Янка Мавр - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Янка Мавр
• Издательство: Государственное издательство БССР
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1955

В данный сборник вошли полюбившиеся юным читателям повести «Полесские робинзоны» и «ТВТ», а так же рассказы разных лет.

---

Могу еще сказать вам, что скоро для Товарищества воинствующих техников будет создана хорошая база — специальная мастерская ТВТ, где будет все, что необходимо для различных работ. Каждый из вас сможет пойти туда и с помощью инструктора сделать себе все, что захочет, независимо от того, по какой это будет специальности — слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо только одно: чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что каждый, если захочет, многое может сделать сам. Твердая специальность нужна для более важных и сложных работ, а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже доказали…

Для Товарищества воинствующих техников открывалась широкая дорога в будущее.

ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ, написанная спустя пятнадцать лет, где говорится о встрече автора с техником Борисом Ивановичем

В 1948 году газета командировала меня на строительство одного из домов в Минске. Я должен был ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и написать в газету статью.

Встретили меня радушно, помогали, объясняли все. Все строители знали меня как «корреспондента» и фамилии моей не спрашивали.

С самого начала меня заинтересовал некто Борис Иванович, которого я еще не видел.

«Борис Иванович сказал», — говорили рабочие таким топом, как будто этот Борис Иванович был по меньшей мере гениальным человеком.

А между тем мне известно было, что главный инженер, например, совсем не Борис Иванович. Я слышал, что даже и он, пожалуй, таким же тоном, как и рабочие, говорил:

— Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем. Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне ответили:

— Наш старший техник. Золотой человек. «Это, наверное, самый старый и опытный техник», — подумал я и сразу представил себе сурового дядю с седыми усами, серьезного, с проницательным взглядом, все знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно. Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару дней.

Как-то рабочие сказали мне:

— Вон идет Борис Иванович!

Я взглянул и увидел… совсем не седого дядю, а молодого парня, лет двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками.

Меня представили ему:

— Это — корреспондент, присланный на наше строительство.

— Очень приятно, — сказал он, но тут же, увидев машину, с которой сгружали металлические трубы, бросился к ней.

— Кто вам сказал сгружать здесь? — услышал я его голос. — Смотрите, сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы лучше было брать.

«Ого! — подумал я. — Этот паренек сразу все примечает».

В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше. Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать. Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек… А он после этого опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал его голос:

— Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться.

Тут может кто-нибудь погибнуть. Как это никто не заметил?…

Так вот почему он прыгал! Вот тебе и «паренек»! Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху:

— Извините, я сейчас!

Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за ним со стороны.

— Ничего. Я подожду, — ответил я.

Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению, сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику, как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом — заметил какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом, он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно нужно с ним поговорить в свободное время.

Когда наконец он подошел ко мне, я спросил:

— Извините меня, сколько вам лет?

Он засмеялся и ответил:

— Двадцать седьмой идет.

— Неужели? — удивился я. — Я думал, не больше двадцати.

— Это, может, потому, что я неженатый, — пошутил он.

— Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, — сказал я. — Если разрешите, я зашел бы к вам.

— Что ж, можно, — ответил он. — Я буду дома в восемь часов. Живу я недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите, покажу свой дом.

Мы вышли на улицу.

— Мне кажется, я вас где-то видел, — сказал Бориса Иванович, взглянув на меня. — Не бывали ли вы в Мозыре?

— Не приходилось, — ответил я.

— А на фронте?

— Тоже не был.

— Значит, мне показалось, — проговорил он.

Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала вода.

В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть…

Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину. Вода мгновенно стекла.

— Есть очко! — проговорил он, бросив щепочку.

— Что, что вы сказали? — остановился я в удивлении.

— Это мы когда-то в детстве так играли, — сказал он. — Сделаем что-нибудь такое и…

— Значит, вы были тэвэтэтовцем? — перебил я. Теперь уже он остановился от удивления.

— А вы откуда знаете?

— Читал такую книжку, — ответил я.

Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис Иванович сказал:

— Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду ждать вас.

Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на войне. Я свернул налево, а он пошел прямо.

В назначенное время я входил в его «землянку». Это была довольно большая светлая комната с «холостяцкой» обстановкой, но не с холостяцким порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно было достать ее и поставить обратно.

— Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, — заметил я.

— Почему бывший? — в шутку обиделся Борис Иванович. — Наш вожатый говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников.

— А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем? Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой:

— Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю.

Потом добавил серьезно:

— Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно становятся такими «тэвэтэтовцами». Ну, а если еще попрактиковался в детстве, то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка «ТВТ».

— Неужели?! — даже подскочил я.

Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но никак не мог найти, так как фашисты во. время оккупации уничтожили паши библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне. Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла. Я сказал об этом Борису Ивановичу.

— Как же мне не хранить ее, — возразил он, — если тут про меня самого написано? Смотрите, даже в названии:

«… как Цыбук добывал очки».

— Так вы… вы… Цыбук? — прошептал я.

— Как видите, — ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело такое сильное впечатление, а затем спросил: — Неужели вы так хорошо знаете и помните эту книжку?

— Знаю… помню… — говорил я, перелистывая книжку, а сам думал: сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока он не знает, кто я такой.

Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только один раз, а все сведения собрал от других.»

— Как вы считаете, — спросил я наконец, — правильно ли автор написал про вас?

Он улыбнулся.

— Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах — много неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный, невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не говорил.

— А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет «реестра»?

Цыбук весело рассмеялся:

— Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если что делал, то только ради них. И «реестр», правда, мне выдали. Я тогда не знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню очков.