Алексей Югов - Ратоборцы

• Название: Ратоборцы
• Автор: Алексей Югов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-092541-4

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.

Знаменитый исторический роман-эпопея повествует о событиях XIII века, об очень непростом периоде в русской истории. Два самых выдающихся деятеля своего времени, величайшие защитники Земли Русской – князья Даниил Галицкий и Александр Невский. Время княжения Даниила Романовича было периодом наибольшего экономического и культурного подъёма и политического усиления Галицко-Волынской Руси. Александр Невский – одно из тех имен, что известны каждому в нашем Отечестве. Князь, покрытый воинской славой, удостоившийся литературной повести о своих деяниях вскоре после смерти, канонизированный церковью; человек, чьё имя продолжает вдохновлять поколения, живущие много веков спустя.

---

– Да-а… – сказал Ярославич. – Черный петух литовский не уступит серому кречету Чингиза. Разве крылом послабее! Но продолжай, князь!

И Даниил раскрыл перед Александром свои подозренья. Говорил ему о том, что не случайно же Фридрих-император, только что многошумно сзывавший христианских государей в крестовый против монголов поход, вдруг как-то затих, притулился где-то в своем недосягаемом замке и даже признаков жизни не подал, пока Батыевы полчища топтали земли Германии.

И если бы не воевода чешский, Ярослав из Штаренберга, а в Сербии если бы не князь Шубич-Дринский!..

Да что говорить! Случайно разве – в одночасье с Батыем – и тевтоны и шведы ударили с двух сторон против Александра, приковав к Шелони, к Неве, к Ладоге отборнейшие его силы?!

Ярославич усмехнулся.

– Покойник Григорий-папа – тот анафемствовал даже и меня и новогорожан моих! – сказал он. – Однако прости, брат Даниил, и прошу тебя, продолжай!

И князь Галицкий развернул перед юным братом своим улики чудовищного заговора против Руси.

Германия. Тевтоны. Меченосцы. Шведы. Фридрих Гогенштауфен, фон Грюнинген, ярл Биргер фон Фольконунг – ведь это же отбор среди лучших стратегов Запада! И что же? Все это ринулось не против Батыя, нет! – а против христианской Руси: против Александра и Новгорода, против Даниила и Волыни!

В марте тридцать восьмого года татары берут Козельск. И в тот же год, в тот же месяц немцы воюют волынскую отчину Даниила. Он вынужден драться с немецким орденом за Дрогичин, откуда гигантский паук-крестовик силится раскинуть лапы свои и на всю остальную Волынь.

Разве это случайно, что знаменитый полководец Батыя Урдюй-Пэта, тот самый, что вторгся в Чехию и взят был чехами в плен, оказался англичанином-тамплиером, родом из Лондона? Сэр Джон Урдюй-Пэта! И ведь, возвращенный из плена, этот христианнейший полководец Батыя не был удавлен тетивою лука, нет, а только отстранен от вождения войска и поставлен в советники к хану!..

А Бэла? Миндовг? Едва прослышал сей последний, что венгры вторглись в Галичину, как тотчас кунигасы его устремились к востоку, и многое – и Торопец и Торжок – заяты были мечом. Спасибо, брат Александр вовремя шатанул их у озерца Жизца – так, что не оставил и на семена!

А ведь тот же Миндовг ему, князю Даниилу, обещал помощь. Приволоклись помогать, когда уже и побоище остыло!

Думалось ли брату Александру о том, почему спокоен оставался святейший отец Иннокентий – человек не из храбрых, – когда Батый стоял уже в предместьях Венеции?

Случайно ли Субут-багадур поворотил свои загоны на далматинцев, на хорватов и сербов, когда уже кардинал Иннокентия в страхе готовился покинуть Венецию?

Случайно ли советником у Батыя по делам Европы – немец, рыцарь-тевтон Альфред фон Штумпенхаузен?!

И князь Даниил рассказал Александру происшествие с шапкой и кошельком.

Попутно он предостерег брата Александра о Сонгуре.

Ярославич нахмурился.

– Сомнителен и мне этот Сонгур, – проговорил он. – А ничего не поделаешь: отца ближний боярин!

В свою очередь Александр рассказал Даниилу, что когда они с братом Андреем были в Каракоруме, у великого хана Угедея, то и у этого консулом по европейским делам тоже был рыцарь-тамплиер, только англичанин из Оксфорда.

Говорили о единенье друг с другом, о согласованье усилий, о том, как бы обойти неусыпную бдительность баскаков, говорили о неуемных распрях князей. Александр сетовал на дядю своего Святослава – подыскивается в Орде!

Вспомнилось братьям, что и отец Даниила изведал новгородского княженья.

Нахмурясь, Невский сказал:

– Горланы. Вечники. Сколь раз покидал их!

Даниил рассмеялся.

– О! Брат Александр! – сказал он. – Эти горланы пошумят, погалдят, а чуть что – головы за тебя сложат! А бояре у тебя на строгих удилах ходят. Но посидел бы ты в Галиче моем – изведал бы Мирославов, Судиславов моих!

– То верно, – согласился Александр. – Дед мой, отец княгини твоей, и не рад стал, что добыл Галич!..

