Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

• Название: Шаг за шагом
• Автор: Иннокентий Федоров-Омулевский
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

---

   Светлова даже не успела еще и опомниться хорошенько от этих ласковых слов, как уже сани Лизаветы Михайловны бойко выезжали за ворота.

   "Право, какая славная, добрая дама!" -- могла только подумать ей вслед растроганная старушка, с заметной слабостью взбираясь по высоким ступенькам крыльца.

   Прозорова всю дорогу торопила кучера: она не столько боялась за Александра Васильича, сколько ей жаль было его бедную мать. Тем не менее сегодняшняя недавняя сцена с мужем то и дело шла на память Лизавете Михайловне.

   Дементий Алексеич куда-то ездил утром и, вернувшись домой, злорадно объявил ей:

   -- Хорошего... хорошего нашли учителя детям: в острог заперли!

   Она промолчала, но чувствовала, что побледнела как полотно в эту минуту.

   -- Да уж вы, чего доброго, не любите... не любите ли этого разбойника?!.-- спросил он с движением еще незнакомой ей страсти и ревности.

   -- Может быть, и люблю,-- вам-то какое дело? -- холодно и резко сорвалось у нее с языка.

   Дементий Алексеич, кажется, ударил бы ее, если б между ними не встал Гриша; по крайней мере она никогда не видала мужа таким страшным и вместе с тем отвратительным.

   Да! эта сцена не выходила сегодня из головы Лизаветы Михайловны. Прозорова не могла отделаться от нее даже и тогда, когда говорила уже с прокурором. Блюститель губернского правосудия оказался человеком весьма несговорчивым или, по меньшей мере, мнительным; он прежде всего обстоятельно выведал у просительницы, почему не приехала сама госпожа Светлова, отчего не взял на себя ее поручения муж, и обо многом другом в том же роде. Не зная, что сказать, молодая женщина лгала, не краснея. Тем не менее и после того прокурор все еще затруднялся выдать ей пропуск.

   -- Ведь вы сами посудите: я ведь должен буду ответить перед высшим начальством за это...-- говорил он, быстро расхаживая по своей невзрачной камере.-- Если бы еще не такое щекотливое дело, тогда... тогда, конечно...

   -- Но вы несравненно больше должны будете ответить перед вашей совестью, если старушка умрет, не повидавшись с сыном! -- вдохновенно прервала его Лизавета Михайловна.

   -- Да!.. для нее-то... я, пожалуй, дам,-- заметил прокурор, очевидно, пораженный этим доводом,-- она мать... А вы? -- спросил он подозрительно у Прозоровой.

   -- Я его родственница,-- еще раз беззастенчиво солгала она.

   Именной пропуск для двух лиц был выдан наконец. Через полчаса после этого Лизавета Михайловна сидела уже в одних санях с старушкой Светловой, быстро несшихся по направлению к тюремному замку.

   Мрачно, недружелюбно смотрели желтые стены старого ушаковского острога, когда подъехали к ним эти две нечаянные подруги, обе взволнованные одинаковой мыслью: что-то они там увидят? У ворот с удивлением встретил дам караульный офицер; мельком взглянув на пропуск, он тотчас же распорядился, чтоб их провели в так называемое "благородное отделение". Они прошли длинным грязным и темным коридором в сопровождении какого-то тощего, вооруженного связкой ключей, солдатика -- должно быть, тюремного сторожа, немилосердно звякавшего ими. Этот резкий звук, в связи с каким-то особенным, затхлым и одуряющим воздухом коридора, производил невыносимо тяжелое впечатление на свежего человека. Лизавете Михайловне едва не сделалось дурно, у старушки Светловой кружилась голова. Наконец, солдатик остановился перед одной дверью с маленьким квадратным окошечком, раза два повернул в замке ключ и, с неприятным скрипом толкнув коленом в дверь, беззубо сказал дамам:

   -- Сюды-с, пожалуйте.

   Они вошли как-то робко, почти испуганно.

   -- Какие дорогие гости!..-- вскричал Светлов, порывисто бросаясь к ним навстречу.

   Ирина Васильевна задрожала вся и так и повисла на шее сына.

   -- Батюшка ты мой!..-- могла она выговорить только, заливаясь слезами.

   Высвободившись с трудом из ее многократных объятий, Александр Васильич подошел к Прозоровой.

   -- И вы не задумались навестить меня здесь!..-- проговорил он с горячим чувством, взяв ее за обе руки.

   Светлова стояла теперь несколько поодаль и жадными глазами всматривалась в дорогие черты своего милого первенца. Но, к величайшему удивлению старушки, она не нашла в нем решительно никакой перемены: все так же спокойно было его лиио, как и всегда, так же смело и прямо смотрели эти большие темно-голубые глаза, тот же веселый, приветливый тон обращения, та же развязность и простота в манерах; только между бровей у него как будто появилась небывалая прежде, чуть заметная складочка. От сына Ирина Васильевна невольно перевела глаза на его обстановку. Комната, которую занимал Александр Васильич, была невелика, сыра и грязна; вместо обычной мебели обращала на себя внимание одна только кровать, с грязным волосяным тюфяком и такой же подушкой, но без белья, прикрытая собственной шубой арестанта: стоявший тут же, перед этой кроватью, деревянный некрашеный стол, немытый по крайней мере лет пять, являлся здесь уже, так сказать, роскошью.

