Игорь Бунич - Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

• Название: Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты
• Автор: Игорь Бунич
• Издательство: НПП “Облик”.
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 966-539-073-2

Дворцовые тайны времён кардинала Ришёлье, в которые посвящён знаменитый Д’Артаньян — герой романов Александра Дюма, бледнеют в сравнении с загадками и интригами коммунистической верхушки московского Кремля.

Герой новой книги Игоря Бунича подолгу службы в НКВД и КГБ выполняет многие “деликатные” поручения, результаты которых самым неожиданным образом влияют на развитие событий в Советском государстве.

---

“Ну, Василий Лукич! Ну что же вы опаздываете? Разве можно так долго? Все уже заждались!”

Хватает меня за руку и тянет внутрь. Успел я заметить, что в прихожей сложен разный сельхозинвентарь: грабли, лопаты, вилы, мотыги и косы. В коридоре пол из досок. На дверях таблички типа: “Старший агроном”, “Отдел семян”, “Сектор удобрений”. На стене газета “Наши достижения”.

Подводит он меня к двери с надписью: “Кладовая органических удобрений”. Дверь в кладовую была закрыта на маленький висячий замок. Даже не закрыта, поскольку замок был открыт и просто висел дужкой на петельке. Товарищ в халате снял замочек, и мы вошли в кладовую, заставленную картонными коробками разных габаритов, бумажными мешками и бочками.

У противоположной от входа стены стоял большой железный шкаф, украшенный черепом и костями с надписью: “Опасно для жизни!” Чуть ниже висела табличка “Ядохимикаты. Не вскрывать без респиратора. Ответственный тов. Митрофанов”.

На полированных стальных дверцах шкафа с ядохимикатами переливался никелированными кнопками наборный замок. Человек в халате, не произнеся ни слова, стал нажимать кнопки наборного замка и, прежде чем я успел опомниться и спросить респиратор, дверцы шкафа разъехались в стороны, открыв вход в довольно обширное помещение, куда незнакомец буквально втащил меня за руку.

Дверцы шкафа с ядохимикатами бесшумно закрылись за нами, и зажёгся яркий свет скрытых в потолке ламп. Сопровождавший меня наклонился к одной из стенок и пробормотал что-то вроде: “Третий уровень”, и тогда я понял, что мы в лифте… Я вспомнил, что домишко одноэтажный — значит, лифт может идти только вниз, если не собирается, как в популярном мультфильме, лететь в тридевятое царство.

Впрочем, я находился в таком состоянии, что мысль у меня работала не совсем чётко и правильно оценить обстановку я не мог.

Похищение у булочной, поездка по каким-то странным дорогам, таинственная “спецточка” КГБ, где дежурил американский вертолёт и, наконец, шкаф с ядохимикатами, оказавшийся лифтом, — всё это никак не настраивало на хладнокровное осмысление происходящего.

В этот момент стальные двери шкафа для хранения ядов снова разошлись и ещё более яркий свет ударил мне в глаза. Это был свет нескольких хрустальных люстр, освещавших зал, которому мог бы позавидовать и Георгиевский зал в Кремле. В зале был накрыт огромный стол, ломящийся от обилия сказочных яств. Вокруг стола в белоснежных ливреях суетились стройные негры с подносами. А на стене висел огромный транспарант: “ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕНИН ВЕЧНО БУДЕТ ЖИТЬ!” и под ним стоял бюст вождя из красного камня.

Я облегчённо вздохнул, решив, что всего навсего приглашён на какой-то закрытый банкет по случаю ленинского юбилея, но здорово ошибся, поскольку товарищ в белом халате протащил меня за руку мимо столов с яствами, суетящихся негров, потом втолкнул в небольшую дверь с надписью “Выход на сцену. Левая сторона”.

Он закрыл за мной дверь и исчез, а я оказался в полутьме кулис. С моего места можно было видеть какой-то президиум, над которым возвышалась огромная цифра сто на фоне красной лавровой ветви и столь же красного профиля вождя.

Выступавшего с трибуны я мог видеть только со спины, но его голос заставил меня вздрогнуть и попятиться. Я хотел убежать обратно в банкетный зал, но дверь, в которую меня только что втолкнули, оказалась запертой. Вернее — я вообще никакой двери не обнаружил.

Мне стало страшно, как никогда в жизни. И вообще, я не знаю, что произошло бы со мной, если бы мне в ухо не засвистел чей-то пронзительный шёпот:

“Проходите на сцену и садитесь в президиум. Там для вас оставлено место с краю. Здесь стоять не положено. Не оглядывайтесь!”.

Но я всё-таки оглянулся и, хотя никого за своей спиной не обнаружил, всё-таки неровным шагом направился к выходу на сцену, внутренне трепеща от голоса, вещавшего с трибуны.

