Алексей Шкваров - Слуги Государевы. Курьер из Стамбула

• Название: Слуги Государевы. Курьер из Стамбула
• Автор: Алексей Шкваров
• Издательство: Яуза
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21726-7

Слуги государевы — дети тех, кто стяжал славу России на полях Северной войны, среди украинских степей, белорусских болот и «финских хладных скал». На войне трудно сохранить благородство, но возможно. Молодому офицеру Алексею Веселовскому придется не только пройти через поле брани, но и пережить трагическую любовь, ссылку, потерю семьи, пронести сквозь все испытания верность долгу и присяге, не соблазнившись заманчивыми предложениями сменить государство и службу. Так поступали многие, верно и храбро служившие России, ибо они были иностранцами, наемниками, а не истинными слугами государевыми.

---

Зима прошла относительно спокойно. Лишь выделялись разъезды на пограничные линии, да было приказано отряжать людей для прорубки льда на Днепре, дабы держать воду все время открытой в случае попытки татар переправиться на Левобережную Украину. Но всю зиму набегов степняков не было.

Полковник Тютчев находился неотлучно с драгунами, а вот Алешу Веселовского под свою ответственность отпустил на две недели съездить к своей семье, отвести гостинцев да дать возможность увидеться возлюбленным. Рисковал Тютчев, ох рисковал. Знал ведь печальный опыт своего предшественника. Да больно приглянулся ему будущий зять, что полковник махнул рукой, вызвал его к себе и объяснил:

— Поезжай! Всем в полку скажешь, что направлен мной в Орел за получением мундирных вещей. Так и в бумагах будет сказано. Туда и отправишься, но сначала заедешь к моим. Проведаешь всех, поклон от меня передашь. Скажешь, что так вот и так, жив здоров Иван Семенович, гостинцы шлет. Ну, а что сказать Машеньке, я думаю, сам знаешь. — Потом, подумав, добавил. — К матери отпустить тебя не могу. Далеко очень. Так что не обессудь.

— Да что вы, Иван Семенович! Благодарствую и на этом. А матушке я опять письмо написал, да денег выслал, что нам за поход снова выдали. Потом уж как-нибудь, после войны.

— Ну тогда с Богом, езжай!

Так Веселовский побывал снова в семье Тютчевых. Насладился обществом своей ненаглядной Машеньки. Как уж радостно его все встречали, как обнимали, как потчевали. Веселовский Даже не успевал отвечать на все вопросы. И глаза, глаза его обожаемой Машеньки — как восторженно они смотрели на него. Веселовский не мог отвести взора, рассеянно что-то отвечал, смущался, делая это иногда невпопад. Но все понимали. Потом они долго гуляли, взявшись за руки, по аллеям старинного парка, что окружал поместье, и говорили, говорили, говорили без умолку.

Потом Алеша долго лежал в мягкой домашней постели и никак не мог уснуть.

«Господи! Какое же счастье любить и быть любимым. Дом, семья, дети. Мир и благодать. Какой же ангел моя Машенька. И как далеко это все от войны».

Он долго ворочался, отвыкший от домашнего тепла, от перин и подушек. Что он испытывал за последние месяцы — ночевки на голой земле, без всякой подстилки и одеял, постоянные опасности, подстерегавшие на каждом шагу, дым пожарищ, бесконечные повозки с больными, трупы павших лошадей и волов, и степь, бескрайняя, как море. А здесь тишина, уют, забота. Сверчок, потрескивающий за печкой… и Машенька.

А на утро и брат Машенькин приехал. Вот уж радости-то было. Офицерам гвардии, в штурме Очакова участвовавшим, по ходатайству самого генерал-адъютанта и подполковника гвардии Карла Бирона, брата светлейшего герцога, до весны полагались отпуска. Так было сказано в именном указе Императрицы: «…понеже в Гвардии Нашей великая часть из Дворянства находится, которая… может быть пожелают на некоторое время в деревнях и домах своих побывать, ради лучшего их отдохновения и выгоды, на то позволяем: из всей оной Гвардии отпустить, которые то пожелают и сколько Вы заблагорассудите: однако с именным обязательством, чтобы они к 1 числу марта неотменно при команде стали и явились».

— А я, матушка, с самим фельдмаршалом, графом Минихом, в штурме участвовал. Он шпагу-то как выхватит и командует нашему майору Гампфу: «Давай, майор, поднимай своих измайловцев!», и нам прямо — «Братцы, не подводи, вперед, на стены!» Ну мы и пошли… Грохот страшный! Пушки, фузеи палят со всех сторон. Турки отчаянно сопротивляются, а мы штурмуем. Только силенок у нас не хватило, отступать было начали. И тут вдруг как громыхнет! Будто небеса разверзлись. Главный погреб пороховой у басурман взорвался. Они сразу «амана» запросили — пощады по-нашему, — взахлеб рассказывал Михаил.

Матушка с сестрами слушали его с неподдельным испугом и мелко-мелко крестились: — Господи, надо ж такое пережить! Как же ты-то там, Мишенька, в аду этаком? Ведь убить или поранить могли?

— Нам ничто! Ни царапины. А многих, многих и солдат наших, и офицеров — кого поранили, а кого и убили.

«Ну зачем, зачем ты все это рассказываешь, — думал про себя Веселовский. — Зачем заставлять сжиматься и трепетать сердца женские?»

— Даже адъютанта самого графа Миниха ранило, он с нами на стены поднимался, — не унимался Тютчев-младший.

Веселовский встрепенулся:

— Секунд-майора Манштейна, сударь? И как ранило? Тяжело?

