меня выпишут из этой богадельни?