Дороти Даннет - Игра шутов

• Название: Игра шутов
• Автор: Дороти Даннет
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-218-00671-8

Роман «Игра шутов» — третья часть серии о приключениях молодого шотландского авантюриста Фрэнсиса Кроуфорда из Лаймонда. На этот раз ему поручено расследовать покушения на жизнь юной Марии Стюарт, королевы Шотландии, живущей при французском дворе. Смелый маскарад, зловещие тайны, хитросплетенные интриги яркого и жестокого мира эпохи Возрождения.

---

О'Лайам-Роу первый пробрался к балкону, первый выглянул во двор, где черные кроны невысоких деревьев дрожали в желтом свете фонарей: на узкой дорожке, ведущей к воротам, густо, как рассада на гряде, толпились молодые люди, их бриллианты, их высокомерная скука и их остроты оскорбительно сверкали под настежь распахнувшимися окнами. Полковые барабаны прогремели как канонада и разом смолкли. И после короткой паузы — словно какой-то гигант набирал воздуха в могучие легкие — горнисты из свиты самого Сент-Андре разорвали в клочья ночную тишину: сочный, зрелый, будто исполненный на органе Уинчестерского собора, зазвучал великолепный дифирамб.

— Что это?! — вскричала Анна Мутье, но ее почти никто не расслышал; однако же О'Лайам-Роу ответил, и в голосе его уже не было ни беспечности, ни насмешки:

— Несколько горнов, гобой, маленькая флейта, виола, два военных барабана, три длинных флейты да редкостный юнец, доступный с обеих сторон, перед которым склоняются ветви орешника: мастер Тади Бой Баллах.

На глазах у всего двора бессовестная серенада в честь Уны О'Дуайер набирала силу.

До девушки так и не дошло, что ее безжалостно высмеивают, пока она сама не увидела Тади Боя, который, стоя у ворот, дирижировал своим оглушительно бряцающим оркестром. В бешенстве она ринулась в дом, но рука мудрого Эли Мутье остановила ее.

— Нет, детка. Если это не знак любезности, то испытание. Так или иначе, но ты должна выказать свою признательность. Стой на балконе и улыбайся.

— Улыбаться?! — Она уставилась на Эли глазами, сверкающими от гнева. — Этой банде прохвостов, визжащих, как недорезанные свиньи?

— Не нужно. Я пойду прогоню их, — сказал О'Лайам-Роу.

— И выставишь нас на посмешище перед всем двором? — Голос Уны буквально пригвоздил его к месту. — Если бы мне, глупец, был нужен защитник, я бы выбрала кого-нибудь получше, чем пушистый, с белой мордочкой котик из Брисал-Брик. — О'Лайам-Роу отступил, а музыка продолжала греметь.

Они играли Брюмеля и Сертона, Гудимеля и Лассуса, Виллатра и Ле Жена 55) — и все из рук вон скверно. Появился стражник и заторопился прочь с полными горстями золота. Одного слова, одного доброжелательного взгляда д'Омаля, Сент-Андре, д'Энгиена было достаточно, чтобы утихомирить самого сердитого из разбуженных соседей. О'Лайам-Роу, спрятавшись в тени, смотрел, как Уна, прямая, будто свечка, стоит на балконе и слушает. Вот девушка повернулась к нему и, не извинившись, попросила об услуге. Он согласился не думая, подчиняясь порыву, как в свое время Луадхас. Внизу, обнимая столб, Тади Бой весело распевал по-гэльски:

Кто бы ни была эта женщина,

Шотландка или ирландка:

Это женщина с козьей шерстью,

Это женщина-скалолазка…

Тут глаза Уны блеснули; в душе О'Лайам-Роу медленно поднимался нечасто завладевавший им гнев.

Вскоре после этого она ушла с балкона, и ворота особняка Мутье гостеприимно распахнулись: исполнителей пригласили во двор отведать супу и вина. Вместе с музыкантами вошли все те, кого мучила жажда: слуги, оруженосцы и даже иные прохожие. А придворные, едва музыка смолкла, двинулись дальше.

На глазах у всех этих толпящихся на улице и у ворот, вытягивающих шеи людей Уна прошла по двору, собственноручно разливая суп; над мисками клубился пар, плотный и белый при лунном свете. Так, с прозрачной вуалью, что извивалась между ними, поднимаясь к небу, Уна встретила Тади Боя.

Озаренное улыбкой, мерцающее в свете фонарей, его лицо, злорадное, внимательное, было снова маской Кетцалькоатля. Уна поставила миску на его протянутые ладони и сказала ровно:

— Спасибо вам, мастер Баллах. А я-то все думала: как же это сделать так, чтобы лучшие вельможи Франции обратили на меня внимание.

Тади Бой обмакнул в суп длинный палец и поднял его.

— Язычки жаворонков, да? О, это ночь торжества великой ирландской культуры. У нас было три длинных флейты, прошу заметить, а длинную флейту не так-то просто поднять с постели после девяти вечера… Это не ус ли О'Лайам-Роу я разглядел там, наверху?

— Да, его.

— Мой господин и повелитель. Он может гордиться сегодня ночью. Не собирается ли он сам сойти вниз?