— Да. То есть, нет. Зацепило слегка в плечо. А вы…, — смутился Михайло, — вы поручик Веселовский Алексей Иванович?

— Он самый, — поклонился Алеша, — простите, не успел представиться.

— Это вы меня простите, — еще больше смутился Тютчев. — Это я ворвался, как оглашенный, в дом и сразу начал рассказывать. Соскучился очень по родным своим. А мне батюшка много хорошего писал о вас. Рад, очень рад познакомиться.

Теперь очередь краснеть была Веселовского. Оба офицера церемонно раскланялись, а потом пожали крепко друг другу руки. Почти одного роста, они были даже похожи чем-то друг на друга, как братья.

«Как братья», — так и подумала про себя Анна Захаровна, любуясь и сыном, и будущим зятем. А Машенька так и светилась счастьем — надо ж, радость какая, и брат приехал, и любимый.

За обедом уже с расспросами стали приставать к Веселовскому:

— А вам, Алексей Иванович, с батюшкой нашим как воевать довелось? Тоже страшно так было, как Миша рассказывает? — Маша пристально посмотрела на поручика.

— Нет, — опустил глаза Веселовский, — наш полк приказом фельдмаршала стоял возле обозов. Турки степь выжгли вокруг крепости, корма для коней не было. Потому мы в штурме и не участвовали.

— Ну и слава Богу, — перекрестилась Анна Владимировна. — Уберег вас всех Господь!

— А вот секунд-майор Манштейн сказывал, — хитро улыбнувшись, произнес Тютчев, — что в прошлом году вы, господин поручик, вместе с ним башню каменную штурмовали на Перекопе. Жаркое, сказывал он, было дело.

— А что это вдруг господин майор меня вспомнил? — удивился Алеша.

— Да когда его ранило, я помогал ему вниз спуститься. Он и спросил фамилию мою. Я сказал. А он и говорит: «Не сын ли полковника Тютчева, что Вятскими драгунами командует?» А потом и про вас спросил.

— Это что ж за дело такое было? — встревожилась Машенька. — Почему вы, Алексей Иванович, ничего нам не рассказывали?

— Да это когда было-то! — пытался отшутиться Веселовский. — Я уж и забыл.

— Ну-ка, ну-ка, Мишенька, тогда сказывай ты, — Маша теперь смотрела прямо на брата. — Что тебе господин адъютант самого фельдмаршала Миниха сказывал? И что от нас скрывал Алексей Иванович?

— Господин майор рассказывал, что они ворвались вдвоем в каменную башню, которую защищали янычары — гвардия султанская, головорезы басурманские. Тут Манштейна ранили, а Алексей Иванович возглавил атаку и зарубил всех. Их тогда обоих и наградили чином следующим, — выложил все Тютчев собравшимся.

Машенька аж побледнела:

— И вы, Алексей Иванович, умалчивали об этом?

— Простите меня, Мария Ивановна, — смутился поручик. — Я не думал, что сие будет интересно для вас.

— Я вас очень попрошу, Алексей Иванович, — строго сказала Маша, — чтобы впредь вы ничего не скрывали от меня. А то обижаться на вас буду. А пока прощаю вас, — быстро добавила, видя, как огорчился Алеша.

— Грозна ты милая, ох грозна, — пошутила матушка, и все рассмеялись.

Три дня пролетели как один час.

— Ну почему, почему только три дня, — убивалась Машенька, опустив голову на грудь Алеши. — Почему Мише дали такой большой отпуск, а вам три дня.

— Я же не в отпуске, Машенька, — шептал в русую макушку Веселовский, — это Иван Семенович отпустил за амуницией. Да разрешил вас навестить. Мы ж не гвардия — нам не положено.

— Ну почему, почему, — не унималась девушка. — Значит, в гвардии служить надобно, — даже каблучком притопнула.

— Ну-у-у, гвардию заслужить надобно. А для того воевать надо исправно.

— Не надо нам гвардии тогда. Господи, — опять прижалась, — когда ж война кончится…

— Скоро, скоро, Машенька.

И снова расставания, поцелуи, слезы, и топот копыт, да клубящаяся за всадниками снежная пыль. Веселовский, в сопровождении своих драгун, скакал в Орел, затем уже медленно, получив нужную амуницию, с небольшим обозом возвращался в полк.

Но жизнь продолжалась, а значит, пришла новая весна, а с ней и новый поход. Войска двинулись. Кавалерия пошла впереди, опережая. За ней пехота и обозы. Ждали подтянувшихся, растаги делали частые.

Веселовский сидел в своей палатке и, пользуясь растагом, писал своей невесте, стараясь на бумаге передать весь тот ураган чувств, что не утихал в нем ни на минуту. Скромно жил поручик. Не имел обозов личных огромных, как другие офицеры — из помещиков богатых. По сорок возов добра всякого таскалось за ними по степи. Иные умудрялись даже крепостных своих на войну брать. Шатры ставили царские, парчой да бархатом подбитые. На мехах спали, на серебре ели. А у Веселовского один баульчик походный, что денщик его таскает. Вещей-то: зеркальце, пару кусков мыла пахучего, бритва, ножницы, свечей несколько, да подсвечник походный, белья смена и главное — книг с десяток, в Петербурге купленных. На немецком, на французском. С ними и время вечернее коротать можно, а в часы тоски душевной отвлекут от мыслей тяжелых. Правда, забросил Алеша последнее время книги. Сердце, а с ним и голова только о Машеньке думали и страдали, о любви далекой.