Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 3

• Название: Несущая свет. Том 3
• Автор: Донна Гиллеспи
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88590-307-7, 5-88590-304-2

Третий, заключительный том романа «Несущая свет», действие которого происходит в эпоху Древнего Рима, завершает описание судьбы его главных героев. После череды нелегких жизненных испытаний Ауриана наконец получает долгожданную свободу и становится женой Марка Аррия Юлиана.

Занимательный сюжет, историческая достоверность, высокие художественные достоинства произведения несомненно заинтересуют любителя жанра любовно-исторического романа.

---

Домициан злобно взревел и ударил Марка Юлиана наотмашь по лицу Почти сразу же по подбородку того заструилась кровь.

— Ты чума! — выдохнул с яростью Император. — Ты знал. Все эти годы. Кабинетный червь! Злодей! Враг рода человеческого! Твой отец нашел уличного оборванца, а не своего сына — все твои поступки служат тому прекрасным доказательством. У тебя натура раба, глупая, хитрая, двуличная! Как смеешь ты судить меня? Что ты знаешь о моей жизни, о том, как меня презирал мой старший брат, постоянно строивший против меня злобные интриги, этот всеобщий кумир, любимец отца, который его холил и лелеял! Да и кто ты такой? Ты умираешь неизвестным и забытым, Эндимион!

Домициан приказал палачу принести свинцовую плетку.

Плешивый изувер снял со стены плетку-семихвостку с вшитыми в ремни свинчатками и привычным ловким жестом ударил с оттяжкой по спине жертвы. Семь рваных борозд появились на коже Марка Юлиана. Палач посмотрел на Императора, но тот молча кивнул ему, и плетка начала мерно и не спеша работать, словно хорошо отлаженный механизм. Тело Марка Юлиана сжималось при каждом новом ударе — естественная реакция организма на невыносимые страдания. После пятнадцатого удара спина его оказалась исполосованной настолько, что стала похожа на сплошной кусок кровавого мяса. Марк Юлиан не кричал, но издавал едва слышные стоны.

Мучения Марка Юлиана не просто помогали Домициану излить свой гнев, но и заряжали его силой, пока он не почувствовал себя могущественным великаном. Тело же его жертвы наоборот сникало, превращаясь в искалеченную, безобразную, никому не нужную плоть.

«Теперь я для него бог Он нуждается во мне больше, чем в бессмертных Парках, ведь только я могу прекратить его страдания».

После двадцати ударов Домициан дал палачу команду остановиться. Ему на память пришел вопрос, который он хотел задать своему бывшему советнику. Нужно было спешить, пока жизнь еще теплилась в Марке Юлиане. Палач опустил плетку, и тело жертвы бессильно повисло на цепях, похожее на разделанную тушу барана или теленка.

— Подлец и предатель по имени Бато получил заслуженную кару. В каких отношениях ты с ним состоял? Почему ты пустился на обман, чтобы спасти его от допроса? — негромко, но требовательно спросил Домициан.

Марку Юлиану казалось, что его грудь и горло вот-вот лопнут от усилий, прикладываемых, чтобы не закричать от боли. Какое-то время он совершенно не мог пошевелить языком, как ни старался. Вся спина горела нестерпимым огнем. Боль пронзила все его тело, утопив в потоке расплавленной лавы. Она пульсировала судорожными толчками, то ослабляя хватку, то усиливая. Домициану пришлось повторить вопрос. Марк Юлиан подумал, что это был не голос, а железная спица, которой палач пытался проткнуть его барабанные перепонки.

— Этот человек, Бато, — удалось наконец Марку Юлиану выдавить из себя несколько слов свистящим шепотом, — знал о заговоре… против тебя… который не должны были преждевременно раскрыть…

— Так ты знал обо всем этом? Ты — бесстыжий лицемер!

— Перестань, ты сам ожидал, что я когда-нибудь предам тебя… Ты ожидаешь этого от каждого, кто служит тебе. И чем старательнее и вернее они служат, тем больше ты их подозреваешь.

— Как только у тебя хватает совести смотреть мне в глаза!

— На тебя нелегко смотреть… поверь мне… Бато пришел ко мне одолжить денег и посоветоваться, я дал ему и то, и другое. Я знал, что у него нет сил вынести пытку… поэтому я вызвался на допрос вместо него… и это все, что ты узнаешь, чудовище… Ты никогда не узнаешь их плана… Я скорее откушу себе язык и выплюну тебе в лицо!

Домициан, затрясся в тихом, злобном смехе.

— Ну что ж, пусть твой язык останется в целости и сохранности! Сейчас я сам назову тебе их. Парфений… Стефаний… Сатур… Клодианий… а также некий гладиатор по кличке Циклоп.

Домициан расставлял между словами долгие паузы, словно смаковал их, наблюдая, как с каждым разом возрастает отчаяние в глазах Марка Юлиана.

— Итак, как видишь, твой маленький заговор раскрыт. Все эти люди уже закованы в цепи, и мне очень жаль, что ты совершенно зря принес себя в жертву.

Марк Юлиан молчал и не двигался. Сейчас главной его задачей было убедить Домициана в том, что теперь он находится в абсолютной безопасности.

— Твоя бездарность просто поражает меня, Марк Аррий Юлиан. Ты знаешь, я всегда думал, что если когда-нибудь тебе вздумается устроить против меня заговор, то мне нужно заранее одевать саван. Советник, разучившийся хитрить и изворачиваться, похож на слишком растолстевшую любовницу, не так ли?

Марк Юлиан лихорадочно размышлял: «Почему он не уходит? Он презирает меня, он победил, так что же ему нужно? О, Немезида!»

Он сделал последнюю попытку.

— Как бы я ни ненавидел тебя, отродье Нерона, — прошептал Марк Юлиан, — все же… на свете есть еще один человек, который испытывает к тебе гораздо большую неприязнь.

Домициан приблизил к нему свое лицо, перекосившееся от жгучего желания немедленно вырвать из горла жертвы признание, причем если понадобится, вместе с языком.

— Кто? Ты, грязная тварь, блюющая софистикой! Петроний? Норбаний? Этот не способный стоять на ногах, старый дурак Нерва? Говори мне! Тебе уже теперь все равно!

— Ты слишком забегаешь вперед, не утомляй себя.

— Зачем я трачу время с сумасшедшим? Ни один человек не будет презирать и ненавидеть самого себя. Это противно законам природы. Я запрещаю тебе даже думать об этом.

— Это довольно любопытное явление, но оно случается иногда. Несмотря на то, что ты сидишь на самом высоком троне в мире, то, что тебе видится в зеркале, когда ты смотришь на самого себя — это грязный, отвратительный, полубезграмотный бродяга, помесь воришки и раба. Твое невежество преследует тебя как чума. Ты принялся убивать людей, чтобы те, кто превосходит тебя многократно во всех отношениях, стали уважать тебя, однако к своему несчастью ты обнаружил, что это еще больше укрепило их веру в правильность оценки твоих способностей, данной твоим отцом: ты годишься лишь в погонщики мулов, не более того.

Домициан издал бешеный рык, настолько жуткий и громогласный, что даже видавший виды палач побледнел и отшатнулся, словно его ударили по лицу. После кивка он нанес Марку Юлиану еще пять ударов плетью, и тот провалился в полное беспамятство, оставив Домициана наедине с его агонизирующим самолюбием и непонятной тревогой. Слова Марка Юлиана упрямо вгрызались в его мозг, словно черви, поедающие труп.

«Я победил его. Он признался в своей постыдной неверности. В чем состоит его секрет? Почему он выглядит победителем, даже стоя у Стикса в ожидании Паромщика?»

Домициан грубо встряхнул Марка Юлиана за плечо.

— Ты не отделаешься от меня так легко, скорпион, жалящий в спину! Привести его в сознание!

Палач опять выплеснул ведро грязной воды в лицо Марку Юлиану, но на этот раз не добился желаемых результатов. Бывший советник Императора в себя не приходил долго.

«Я мог бы забить его плеткой до смерти, — озарила догадка мозг Домициана, — но и это не смогло бы стереть с его лица презрительную улыбку. Надо сломать его изнутри, пусть побудет в моей шкуре, попробует, каково жить с искалеченной душой!»

И Домициан додумался наконец, как ему это сделать. Он наклонился так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Марка Юлиана, вкрадчиво улыбаясь.

— Прости, но мне еще раз придется побеспокоить тебя, дружище! — сказал Домициан с деланной веселостью. — Но кажется, я так и забыл сообщить тебе главную новость, которую ты, без сомнения, еще не слышал, зарывшись, как крот, так глубоко под землю. Твоя варварская Цирцея все-таки поплатилась за свою преступную наглость. Аристос изрубил твою Ауринию в мелкие кусочки, как она и напрашивалась. Она умирала в долгих мучениях. Он прикончил ее не сразу, а после того, как вдоволь наигрался. Что ты скажешь, если мы на часть выручки от продажи твоего поместья устроим ей похороны? Разумеется, если от нее осталось что-нибудь для погребального костра.

Он пытливо всматривался в выражение лица Марка Юлиана, словно был скульптором, желавшим изобразить в камне его черты, и вскоре увидел то, что несколько безошибочных слов принесли успех там, где оказалось бессильным искусство палача.

Поначалу казалось, что Марк Юлиан ничего так и не услышал. Затем в его глазах явственно проступила боль души. Домициан заметил, как взгляд его врага словно задрожал в агонии, а затем погас. Император алчно упивался зрелищем поверженного и раздавленного Марка Юлиана.

«Это жизнь, дурак! Вот к чему привело твое умничанье и высокомерие. Ты слишком высоко занесся. Знай то, что знаю я — мир бесконечно жесток и холоден. Любовь — это надгробный камень».

Домициан выпрямился, чувствуя себя гордым и сильным львом с пышной гривой, который только что оборвал цепь, на которую его посадили.