Владимир Садовский - Алмазная грань

• Название: Алмазная грань
• Автор: Владимир Садовский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Роман Владимира Садовского «Алмазная грань» посвящен формированию рабочего класса, его революционной борьбе. В центре книги — династия рабочих Кириллиных. Родоначальник этой славной династии — талантливый крепостной-самоучка Александр Кириллин, передовой человек своего времени. Герои романа — мастера по выработке стекла, хрусталя. Это художники своего дела: гутейцы, выдувальщики, алмазчики, граверы. Их мастерство широко известно во всем мире, их вещи соперничают и нередко превосходят изделия иноземных художников стекла. Роман В. Садовского повествует о нескольких поколениях русских самородков. Капитализм давил их, калечил, но они снова и снова выпрямляли спину, надеясь на лучшие времена, когда таланты будут служить родному народу.

---

Вечером в поселке было много пьяных, но и пьяные обходили стороной избу Волковых. К ним никто не заглядывал даже в загульный веселый вечер.

Глава вторая

1

Еще до смерти отца Георгий Алексеевич подумывал сменить вывеску над воротами завода, но заняться этим все не находилось времени.

Наконец дошла очередь и до вывески. Большую решетчатую вывеску с потемневшими буквами и медалями спустили на веревках вниз. С вывески очистили ржавчину, сменили железные листы, на которых снова должны были засверкать медали; художники взялись за дело.

Младший брат в это время гостил у тестя в Петербурге. Возвращаясь через неделю в Знаменское, Василий Алексеевич удивился, заметив в вечерних сумерках невдалеке золотое пятно.

— Что это? — подумал вслух Василий Алексеевич.

— Новую вывеску повесили, — послышался с козел веселый голос кучера. — Завод теперь называется «Еливос».

— Ты пьян, Еремей?

— Что вы, барин! — обиженно отозвался кучер. — Шестой год в рот не беру хмельного!

— Что же ты чепуху несешь? Еливоса какого-то выдумал.

Но кучер оказался прав. Проезжая мимо ворот, освещенных шипящими калильными фонарями, Василий Алексеевич увидел на вывеске огромные золоченые буквы: «Хрустальный завод «Гелиос».

Корнилов наклонился к жене и негромко сказал, не скрывая раздражения:

— Жорж, кажется, сошел с ума. Что за нелепая выдумка?

Из-за вывески у братьев возник скандал.

— Мне кажется, тебе не следовало волноваться, — назидательным тоном говорил Георгий, — многие фирмы имеют теперь название: возьми «Русский дизель», «Проводник», «Кавказ и Меркурий». Я считаю, что такая мелочь, как название фирмы, не повод для серьезных разногласий.

— Напрасно так думаешь, братец! — запальчиво перебил Василий. — Тебе известно, что значит реноме? Доброе имя — это капитал. Солидный капитал. И у нас и за границей я знаю немало торговых домов и промышленных компаний, которые платили деньги только за то, что им предоставлено право носить имя известной, уважаемой фирмы. В России все слышали о Знаменском хрустальном заводе. Многие знают также, что владельцы завода Корниловы — поставщики двора его величества. А скажите мне, что такое «Еливос», как говорит наш Еремей?..

— Гелиос — солнце по-гречески...

— Не поражайте меня вашим классическим образованием, — раздраженно остановил Василий. — «Гелиос» — это не только никому не известное, но и настораживающее. Вроде лодзинских объявлений в «Ниве»: «Сто предметов за два рубля»... К черту! Никаких «Гелиосов» я не признаю! А в дальнейшем попрошу тебя ставить меня в известность о всех предполагаемых переменах в делах, которые ты привык осуществлять единолично.

— Ты мне не доверяешь, Базиль? — высокомерно спросил Георгий.

— Пока доверяю, — сухо ответил Василий. — Но ты не лучшим образом ведешь наше родовое дело.

— Тебе не нравится, как я распоряжаюсь?

— Если хочешь знать правду — не нравится. Я не согласен с тобой во многом. Ты разрушаешь мир между предпринимателем и рабочим.

— Я считал тебя умнее, а ты, оказывается, веришь в иллюзии.

— Полагаешь, что я так глуп?

Георгий с удивлением посмотрел на брата. Казалось, какой-то неизвестный человек говорил таким уверенным тоном. Но никого другого в комнате не было. В глубоком кресле сидел Базиль в полосатых брюках и черной визитке. Все тот же старинный перстень на указательном пальце, все те же нафабренные усы и холеную русую бородку видел сейчас Георгий Алексеевич. Он, в глубине души считавший брата пустым фатом и болтуном, теперь понял свою ошибку. Василий с нескрываемой насмешкой наблюдал за ним прищуренными карими глазами.

— Иллюзиями я не живу, — заметил Василий, — но обострять до крайности наши взаимоотношения с рабочими считаю ошибкой... Железный кулак — вещь сильная. Только нет нужды показывать его открытым. Я предпочитаю кулак в бархатной перчатке. Я — за иллюзии, за возвышающий нас обман. В интересах дела мне надо убедить рабочего в том, что я его друг. А в тебе, Жорж, абсолютно нет гибкости.

