Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2

• Название: Несущая свет. Том 2
• Автор: Донна Гиллеспи
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88590-306-9, 5-88590-304-2

Во втором томе остросюжетного любовно-исторического романа Донны Гиллеспи повествуется о любви и приключениях дочери древнегерманского вождя и сына римского аристократа.

На его страницах автор обращается к известным темам: добро и зло, любовь и коварство, алчность и бескорыстие. К бесспорным достоинствам романа можно отнести умело выстроенный динамичный сюжет, тщательно выписанные и психологически достоверные образы героев, безусловное знание исторических реалий.

---

— Но ведь ты просил меня говорить с тобой как друг, а не как подданный.

— Клянусь Минервой, у тебя просто дар выводить людей из терпения! — раздраженно воскликнул Домициан, стараясь сдерживать себя, однако его рука бессознательно кромсала в этот момент рыбу в тарелке острым столовым ножом.

— Сегодня утром я получил приказ прекратить публикацию трудов моего отца, касающихся германских племен, — упорно продолжал гнуть свою линию Марк Юлиан. — Не понимаю, что могло оскорбить тебя в этих книгах, повествующих всего лишь об обычаях и верованиях далеких варваров.

Все сидевшие за столом замерли от страха. В больших серых глазах Юлии отразилась глубокая неизбывная печаль, как будто ее единственный друг и союзник совершал сейчас самоубийство. Сатурнин в этот момент был похож на предводителя плакальщиков, возглавлявших каждую похоронную процессию в Риме.

— Но они… копируют мой собственный литературный стиль, — промолвил Домициан напряженным голосом, пытаясь поймать взгляд Марка Юлиана, чтобы предостеречь его от дальнейшего углубления в эту тему. Однако Марк Юлиан сделал вид, что ничего не замечает.

— Не может быть! Мой отец начал писать эти книги, когда ты был еще грудным младенцем. Так что это объяснение не годится!

Гнетущая тишина воцарилась за ближайшими столами. Император и его почетный гость были теперь словно актеры на сцене, разыгрывающие трагедию, исход которой никто не мог предугадать.

— Мы чудно проводим время, вспоминая прежние годы, не правда ли? — с наигранной веселостью воскликнул Домициан. Однако его разрумянившиеся щеки свидетельствовали об его возбужденном состоянии. — Итак, ты требуешь другое объяснение. Ну что же, слушай. Эти книги выставляют моего покойного отца в жалком свете, потому что привлекают внимание к германским племенам… А мой отец, как известно, так и не смог справится с ними.

— Очень странно слышать все это из твоих уст, я уверен, что твой отец вовсе не считал свою политику в отношении германских племен неудачной.

— Я объявляю дискуссию оконченной.

— Ты не можешь сделать этого. Ты же сам сказал, что наступил век мудрости и просвещения, а не век Нерона.

Теперь уже во всей пиршественной зале воцарилась мертвая тишина. Сатурнин закрыл голову руками. Раньше он молил богов, чтобы дерзость и бесстрашие Марка Юлиана с годами хотя бы немного поутихли. Но этого не произошло. Однако несмотря на свой страх за жизнь Марка, старик не мог не чувствовать в глубине души восхищение готовностью Юлиана бескомпромиссно следовать своим принципам, куда бы ни вела эта опасная дорога — пусть даже в пропасть кровожадного дракона.

По лицу Домициана было видно, что он серьезно задет за живое.

Марк понимал, что рано или поздно его власти над Императором придет конец: первобытная жестокость и грубость все больше овладевали душой Домициана и скоро уже никакими призывами невозможно будет пробудить в нем совесть.

— Мой отец заслужил всей своей жизнью право на то, чтобы люди знали его сочинения, — продолжал Марк Юлиан спокойным бесстрастным голосом. — Приказ, запрещавший его труды, равносилен уничтожению памяти о нем. Ты должен разрешить мне продолжить дело всей его жизни.

Юлия замерла, словно насмерть перепуганная птичка.

— Я сказал: нет, — произнес Домициан, лоб которого блестел от пота, хотя в пиршественной зале было довольно прохладно.

У Марка Юлиана было такое ощущение, будто он бьется в глухую стену.

Внезапно его осенила разгадка этой странной неуступчивости Домициана. Причем эта разгадка казалась до того очевидной, что Марк Юлиан изумился ее простоте и своей несообразительности. Он сделал довольно продолжительную паузу для того, чтобы в зале возобновились разговоры и их никто не подслушал.

— Хорошо, давай пойдем на компромисс, — предложил он Императору, понизив голос. — Я прекращу публикации трудов отца до тех пор, пока ты не одержишь победу над хаттами.

