Александр Мирер - Обсидиановый нож

• Название: Обсидиановый нож
• Автор: Александр Мирер
• Издательство: Параллель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-86067-032-Х

Александр Мирер — выдающийся мастер современной фантастики. Великолепно выстроенный сюжет, нетривиальность идей, отточенный стиль, глубина осмысления образов по праву ставят Мирера-фантаста в первые ряды отечественной, а скорее, мировой НФ.

Авторский однотомник «Обсидиановый нож», открывающий новую серию отечественной фантастики, включает все произведения А. Мирера, созданные в этом жанре, за исключением «детской» повести «Субмарина „Голубой кит“» и некоторых рассказов.

Роман «Дом скитальцев» сразу после выхода стал бестселлером, и найти его на книжных прилавках и полках библиотек практически невозможно. Впервые публикуется полный вариант романа «У меня девять жизней»; повествующего об экспедиции в Совмещенные Пространства и о трагической судьбе обнаруженной там биологической цивилизации. Также ранее не издавалась написанная в жанре фантастического детектива повесть «Остров Мадагаскар». Завершают том рассказы «Дождь в лицо» (печатался в сильно сокращенном варианте под названием «Будет хороший день»), «Обсидиановый нож» и «Знак равенства».

---

Он опустился на лежанку, механически попрыгал — пружинит. Как поролоновый матрац. Лежанка состояла из листиков, плотно спрессованных, как табак в сигаре. В отдельности они были жесткие — Колька отщипнул один, — а вместе — такие, как надо. Отличный матрац.

Круглая хижина, в которой они спали, была вся живая и зеленая. Не светло-зеленая, как в умеренном климате, а густо, сине-зеленая. Тропики! Колька осмотрел кусок стены под лежанкой. Ветки были не видны за листьями, все листовые пластины ориентировались одинаково, под углом к горизонту, чтобы вода стекала наружу. Крыша была выпукло сложена из крупных листьев, длиной в полметра каждый, черепицей — поверх тонких коричневых ветвей. Колька поискал следы садовых ножниц — нет, не видно. Листья совершенно целые, круглые на стенах и овальные на потолке. Живые.

Чудеса.

Он посмотрел на часы — девять. Чего девять, где девять? Пустое дело. Он нутром чувствовал, что солнце сию минуту встало — воздух свежий, утренний. С другой стороны, он может ошибаться, ведь здесь тропики. Но какие тропики, чьи тропики? Где мы есть, черт побери?

Это было главное. Надо выяснить, где они есть, и возвращаться. Если поступать правильно. А если надо неправильно? А как тебе надо, Свисток?

— Сойти с ума, — сказал Колька и прошел по хижине, протискивая ступни в траве, чтобы она  щекотала между пальцами. Присел, потрогал траву — живой ковер. Землю не нащупал, а длина травинок — всего три-четыре сантиметра. Из-под лежанки на него глянули тем временем черные круглые глазки, хитро поблескивая.

— Кыш! — глазки скрылись за листьями.

Если так, как хочется, если честно, то возвращаться немедленно ему не хотелось. Однако рассуждения бессмысленны. Хочешь — не хочешь, а как только Рафка станет транспортабельным, они тронутся в дорогу. Ох, Рафаил, Рафаил… Пожалуй, коричневые знают дело, если все это не приснилось. Да какой уж сон. Горилла, кроты и клубки формалиновые. Что за мерзость! Как это понять, чтоб на Земле было такое, в полной неизвестности? А ты больно спокоен, Колька-Свисток. Надолго ли? Он знал, что не надолго хватит спокойствия.

…Он зевнул самым прозаическим, земным зевком и заспешил. Надо торопиться к Рафаилу, а сверх того зверски хотелось есть.

— Вовка, подъем! Подъем!

— Ну что, что — сейчас…

Володя потянулся и вскочил, как встрепанный, и уставился на свою лежанку. Одновременно снаружи послышались мягкие шаги и рычание. Колька схватился за пистолет.

Вход в хижину обозначивался только перерывом лежанки, и стена там была такая же густая, как везде. Они смотрели на это место и слышали, как снаружи кто-то ходит и рычит. Колька не вынес ожидания и двинулся поверху, по лежанке, чтобы выглянуть наружу. В пистолете оставалось всего четыре патрона. Нечищен После вчерашнего.

В дверь просунулось веселое коричневое лицо. Старший охотник! Колька опустил пистолет. Бородач выглядел сегодня по-другому. Веселый, улыбается скуластым лицом, в шевелюре торчат сухие былинки.

— Здорово, приятель, — сказал Колька.

Охотник глядел на него одобрительно и улыбался так, что борода лезла в стороны, как у сибирского кота.

— Адвеста! — провозгласил охотник и ткнул пальцем в Кольку. Очевидно, лестный эпитет. Он ухмылялся и тряс головой. — Адвеста, хум! — Он отступил на шаг и ткнул себя в грудь.

— Джаванар, Джаванар!

— Его зовут Джаванар, прекрасно, — констатировал Володя. — Представимся, Коля?

Охотник не унимался.

— Колия, — задумчиво произнес он. — Колика… Воло-дия, Володика… Э? Хум! — Он улыбнулся снова и вытянул из-под плавок бумажку. «Знакомая бумага какая», — подумал Колька и осторожно принял листок. Мелкая фиолетовая клеточка. «Парни, что случилось? Где вы ходите? Раф».

— Предчувствия не обманули старого капитана, —  торжественно продекламировал Колька. — У-ру-ру! Всей команде по чарке рома!

— Адвеста хум ушарана! А-хум уш-ша-рана!