— Нет, не собирается — и тем лучше для тебя, скажу по правде, что не собирается. Ты, может, думаешь, что ему все это пришлось по нраву?

Лицо Тади Боя, прожженного скомороха, удрученно вытянулось.

— А разве нет?

— Представь себе, нет, — мрачно произнес голос О'Лайам-Роу у самого его уха. Повернувшись спиной к оллаву, принц Барроу продолжал: — Твои родичи любезно предложили мне остаться, но я бы охотней ушел. В замке я должен кое-что сделать и кое с кем поговорить.

Уна сделала шаг по направлению к нему, но остановилась. Тади Бой не сделал и того. Когда она вновь оглянулась на оллава, тот уже что-то напевал в толпе пьяных горнистов, и двое слуг из свиты Сент-Андре, которых отправили с дальнего конца улицы, пытались его поторопить. Бег по крышам вот-вот должен был начаться.

О состязании Уна услышала от музыканта, игравшего на виоле, который угрюмо укладывал инструмент в футляр. Он устал, ему было холодно и скучно, и он вовсе не намеревался ждать, пока эти молокососы в темноте побегут по крышам от собора к замку.

— Они все с ума посходили, — подытожил музыкант. — Они все перепились. И сломают себе шеи.

— Вот это, — сухо заметила Уна О'Дуайер, -было бы просто замечательно.

На широкой, озаренной луною площади выше улицы Попугаев толпились люди: это место притягивало их, как магнит — металлические опилки; тени от дыма и медное сияние факелов скользили по фасаду недостроенного собора. Горожане постарше, заслышав шум и увидав внизу веселящихся щеголей, заткнули уши и с ворчанием вернулись в постели, но придворные сикофанты 56), мастеровые, игроки и гуляки, так же, как и поклонники каждого из двадцати состязающихся, высыпали на площадь, чтобы увидеть, как начнется бег, стартующий с синей черепичной крыши особняка Сент-Луи.

Робин Стюарт, который, не подозревая ни о чем, ходил по поручению лорда д'Обиньи и теперь возвращался в замок, был захвачен людским водоворотом: толпа увлекла его с собою на вершину холма, где он и налетел со всего размаху на что-то мягкое, широкое, черное — это был мастер Баллах. Оллав тут же схватил его за руки.

— Скажи, какой Моисей воззвал к тебе? Какой посланник Бога заставил тебя восстать? — Тади Бой явно провел какое-то время в отеле. — Я думал, ты сегодня дежуришь.

— Я и дежурил, но теперь возвращаюсь. Что это за бред тут все повторяют? Ведь не побежишь же ты по крышам в таком состоянии?

На темном, потном лице появилось выражение упрека.

— В каком таком состоянии?

— Да еще и ночью. Ты ведь убьешься. Бог мой, разве ты не знаешь, как король любит Сент-Андре? Если он упадет по твоей вине…

— Если он станет… станет падать, — сказал Тади, отпуская лучника, — то на улице через каждые пять шагов найдется дама, готовая подхватить его.

— Ладно, но ты-то ведь не хочешь разбиться насмерть. Ты сейчас пойдешь со мной, — распорядился Робин Стюарт, в свою очередь крепко хватая оллава.

Тот дернулся, извернулся — и в руках у лучника остался пустой колет. С увитой виноградом стены отеля послышался смех: Тади карабкался вверх, цепляясь за лозы, пока его нечесаная черная голова не показалась на фоне бескрайнего, омытого лунным сиянием неба. Он позвал Стюарта.

— Давай поднимайся, мне нужен напарник.

— Слезай, не дури.

— Боишься?

Лучник поджал свои тонкие губы:

— Да слезай же вниз, дуралей. Пусть другие, если хотят, ломают себе шеи. Ведь это же не твоя страна, прах ее побери.

— И не твоя тоже. Давай покажи им всем, чего стоит твоя страна. Поднимайся.

До них обоих долетел снизу дикий кошачий концерт. Стюарт заговорил; глаза его, устремленные кверху, казались белыми в глубоких впадинах.

— Нужно больше мужества, чтобы отказаться от глупой затеи, чем чтобы следовать за…

Кучерявый, пузатый, влекомый демоном по крышам Блуа, Лаймонд скинул с ног башмаки, и они, описав две сверкающие дуги, попали в толпу, запрудившую все подъезды к отелю. Затем он встал на колени и протянул руку.

— Друг мой Робин… Давай побежим вместе.

И Робин поднялся на крышу.

Эту ночь Робин Стюарт вспоминал всю свою жизнь. Памятной она оказалась и для принца Барроу, который с Пайдаром Доули, оставшимся далеко позади, шел к дому большими шагами, борясь с неведомым прежде чувством и с тоскливым ощущением душевной смуты и не замечая, как некие тени сгущаются в углах. Памятной выдалась она и для Дженни Флеминг, которая не одна ночевала в своей прелестной спаленке в замке. И, наконец, памятной была она и для Уны О'Дуайер, которая чуть не до зари сидела в опустевшем особняке Мутье, глядя невидящим взором в прогоревший очаг.