Домициан еле заметно вздрогнул и удивленно взглянул на Марка. О начале военной кампании еще никто официально не объявлял. К тому же Домициан терпеть не мог такого вмешательства в его тайные мысли и намерения. Его взгляд стал непроницаемым, он не желал больше открывать свою душу перед этим слишком проницательным человеком, догадливость и сообразительность которого временами казались ему просто несносными. Марк Юлиан понял одно — он правильно ухватил суть дела: запрещение подобного рода литературы могло последовать только в одном случае — если Домициан планировал начать военную кампанию против тех варварских племен, о которых писал его отец, самым же вероятным противником в предстоящей войне могли быть только воинственные хатты. Книги отца могли умалить значение великой войны, развязываемой Домицианом, потому что содержали неприкрашенную правду о том, что варвары бедны и маломощны в военном отношении, что у них лишь каждый десятый имеет на вооружении меч, что у них на удивление плоха организация и дисциплина в войске, что они сражаются не за добычу, не за военные трофеи, а прежде всего за землю, поскольку их методы ведения земледелия очень несовершенны и через десять лет их возделанные поля становятся непригодными для дальнейшего использования. Вот и вся крамола, содержавшаяся в книгах отца, именно из-за нее они были запрещены.

— Скажи мне имя того человека, который сообщил тебе о моих планах.

— Мне никто не сообщал ни о каких планах, мой господин.

— Ну хорошо, я верю тебе, мой премудрый колдун, — отозвался Домициан, делая вид, что ему наскучил этот разговор. — Я уступаю тебе. Пусть будет так, как ты сказал.

Холодная улыбка тронула уста Домициана. От этой улыбки по спине Марка Юлиана пробежал холодок и он почувствовал сильную тревогу. Нет, Домициан вовсе не уступил; по мнению Марка, он вообще был неспособен на уступки.

Домициан тут же вернулся к своей рыбе, как будто и не было никакого разговора. Евнух Карин поспешил к своему господину, чтобы наполнить его чашу вином. При резком движении юноши туника на его спине чуть соскользнула вниз и Марк Юлиан заметил багровые рубцы на его коже — следы от хлыста; они выглядели совсем свежими и, вероятно, все еще причиняли Карину сильную боль. На Марка нахлынули воспоминания: он сразу же вспомнил об Эндимионе, запахе мочи, злобной ухмылке Гранна, всей окружавшей его в ту пору вони, сулившей существование, полное душевной и физической боли, и преждевременную гибель. «За пределами этого мира утонченных удовольствий, — думал Марк Юлиан, — кроется совсем другой мир, изобилующий такими страданиями и муками, которые недоступны пониманию свободного человека. Почему общество до сих пор не услышало голоса философов-стоиков? Они ведь не молчат, а говорят достаточно громко и внятно, но люди затыкают уши, не желая слушать их. Рабство не может считаться естественным состоянием точно также, как смерть от ножа убийцы не может считаться естественной смертью».

Домициан поймал Карина за руку и быстро прошептал ему несколько слов на ухо, давая какие-то распоряжения. Марк Юлиан насторожился, смутно почувствовав, что надвигается опасность.

— Знаешь, наша бедная Юнилла, — продолжал Домициан, язык которого начал заметно заплетаться от выпитого вина, и довольно недоброжелательно взглянул на Марка Юлиана, — всегда без всяких на то причин очень любила меня. И все же она остается верна тебе, о чем свидетельствуют ее постоянные просьбы, обращенные ко мне. Как ты думаешь, о чем она просит? Она хочет, чтобы я приказал тебе снова жениться на ней. Только это, возможно, доставит ей истинную радость в жизни и сделает счастливой.

— Ты угрожаешь вновь соединить меня с этой ядовитой коброй? Как расценивать твои слова — говоришь ли ты сейчас как Император или как мой друг?

Юлия зажала рот рукой, чтобы помешать себе громко рассмеяться.

— Вижу, мой друг, тебе нравится дразнить палкой тигра, — воскликнул Домициан довольно дружелюбно. — А теперь тихо! Моя труппа египетских танцоров готова к выступлению.

Раздались негромкие удары гонга, призывая всех к тишине и вниманию. Позади стола Императора была установлена небольшая сцена, к которой подошли музыканты. Раздались звуки флейт и барабанов. На сцене появились слуги, изображавшие египетского бога Анубиса, на них были маски шакалов, они установили на сцене огромную деревянную декорацию, раскрашенную под камень, — это была одна из величественных египетских пирамид; высота декорации достигала второго этажа большого дома. Внезапно все четыре плоскости пирамиды упали и на сцену выбежала под восторженные крики гостей сотня танцоров. Они взяли в руки факелы и начали исполнять, — как сообщил Домициан, наклонившись к Марку Юлиану, — танец змей. На смуглых танцовщицах с огромными призрачными глазами, подведенными черным контуром, не было ничего, кроме поясов из змеиной кожи на талии и шапочек с оперением на головах, их позолоченные соски мерцали в тусклом свете факелов. Танцовщицы извиваясь рассыпались по всему залу, скользя между столов, кружась и подпрыгивая с такой легкостью, словно их ножки не касались мраморного пола. Флейты громко надрывно играли, барабаны грохотали в полную мощь.