“Нет, нет, нет и ещё хаз нет, товагищи! — обращался выступавший к залу, отчаянно при этом жестикулируя. — Вопгос на данном этапе заключается не в том, как гхабить нагхабленное, а в том, как сохганить и пхеумножить то, чем наша пагтия владеет на совегшенно законном основании! А как вам известно, некотогые холуи, пегевёхтыши и хенегаты, не говогя уже о политических пгоститутках, пытаются поставить под сомнение саму законность существования нашей пагтии как таковой! Как вам все это нгавится, товагищи?”

В зале раздался гул, говорящий о том, что всем присутствующим подобная постановка вопроса совершенно не нравится. Я посмотрел в президиум. Там, положив голову на руки, сидел сам Андропов, а справа от него — генералы армии Цвигун и Чебриков. Слева одно место было свободным, затем сидел доктор Чазов — начальник Четвёртого Управления Минздрава и какой-то тип с холёным, явно нерусским лицом. Именно этот тип взглянул на меня, когда я вышел из-за кулис, и жестом показал мне на свободное место рядом с собой.

Взглянул я в зал — мать честная! В первом ряду сидят одни “мокрушники”. Все в генеральских мундирах и, как ёлки, сверкают орденами. Убийцам орденов, видно, не жалели. Даже на несчастного Михоэлса, которого в Минске убирала целая бригада, — а его ладошкой можно было прихлопнуть, не постеснялись выделить два ордена Боевого Красного Знамени, три ордена Отечественной войны первой степени и три ордена Красной Звезды! Представляешь, Отечественной войны Первой степени. Боевого Красного знамени! За что? За то, что двадцать рыл задавили “студебеккером” маленького несчастного еврейчика на собственной территории!

А уж можешь себе представить, какие награды сыпались “мокрушникам”, когда они заваливали кого покрупнее, да ещё за бугром! Тут уж полководческие ордена сыпались: Кутузова, Суворова, Александра Невского и Богдана Хмельницкого. А ордена эти сверкают бриллиантами, как звёзды на камзолах вельмож.

Сидят они один к одному — всех хорошо знаю: Судоплаптов, Огольцов, Эйтингон, Лебедев, Шубняков, Косырев и, конечно, мой друг сердечный Женечка Питовранов.

С ним вообще смешная история вышла. Он бить подследственных не любил. Всё говорил, что надо переходить на цивилизованные методы допроса: током пытать, кислотами разными, а не разводить средневековье с палками и кулаками. Даже предлагал паяльники каждому следователю выдать или хотя бы электроутюги, коль нет специального оборудования. Даром в тридцать лет уже генерал-майора получил.

Пришёл к нам на Лубянку и стал свою идею о “цивилизованных” допросах в жизнь проводить. Нашёл в хозчасти какую-то машинку “для убыстрения следственного процесса”, которую нам немцы ещё до войны подарили в знак дружбы. Сдул с неё пыль и решил применить на первом же допросе. Да перепутал какие-то клеммы или провода и устроил во всей Лубянке короткое замыкание. Дошло до самого Сталина. Отношение Питовранова к этой диверсии было самое прямое. Он и приказал его посадить. Я об этом знаю, так как сам допрашивал по делу.

“Лукич, — просил он меня, — помоги, доложи товарищу Сталину, что у меня план мощнейший есть. Если его в жизнь воплотить…”

“То вся Москва без света останется, — спрашиваю я, — или весь план ГОЭЛРО пустишь на коротыш?”

“Нет, — почти плакал он, — не об этом речь. У меня есть план, как с евреями бороться. Тут даже можно вообще без электричества обойтись. Я, например, больше даже к настольной лампе на своём столе прикасаться не буду. Так и передай, Лукич, товарищу Сталину — нашему отцу и учителю.”

Моё дело маленькое — я передал, а что потом было — хорошо известно. И полугода Сталин не прожил, как план Женечки Питовранова стали в жизнь проводить.

А рядом с Питоврановым — кто бы ты думал? Сам сосед мой — Иван Фомич восседает. Но более всего меня удивило не то, что Иван Фомич здесь находится, а то, что он — генерал-лейтенант. Вот никогда бы не подумал. Как он им стал? Должность-то вроде полковничья. Может, он не только комендантом был? Одни сюрпризы!

Но главное — все знакомые. Посторонних нет даже в президиуме, поскольку ведь и доктор Чазов имел чин генерала КГБ. Вот только мой сосед справа меня немного смущал, но он был ещё молодым, и я мог его просто никогда не видеть.

Кроме партера, в зале имелся ещё и балкон, на котором сидели какие-то типы в масках. А на балюстраде был натянут ещё один плакат: “Привет участникам 1-го съезда радикальных революционеров!”

Пока я пытался сообразить, куда я собственно попал — на собрание по случаю ленинского юбилея или на первый съезд радикальных революционеров — выступающий с трибуны продолжал свою речь.

“Товагищи! — кричал он, — я обгащаюсь сейчас к вам не как глава нашей пагтии и её основатель, а как гхажданин Соединённых Штатов Амегики. В качестве такового я хочу вас увегить, товагищи, что в стхане с газвитой и контхолихуемой банковской системой гохаздо надёжнее хганить деньги, чем в стганах, котохые пхинято называть тоталитагными.