— Действительно, волшебники, — радостно и озабоченно говорил Володя. — Надо спешить. Наш долг, прямой долг, изучить страну, и вообще… Но прежде всего — к Рафаилу. Как ты думаешь, мы сумеем наладить общение?

— После, после! И сумеем, чего там, язык корневой, нашего типа. Джаванар, хум! — заливался Колька. — Видишь? «Хорошо, хороший».

— Ах, Коля, мы будем перед тобой в неоплатном долгу. А мы насмехались над твоим увлечением лингвистикой!

— Ах, что вы, Клавдия Ивановна…

Этот мамин сын то и дело выдавал целые фразы Клавдии Ивановны. Колька иногда шалел от удивления, хотя иногда и завидовал ему так, как может завидовать сирота, родства не помнящий.

Джаванар самозабвенно наблюдал за ним. Самозабвенно и исподтишка, стеснительно. На бумагу покосился как бы с испугом. Колька и Володя это заметили, но мысль о том, что здесь неизвестна письменность, была совершенно уж дикой.

— После, все после! Вперед! — кричал Колька.

У выхода Володя уронил записку. Тотчас из-под лежанки метнулась черная крыса, на лету подхватила бумажку и исчезла.

Они вздрогнули. Джаванар засмеялся, и на полсекунды открылось другое лицо — острое, настороженное удивление. А, Бог с ним! Рафаил здоров, пишет!

Они вышли из хижины, как вернулись во вчерашний день. В жару. Та же круглая поляна, окруженная ровной стеной деревьев, тот же лиственный свод высоко над головами, в нем ухают, кашляют… Обезьяны? Здесь почему-то было темнее, чем в маленькой хижине, намного темнее, пожалуй. Колька присовокупил это наблюдение к наличному комплекту чудес, и, поправив пистолет за поясом, всмотрелся в противоположный край поляны. Под темной аркой аллеи маячило светлое пятно, рокотало басисто, как электробритва. Джаванар не взглянул в ту сторону, а повел их налево — умыться в ручье. Мочалки росли над водой, нанизанные на гибких прутьях, как шашлыки. Плоские путанки из мыльных серо-зеленых водорослей. Мылят хорошо, но без запаха. Володя, решившись на смелые гипотезы, проговорил, задыхаясь от холодной воды:

— Вчера… были… дезинфицирующие мочалки.

Умылись. Полотенец этикет не предусматривал, по-видимому. Джаванар плескался и фыркал вместе с ними, и Колька заметил, что к его спине и правому боку пристали травинки, а на груди висит амулет — сухой красный жук с толстыми лапками. Охотник попрыгал, блестя шоколадными мышцами. Нагнулся, пошарил за ручьем, извлек три веточки хвоща с жесткими иглами, вроде нейлоновых ершиков.

— Вот это — жизнь… — сказал Володя. Он вечно терял расчески. — Еще поесть… и побриться. Представители эс-эс-эс-эр, как-никак!

В Колькином животе трубы давно трубили атаку, а сознаваться не хотелось. Дружка-то еще не навестили, стыдно как-то. Но Володя разошелся — показал Джаванару на свою щетину и с интересом уставился ему в лицо.

— Сейчас вылетит птичка, — пробормотал Колька.

Джаванар полез в кусты за ручьем, как в комод. Из-под его рук опрометью выскочил зверек, сиганул в воду. Поиграв могучими лопатками, охотник показал Володе корешок толщиной в мизинец. Ополоснул в воде, отломил кончик и стал подбривать бороду, ощупывая кожу под волосами. Корешок он осторожно держал, растопыривая свободные пальцы. Волосы так и сыпались. Колька принял корешок, побрил Володю, а тот, в свою очередь, почистил ему щеки и шею под бородкой, причем едва не испортил всю красоту, засматриваясь на Джаванара.

Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: «Э-хе-хе-ее-е». Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхнулись на траву, потом зеленые — покрупней, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна, притормаживая задними руками. Подмышкой она держала мохнатую рыжую дыню, и деловито регулировала скорость — черная морда нахмурена, губы трубкой…

Парни смотрели на действия обезьяны без симпатии. Она съехала вниз, прыгнула на сомкнутые ноги и свободную руку. Из аллеи, где еще раньше кто-то рычал и шевелился, послышалось совсем нехорошее рычание. Джаванар и обезьяна не реагировали — охотник принимал дыню. Обезьяна была в пушистых шароварах на задних руках, вылитый Тарас Бульба. Вручив дыню, она показала свою казацкую натуру, ринувшись галопом по ручью, с тучей брызг позади, а потом к аллее, к рычащему врагу. «У-а-уу!» — невидимая кошка густо и беспомощно мяукнула, и Тарас, удовлетворенный, проскакал к дереву и исчез наверху, за листьями.

— Щучья ко-ость! — удивлялся Володя.

Колька заметил резонно:

— Погоди, то ли еще будет, — и начался завтрак. Лицо пощипывало, припахивало от щек лосьоном, у Кольки ныл палец — роговой край ногтя оплавился, как пластмасса на огне. Он заметил это, когда стал чистить оранжевый плод — тяжелый, с ванильным запахом, а по вкусу вроде меда с маслом. После трех оранжевых медовиков не дышалось от сытости, но в зеленых плодах оказалась кислая жидкость, чуть хмельная. Скусываешь кончик груши, и пьешь, как из бокала, и можно есть снова. Чудеса… Дынные дольки были вовсе ни на что не похожи. Несладкий рахат-лукум. Именно за дыней на Кольку накатил первый приступ злости — он хватанул слишком много, склеило челюсти. Любое посягательство на его свободу немедля выводило Кольку из равновесия. Отделяя тянучку от зубов, он мрачно прошепелявил: