Борис Пармузин - До особого распоряжения

• Название: До особого распоряжения
• Автор: Борис Пармузин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Роман посвящен советским разведчикам, работающим за рубежом нашей Родины. В центре романа - образ мужественного чекиста Махмуд-бека Садыкова. В течение нескольких лет он активно действует в окружении вожаков басмаческих банд - ярых врагов Советской власти. Автор убедительно повествует о том, как нашим разведчикам удается обезвредить происки империалистических разведок в канун и в годы Великой Отечественной войны.Книга рассчитана на массового читателя

---

Отдохнуть муфтий не смог. Раздался стук, и с легким поклоном появился шофер Эсандола.

- Вы, уважаемый, очень нужны моему господину. Он просил извинить его... Но по важному делу.

Махмуд-бек тоже стал собираться. Шофер смущенно потоптался и добавил:

- Одного вас, господин муфтий.

Садретдин-хан пожал плечами:

- Хорошо.

Такого еще не бывало. Махмуд-бек давно стал тенью муфтия.

- Я побуду у господина Аскарали, - сказал, скрывая волнение, Махмуд-бек.

- Хорошо, сын мой.

Купец тепло встретил гостя. Оглянувшись на дверь, потом на окно, он сообщил:

- Появился в городе ваш товарищ детства.

Махмуд-бек прикусил губу.

- Муфтий уехал к Эсандолу, - сказал он.

- Вероятно, по этому поводу, - сказал Аскарали.

Они не ошиблись. Муфтий, утонув в мягком кресле, с удивлением смотрел на обеспокоенного

консула, который вышагивал по кабинету и задавал непонятные вопросы:

- Махмуд-бек служил у Джумабая?

- Его воспитанник...

- Имя, конечно, другое?

- Конечно, господин. Аллах дает жизнь, а не имя. Но зря сомневаетесь. Рекомендация самого

Мустафы Чокаева.

Наконец Эсандол тоже сел в кресло напротив муфтия и наклонился к гостю:

- Так вот, уважаемый Садретдин-хан. В городе появился новый эмигрант, верный нашему делу

человек. Он тоже воспитанник Джумабая. Но у этого юноши совсем другое мнение о вашем Махмуд-беке.

Он его знает с детства... Лучше нас...

- Как же так? Как же? - Голос у муфтия надломился. Он беспомощно развел руками.

Только сейчас Эсандол увидел, как постарел этот неугомонный человек.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Эти годы для республики были годами расцвета.

Перед уходом за границу я встретил в газете фамилию Мавляна. Он был тогда заведующим сельской

школой в Ферганской долине и один из первых взялся за создание колхоза. Стал председателем.

Газета хвалила таких людей. Мавлян начал учиться агрономической науке. Колхоз, которым он

руководил, уже в 1935 году считался одним из лучших.

Я жил в другом мире. Там люди боялись сознаться, что их далекие родственники вступили в колхоз.

Иной раз это могло и навредить. Нужно сказать, что муфтий Садретдин-хан сам не представлял, что

такое - коллективное хозяйство. Его убивала мысль, что земля находится в руках крестьян. Они для него

были босяками. И вообще каждое слово, рожденное новой жизнью, раздражало старика. А в злобе он

мог наговорить что угодно и терял способность трезво разбираться в обстановке.

Я завидовал Мавляну, его борьбе, его победам. Я как-то сказал об этом опытному чекисту, который

встречался со мной, подготавливая к отправке к туркестанским эмигрантам. Чекист сдвинул рыжеватые

брови:

- Ну что ж. Подумай еще.

- Я все обдумал.

- Там будет меньше друзей... - сказал чекист. - Будет, возможно, только один человек.

Им оказался большой любитель поэзии... Веселый и смелый человек, которого эмигранты знали как

преуспевающего торговца оптовым товаром Аскарали.

Помню, вместе с чекистами мы разбирали самые различные ситуации, в которых я мог оказаться.

Однако мы и не предполагали, что за рубежом, именно в этой стране, в этом городе, появится мой

сверстник, с которым я рос и которого, как мне казалось, хорошо знал.

44

Первая опасность нависла надо мной, и первым на помощь пришел Аскарали.

ПРАВЫЙ СУД

В переулке заскрипела арба. Все прислушались. Арба, судя по всему, едва двигалась. Наверное,

кляча с трудом передвигала ноги, а извозчик даже не пытался ее подгонять.

Как утомительно долго скрипят старые колеса. Как медленно идет время...

Лидеры эмиграции еще пытались сохранить в тайне неприятное происшествие с Фузаилом

Максумом. Но слух о большевистском агенте уже облетел город.

Курширмат в десятый раз взял завещание Джумабая, снял очки и повертел бумажку перед

единственным глазом. Со стороны могло показаться, что Курширмат нюхает листок.

- Зря, Рустам-джан, ты затеял эту историю, - спокойно заговорил Махмуд-бек, - зря.

