Эдмунд Фелпс - Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений

• Название: Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений
• Автор: Эдмунд Фелпс
• Жанр: Экономика
• Год: 2015

---

Если и есть область, в которой относительно социалистические экономики, как все еще считается, превосходят все остальные, так это меры, предпринимаемые для снижения неравенства в доходах и видимых последствий подобного неравенства. Хотя классический социализм означал 127 полную занятость и сокращение неравенства в заработной плате, поздний социализм означал сокращение неравенства в доходах. Некоторые относительно социалистические страны, в частности Франция, Финляндия и Швеция, а также менее социалистические страны, а именно Германия, Дания и Голландия, добились сокращения неравенства — скажем, разрыва между нижними 30% и верхними 30%, создав услуги, которыми все потребители могли пользоваться даром, то есть сокращая неравенство на уровне потребления128. Однако относительно небольшая величина неравенства в этих странах стала результатом не перераспределения средств государством через механизм государственных расходов и налогов, а изначально относительно низкого неравенства: например, в этих странах доходы до выплаты налогов различались меньше, чем в англосаксонских странах. Скандинавские страны весьма однородны. Еще один момент, помогающий объяснить эти результаты, заключается в том, что в этих странах меньше возможностей для инноваций и, соответственно, для обогащения. Различные моральные философы, например Иммануил Кант и Джон Ролз, выступали против мер, которые снижали бы неравенство, нанося при этом вред всем. Однако эти соображения еще не позволяют понять главного.

Значительное падение вовлеченности в экономику, особенно среди менее квалифицированных работников, стало бичом западных экономик 1980-х годов — социалистических, корпоративистских и капиталистических. Германия, Франция, Италия и Швеция ответили жесткими мерами. В первых двух странах относительная заработная плата наименее образованных мужчин, в действительности, выросла в период с конца 1970-х до середины 1990-х годов; в двух последних странах она опустилась на 1-2%. Голландия, представляющая другую крайность, вероятно, не приняла достаточных мер, позволив относительной заработной плате упасть на 10,5%. В Великобритании и США относительная заработная плата упала соответственно на 8% и 6%. Удивительно, однако, то, что страны, которые поднимали относительную заработную плату, борясь с сильным встречным ветром, заплатили за эту меру немалую цену, которой в 1980-х годах стал гораздо более значительный рост безработицы среди наименее образованных людей, чем в других развитых экономиках. Страны же, которые удовлетворились тем, что сопротивлялись основному вектору снижения заработной платы — Италия и Швеция, а также до некоторой степени и США,— заплатили гораздо более низкую цену. Голландия столкнулась с самым небольшим ростом безработицы из всех представленных стран. Собственно, Франция, где у власти стояла социалистическая партия, и Германия, которая дорожит своим «социальным рынком», использовали довольно грубые инструменты, такие как законодательство и профсоюзные акции, чтобы заставить компании платить более высокую заработную плату плохо образованным сотрудникам; Италия и Швеция с их относительно социалистическими склонностями использовали похожие методы для сопротивления значительному падению относительной заработной платы. Все эти грубые меры привели к побочным последствиям — компании уже не могли позволить себе нанимать столько людей с низким уровнем образования, как раньше. Подвох в успешном наступлении социализма на фронте заработной платы заключается в вынужденном отступлении на фронте занятости129.

Сторонники социализма обычно представляют социалистическую экономику более научной, что должно объясняться лучшей организацией предприятий, прежде всего государственных. Также считается, что образовательная система в такой экономике лучше приспособлена к обеспечению средних и нижних слоев общества человеческим капиталом, который понадобится им в экономике. Если бы это было так, следовало бы ожидать, что социалистические экономики продемонстрируют более высокие уровни производительности — производительности труда и совокупной производительности факторов производства (или многофакторной производительности). В действительности, некоторые страны Европы с сильным креном в сторону социализма были потрясены международными исследованиями, которые оценивали образовательные институты и показали, что они гораздо хуже, чем обычно считалось. Но оставим это. С тем же успехом мы можем дать слово данным по производительности. В работе, которая является, вероятно, первым статистическим исследованием последствий социализма, использовались межстрановые данные для оценки зависимости между ростом производительности труда и долей национального продукта, произведенной государственными пред-приятиями130. Была выявлена обратная зависимость. В целом высокая доля ВВП, произведенная государственными предприятиями, сдерживает рост ВВП. (Это не значит, что даже лучшим из корпоративистских экономик никогда не удастся сравняться с лидерами. Это просто значит, что им требуется больше времени, чтобы догнать их.)