Вспомнили братья и пращура своего, Мономаха, и Долобский его и Любечский съезды. Скорбели, что сейчас уже и помыслить нельзя о том, да и поздно – отошло время княжеских съездов! – над каждым князем сидит баскак, в семье и то уж Батыевы наушники!

И признали – одного деда внуки, – что если окинуть оком, не обольщая себя, обозреть все и всех, и на Западе и на Востоке, то и не на кого им уповать, как только один на другого.

Наступило молчание.

Откинувшись в свой угол возка, сдвинув совсем на затылок соболью шапку, открыв большой лоб, властелин Карпатской Руси долго в раздумье любовался Ярославичем.

И наконец, от всей-то души, попросту и как бы с великою болью душевной, тихо проговорил:

– Эх, Саша… Сына бы мне теперь такого!.. Ты – у моря своего, я – на Карпатах!..

Ярославич зарделся…

И опять к языку Цицерона прибегли они, когда заговорили о семейном. И странно и чудно прозвучало бы какому-либо Муцию, Сципиону или Атриппе в безукоризненной римской речи по-русски произносимое: «Княжна Дубравка, князь Андрей Ярославич, Кирилл-владыко, Батый!»

И не один испылал снаружи берестяной багрово-дымящий факел, и не одна догорела ярого воску свеча внутри ковровой кибитки, мчавшейся в буранную волжскую ночь.

Надлежало расстаться. Суздальским – дальше к северу, Волгою, галицким – налево, в Переславль.

Время от времени делали краткие остановки – дать выкачаться лошадям. И тогда и Александр, и Даниил, и дружина выходили поразмять ноги.

Кичливые силачи новгородцы и ухватистые, проворные суздальцы сами напросились было на одной из стоянок бороться – в обхват и на опоясках, только без хитростей, без крюка, без подножки, а на честность, с подъемом на стегно.

А и зря напросились – клали их галицкие! – только крякнет иной бедняга новогорожанин, ударенный об лед!

– А не надо было нам соглашаться без подножки! – огорчались володимирцы, суздальцы и новгородцы.

Александр же Ярославич, неодобрительно усмехнувшись, сказал, с досадою на своих, слегка пощипывая пушок светлой небольшой бороды:

– Что же вы, робята мои?! Срамите князя. Данило Романович скажет: плохо он, видно, кормит своих!..

Новгородцы и суздальцы стояли понуро.

– Да то от валенков! – попробовал было оправдаться один.

– Разулся бы!

И тогда, осмелев, один из парней, во всю щеку румяный, громко и задорно сказал:

– Круг на круг не приходится! Сборемся еще!..

– Ну смотрите!.. – отвечал Александр.

Как-то одной из темных ночей Андрей-дворский, взявший за правило совершать еженощный обход не только своих, галицких поезжан, но и новгородских, прибежал к повозке князя таков, что и лица на нем не было.

– Княже! – вымолвил он, всхлипнув. – Подлец-от Вышатича-то ведь убил!

Одним прыжком Даниил очутился на снегу. Оба кинулись к новгородским. А там уже, у последнего возка, пылали во множестве берестяные факелы в руках рослых дружинников, багровым светом своим озаряя сугробы и угрюмые лица воинов.

В середине круга стоял сам Александр. Перед ним за локти держали Сонгура.

– Отпустите его, – приказал Невский, – не уползет!.. Ты? – угрюмо спросил он Сонгура и указал рукою на труп Вышатича, лежавший тут же, на снегу, прикрытый по грудь плащом.

Пробит был левый висок чем-то тяжелым и острым, и крупные брызги загустелой крови, точно рассыпавшаяся по снегу застывшая брусника, видны были на заиндевевшей щеке и на бороде.

Сонгур молчал.

– Ты?! – возвыся голос, произнес Александр опять одно это слово, но произнес так, что иней посыпался с береговых деревьев и шарахнулись кони.

Сонгур рухнул в снег на колени.

– Прости! – прохрипел он, воздев свои руки. – Враг попутал… Поспорили… Слово за слово: он меня, я его!..

– Полно лгать! – проговорил Ярославич, ибо уже дознали другое.

Не доверяя Сонгуру, Вышатич со встречи Александра и Даниила ехал все время на самой задней подводе.

В ту самую ночь в кошевку задремавшего Вышатича подсел Сонгур. Слова два перемолвив с полусонным, он ударил его свинчаткой в голову и проломил кость. Затем кинулся на оглянувшегося было облучного и оглушил. Затем выбросил обоих в сугроб и заворотил лошадь.

Однако и оглушенный, поднялся новгородец из снега и кинулся вслед, крича. Через задок вметнулся он в кошеву, и повалил, и притиснул Сонгура коленом, а там уже прибежали остальные.

Сонгур намеревался вернуться в Орду и немедля донести Батыю, что Александр и Даниил встретились и что встреча их была преднамеренной.

Сонгур Аепович обнимал ноги князя. Просил хоть немножечко повременить – не судить его, обождать, пока вернется из Большой орды Ярослав Всеволодич:

– Я ведь – его человек!

Супились воины:

– До чего ехиден!

– Княже, – спрашивали угрюмо, – в железа его?

– Пошто! – негодуя, возражали другие. – Чего там еще с ним меледу меледить! Кончить его на месте – и конец!