Садретдин-хан с надеждой смотрел на своего помощника. Муфтию, да и другим главарям, Рустам не

понравился. Молодой человек был в легком, светлом костюме, очень отличался от присутствующих.

Муфтий был уверен, что скромный преданный Махмуд-бек снимет с себя тяжкое обвинение. А если не

снимет?

Садретдин-хан взглянул на пунцовое лицо Фузаила Максума, на его тяжелые руки, лежащие на кобуре

маузера. Здесь приговор выносился быстро.

Муфтий не верил в обвинение, которое только что предъявил Рустам Махмуд-беку. Но

предостерегающие слова Эсандола, угрюмое молчание Курширмата, багровое лицо Фузаила Максума

вызывали тревогу.

- Почему зря, Камил? - Рустам усмехнулся. - Ты - сын большевика, которого убил Ислам-курбаши. Да,

сын! Ты в Баку вступил в комсомол. В Самарканде стал большевиком.

- Отца я не помню. Меня воспитывал Джумабай.

- Не порочь имя благородного человека. Он - двоюродный брат моего отца. Он стал и моим отцом. Вот

завещание...

- Завещание фальшивое, - твердо заявил Махмуд-бек.

- Ты стал ученым, Камил, - не отступал Рустам. - Тебя научили большевики. Но здесь - умные люди.

Расскажи им, как вступал в партию.

- Так было нужно. Об этом знал Икрам Валиевич, уважаемый человек, друг Мустафы Чокаева.

Садретдин-хан утвердительно кивнул.

- Нам нужно было занять руководящие посты. Если бы не разгром нашей организации...

- Организация! - скривился Рустам. - Собирались молодые преподаватели, говорили о стихах...

- Эти преподаватели за свои разговоры или расстреляны, или сидят в тюрьмах, а ты бездельничаешь,

разгуливаешь в парижском костюме, - грубо оборвал Махмуд-бек.

Ох, этот костюм! Он никому не нравился. С каким бы наслаждением Фузаил Максум сейчас увидел на

светлой ткани пятна крови.

Но пока курбаши не шевелился. Разобраться, кто тут прав, кто нет, ему было тяжело. Фузаил, как и

Курширмат, многое не понимал.

- Вы боитесь, что я тоже буду претендовать на земли Джумабая, - сказал Махмуд-бек, подчеркнуто

переходя на «вы». - Их нет, этих земель, и не об этом вообще нужно думать. Спасение родины - вот наша

единственная цель. А о ней-то вы и забываете, Рустам.

Опять хороший удар. Садретдин-хан ненавидел людей, которые в тяжелые времена пеклись о своем

благополучии.

- Вы спокойно жили в Стамбуле, а уважаемый, святой человек скитался в песках, ночевал в

полицейских участках, в караван-сараях. Что-нибудь подобное вы испытали?

- Подождите, Камил. - Рустам растерянно поднял руку.

- Отвечайте на вопрос. Ну?

Рустам боялся посмотреть на присутствующих. Он чувствовал, как накаляется обстановка в

маленькой прохладной гостиной (мехмонхоне) Курширмата. Хозяин свернул листок и, надев очки, снова

стал молчаливым, непроницаемым. Скоро все решится, он произнесет короткое слово, определяющее

судьбу одного из этих молодых эмигрантов. А Фузаил Максум, не моргнув глазом, выполнит приговор.

В переулке зацокали копыта. Такие бодрые лошади бывают только у дорогих извозчиков. Потом

послышались голоса, и раздался стук в калитку.

В мехмонхану вбежал старший сын Курширмата.

- Приведи гостей, - приказал отец.

Ислама-курбаши невозможно было узнать. Желтая, дряблая кожа, изрезанная десятками морщин. На

страшной, неестественно тонкой шее кожа висела складками. Ислам-курбаши очень похудел, но живот,

вздувшийся, огромный живот выпирал из-под халата.

Ислам шел, опираясь на руку Аскарали. Купец учтиво поздоровался с присутствующими, приложив

руку к сердцу, усадил своего больного спутника и обратился к Садретдин-хану:

- Уважаемый господин, по вашей просьбе я разыскал одного из самаркандцев, который знал

достопочтенного Джумабая. Это курбаши Ислам. Он честно сражался за веру и нацию. Курбаши Ислам

сейчас живет в тишине и покое возле Фруктового базара. Я думаю, кто-нибудь поможет ему доехать

45

домой. Меня, к сожалению, ждут торговые дела. - Он говорил о старом курбаши как об отсутствующем,

потому что Ислам был глух.

Все внимательно, напряженно вытянув шеи, выслушали речь преуспевающего человека.

- Дорогой Аскарали, - льстиво заговорил Садретдин-хан, - я надеюсь, Ислам-курбаши располагает

какими-то документами своего друга Джумабая?