Возможно, есть еще и другие факторы, оставшиеся вне поля зрения. Не исключено, что высокий уровень государственной собственности и низкий рост в равной мере являются следствиями третьего фактора — пренебрежения правами собственности или же открытой неприязни к частной собственности, которые приводят к тому, что любой состоятельный частный инвестор, достаточно смелый, чтобы рискнуть своим капиталом, начинает бояться экспроприации. В такой стране наличие государственных предприятий — все же лучше, чем отсутствие любых предприятий. Но это никоим образом не меняет выводов из приведенных нами данных. В тех случаях, когда страна выступает против частной собственности на предприятия, то есть когда она придерживается социалистического направления, она страдает от низкой экономической эффективности.

Корпоративизм: претензии и эмпирические данные

Классический корпоративизм, например у Муссолини, стремился перестроить капиталистическую экономику так, чтобы ускоренный экономический рост (рост производительности и различных национальных отраслей) значительно превосходил скромные возможности континентального капитализма. От государственного сектора требовалась большая инициативность, от частного — большая управляемость, а для собственников все это стало «собственностью без контроля». Стремление к большему росту национальной экономики и могущества должно было подчиняться соображениям солидарности и «социальной защиты». Она означала «консультации» государства с «социальными партнерами», а также субсидирование регионов или отраслей. С точки зрения классического корпоративизма, государство может использовать любые меры во имя солидарности и защиты, когда возникает необходимость в возобновлении экономического роста после его чрезмерного замедления на слишком долгое время.

Эта система, в которой, в принципе, государство способно по собственному разумению вмешиваться в экономику безо всяких ограничений, создает серьезные моральные риски; а в той мере, в какой этим рискам подвержены политики, их прегрешения становятся частью работы системы. Возможно, конституционная демократия способна и готова ограничивать подобные вмешательства, но не всегда ей это удается. Даже в демократии законодатели, преследующие собственные интересы, временами готовы использовать свои голоса, а главы агентств — свои полномочия для поддержки определенных проектов, получая взамен поддержку со стороны групп интересов, которые способны помочь им остаться у власти. В этом политическом процессе «рост» может занимать весьма скромное место в списке приоритетов или даже вовсе исчезнуть из него, даже если его продолжают проповедовать. А когда политики озабочены прежде всего собственной политической поддержкой, «социальная защита» на самом деле тоже уже не имеет большого значения. Политики могут оказаться продажными и предлагать свою защиту регионам, компаниям или профсоюзам в обмен на деньги в конверте — откаты. (В Италии 1990-х годов взяточничество стало настолько всеобщим, что итальянцы сами говорили, что живут в Tangentopoli — «Взяткограде».)

Риски корпоративистской системы этим не ограничиваются. Только если у инсайдеров есть хорошие связи, позволяющие им стать клиентами политиков, система может работать на защиту инсайдеров от аутсайдеров. Клиентам и приближенным государства не нужны контракты, оплачиваемые скудными средствами налогоплательщиков, если их предприятиям дарована монопольная власть. Выигрыш инсайдеров — это проигрыш аутсайдеров, которые могут потерять возможность открыть фирму, проникнуть в ту или иную отрасль, сделать удачную карьеру — и все это не зависит от того, «защищены» ли они субсидиями, обеспечивающими здравоохранение, питание и отопление. Это и есть бремя крайнего корпоративизма: потери одних (немногих или многих), лишаемых таких базовых благ, как карьера, не могут быть морально компенсированы приобретениями привилегированных (будь их много или мало).