— Отсутствие гибкости, однако, не мешает получению дохода, — с иронией заметил Георгий Алексеевич.

— К сожалению, доходы сокращаются, — в тон ему сказал брат. — Мы никак не можем построить третью гуту.

— Если бы ты захотел, то давно бы построили.

Василий, не дав закончить, резко оборвал:

— На это не рассчитывай!

— Мне непонятно твое упрямство, — пожав плечами, огорченно сказал Георгий.

— Не упрямство, а благоразумие, — отпарировал Василий. — Я, конечно, могу распорядиться приданым жены, но тесть не советует продавать ценных бумаг, тем более теперь, когда их курс повышается.

— Значит, мне заботы, а тебе дивиденды? Извините, дорогой братец, я потребую от вас... — возмущенно сказал Георгий.

— Прежде чем ты чего-то потребуешь от меня, я потребую отчета...

— В чем?

— В векселях на триста тысяч рублей. Кому они выданы? Как думаешь их погашать? Я не намерен своей долей доходов расплачиваться за ваши сумасбродства и за ваших любовниц, Георгий Алексеевич,

Старший брат побледнел.

— Хорошо иметь тестя банкира, — злобно сказал он. — У него все сведения получишь. Не беспокойся, тебя платить не заставлю... Вывеску «Гелиос» я сниму.

2

Ванюшка Волков восхищался Костровым и завидовал ему.

— Счастливый ты, дядя Василий, — говорил паренек. — В одно время мы в ученье поступали, а ты вон как обогнал: на дело поставлен, жалованье получаешь.

— Мое счастье на мосту с чашкой рядом с нищим сидит, — усмехаясь, отвечал Костров. — Нашел чему завидовать. Не спеши в петлю. Ты за отцовской спиной пока еще живешь.

Иван, нахмурясь, слушал Василия.

— Лучше бы не было этой спины. Из-за нее и мне доли нет.

— Эка, парень! — удивлялся Костров. — Да нешто можно так про родного отца?..

— Ты, дядя Василий, не знаешь, что ли? Никто ведь не любит тятьку. И поделом: жаден больно да еще шпиён. И у меня иного имени нет, кроме как «рваный гаденыш». А за что терплю, скажи? Поскорее бы определиться к делу — ушел бы от тятьки. Тебе вот повезло — через год мастером сделали, а я никак не дождусь.

— Дождешься, парень, — хлопая Ванюшку по плечу, утешал Костров. — Ковшик говорил, скоро на самостоятельную работу тебя переведут. Трудненько, Иван, тогда тебе придется. Я здоровый мужик, и то сдавать начинаю. Вертишь день-деньской проклятую халяву — руки отваливаются. Сруб поставить и то, кажись, легче.

Ванюшка оглядывал коренастую фигуру Кострова, тугие узлы мышц, обтянутые узкими рукавами ситцевой рубахи, и недоверчиво качал головой. «Неужто такой сдать может?» — мелькала мысль.

— Здоровый ты, дядя Василий, — с завистью говорил подросток. — Такого никакая работа не согнет.

— Эх, милой, как еще согнет. Погляди-ка вон на Ковшика, нашего учителя. Крепок, наверное, парень был, а теперь старик хилой. На десять годов помоложе меня, а кто этому поверит?..

— Эй, баре! Что вперевалочку по-гусиному тянетесь? — окликнул легкий на помине Ковшов, нагоняя Ванюшку и Василия около заводских ворот. —Поторапливайтесь, други! Скоро второй уже загудит.

Все трое прибавили шагу и только успели дойти до гуты — басовито запел второй гудок. В цех они вбежали бегом, торопливо надели деревянные колодки-сандалии, бросились к своим помостам, но не успели. Конторщик заметил опоздавших и крикнул вслед:

— Халявщики Ковшов и Костров штрафуются по полтине. С подручного Волкова — четвертак штрафу,

— Благословил называется, — сказал, побледнев от злости, Ковшов.

— Сказал бы словечко, да волк недалечко, — покосившись в сторону конторщика, промолвил Костров.

— Нечего говорить-то, сдерут как с миленьких, и все, — яростно буркнул Ковшов.

Василий внимательно оглядел возбужденного халявщика, у которого от гнева тряслась жиденькая бородка, и равнодушным тоном подтвердил:

— Ясное дело, сдерут.

— Тебе-то что, ты один, а у меня пятеро, один другого меньше! — распаляясь еще больше, крикнул Ковшов.

— Криком делу не поможешь, — остановил его Василий. — Говоришь, у тебя пятеро, а хозяевам-то что? Плати без разговора. И будем платить! До той самой поры, пока не станем умнее.

— Ты это про что?

— Про то самое, о чем давно бы надо думать, — ответил Костров. — Вырос ты, Ковшик, с коломенскую версту, мастером раньше нас стал, а вот умом-то прямо-таки дите малое.

— Ну, поучи, поучи! У тебя ума палата. Поди-ка, не оскудеешь, коли поделишься разумом с малым дитем, — темнея от гнева, бормотал Ковшов.