   -- Что, мама? не красна моя теперешняя хата углами? -- смеясь, обратился Светлов к матери, заметив, с каким вниманием она рассматривает его убогое помещение.-- По правде сказать, и пирогами-то она тоже не больно красна.

   Ирина Васильевна только теперь спохватилась, что в ее карманах был целый арсенал разных съестных припасов; она торопливо стала выгружать их на стол, подозрительно рассматривая его.

   -- Уж извини, батюшка, на первый раз: что ближе под руку попалось, то и захватила,-- сказала старушка, как будто конфузясь.

   -- Смотри, мама, не попадись,-- шутливо заметил ей сын,-- это ведь некоторым образом -- контрабанда. Во всяком случае, нельзя не отдать немедленно же чести сему мясному пирожку...-- прибавил он еще шутливее, комично подбираясь к разложенным на столе домашним пожиткам.-- Я вижу, Лизавета Михайловна, что вы ни за что не можете догадаться, как здесь сидят? -- с веселой улыбкой обратился Светлов к Прозоровой, которая, действительно напрасно искала глазами стула.-- Это надобно вам прежде показать обстоятельно...

   Александр Васильич с забавной важностью уселся сам посредине кровати, а дам пригласил сесть по бокам.

   -- Вот видите, как ларчик просто открывался, и не жестко и уютно, не правда ли? -- спросил он.

   -- Ну, уж ты -- прокурат {Прокурат -- шутник, плут.} Санька! -- заметила ему мать, не будучи в состоянии и сама удержаться от невольной улыбки.-- Как это ты еще, батюшка, можешь смеяться тут?

   -- Э, мама! к счастию нашему с тобой, смеяться нигде не запрещается, да и запретить нельзя... В этом-то условии главным образом, может быть, и лежит все спасение человеческой натуры среди всевозможных ее мытарств,-- сказал очень серьезно Светлов.

   На минуту и хозяин и гостьи как-то грустно умолкли, и разговор круто перешел к домашним делам. Весть о закрытии школы, сообщенная Ириной Васильевной, вызвала у Светлова только заметную досаду, но нисколько, по-видимому, не поразила и даже не удивила его.

   -- Этого можно было ожидать со дня на день: мы нуждаемся пока в одних кабаках...-- едко заметил он между прочим.

   Гораздо больше встревожило Светлова известие о серьезной болезни Ельникова.

   -- Да! -- сказал Александр Васильич как-то угрюмо,-- это меня очень беспокоит: таких энергических людей, как Анемподист Михайлыч, немного. Не бережется ведь он, главное; за ним надо присматривать иногда, в этом отношении, как за маленьким ребенком. Вы бы сильно обязали меня, Лизавета Михайловна, если б съездили к нему и попросили его, от моего имени, посидеть несколько дней дома; а то ведь он, пожалуй, и сюда еще вздумает заглянуть -- в эту сырость, где и здоровому-то человеку не трудно за...

   Светлов спохватился вдруг и искоса посмотрел на мать.

   -- У меня так вот крепкая натура,-- осторожно поправился он,-- я почти не боюсь ни простуды, ни сырости; никогда не хвораю.

   -- Я непременно съезжу к доктору завтра же,-- торопливо помогла ему выпутаться из обмолвки Лизавета Михайловна.

   -- А что же ты, мама, ничего не расскажешь мне об отце? Он как поживает? -- помолчав, спросил Александр Васильич у матери.

   Ирина Васильевна принуждена была отвернуться, чтоб незаметно проглотить свои слезы.

   -- Да ничего, батюшка,-- ответила она тихо,-- трубочку все свою покуривает...

   -- Папа не верит, должно быть, что я прав,-- спокойно заметил Светлов,-- в таком случае он, конечно, считает позором навестить сына в остроге... А ты мама? как же ты-то решилась позорить себя?

   -- Уж видно нет, Санька, на свете такого дружка, как родимая матушка...-- заплакала старушка, думая сперва отделаться одной только пословицей.

   -- Вот и Лизавета Михайловна здесь...-- не то возразил, не то подумал вслух Александр Васильич.

   Тяжелое молчание охватило на минуту каземат.

   -- Нет! -- сказал вдруг Светлов, вставая и резко нарушив общее безмолвие,-- эти грязные стены, мама, никого не могут позорить... Позорит сам себя человек, переставая быть им! Но я всегда останусь человеком: где бы я ни был -- за мной всюду пойдут мое сердце, мои убеждения, мои привязанности; за мной же пойдет всюду и мое человеческое достоинство... Неужели ты думаешь, мама, что мне не жаль твоей седой головы, что я не вижу, как она мучится за меня и днем и ночью? Неужели я не хотел бы видеть вас всех довольными, счастливыми?.. Но если не в моих силах сделать вас такими, то неужели, наконец, мне самому, мне лично, не позволено -- или ты желала бы запретить мне -- стремиться к тому счастью, какого я хочу, теми путями, какие мне указывает моя совесть? Я не могу винить отца: я никогда никого не виню; но мне действительно невыразимо больно, что я так дурно им понят! Это не упрек... в особенности не упрек тебе; но на душе иногда накипает так много горечи, так много затаенных слов просится наружу, что, право, в такие минуты перестаешь щадить другого... Полно! не плачь; прости мне... Ты... ты славная, славная у меня!..