Александр Мирер - Обсидиановый нож

• Название: Обсидиановый нож
• Автор: Александр Мирер
• Издательство: Параллель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-86067-032-Х

Александр Мирер — выдающийся мастер современной фантастики. Великолепно выстроенный сюжет, нетривиальность идей, отточенный стиль, глубина осмысления образов по праву ставят Мирера-фантаста в первые ряды отечественной, а скорее, мировой НФ.

Авторский однотомник «Обсидиановый нож», открывающий новую серию отечественной фантастики, включает все произведения А. Мирера, созданные в этом жанре, за исключением «детской» повести «Субмарина „Голубой кит“» и некоторых рассказов.

Роман «Дом скитальцев» сразу после выхода стал бестселлером, и найти его на книжных прилавках и полках библиотек практически невозможно. Впервые публикуется полный вариант романа «У меня девять жизней»; повествующего об экспедиции в Совмещенные Пространства и о трагической судьбе обнаруженной там биологической цивилизации. Также ранее не издавалась написанная в жанре фантастического детектива повесть «Остров Мадагаскар». Завершают том рассказы «Дождь в лицо» (печатался в сильно сокращенном варианте под названием «Будет хороший день»), «Обсидиановый нож» и «Знак равенства».

---

— А ты не умрешь. Я с тобою и ты не умрешь. Почему — знал бы?

— От тоски по дому. У вас этого не бывает?

— Обними меня, Адвеста. Бывает. Обними меня, рыжебородый. Солнце садится за Рагангу, день наш уходит.

А потом они вернулись к домам Поста, и Дхарма пропела, подняв ладони: «Друзья мои Певцы, темнеет ночь для песен!»

Пели на открытой поляне, под большими звездами. Темный ветер дул поверху, от реки. Когда певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов, возбужденных шумом, и мерное брякание струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно пахла ночь — остывающей листвой, плодами и чистой человеческой кожей. Но не было ему покоя. Земля поворачивалась под звездами, летела Бог знает куда. И как Земля вокруг своей звезды, ходила в танце вокруг Кольки девушка Мин. Как самый прекрасный зверь, как лошадь на бегу, как древесный лист нераспустившийся, глянцевый снаружи и бархатистый внутри.

…Утром явился Ахука — не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Дхарму — усиливалась так, что перебивала дыхание. Но ей следовало поспешить в лечилище, девушке Мин, а ему не следовало таскаться за ней и мешать работать. Он приладился чистить пистолет, подкинул последний патрон на ладони. Мрачная штука, последний патрон… Он стал думать, имеет ли он право быть счастливым, и тут, вовремя, появился Ахука. Поздоровался. Косясь на еду, умылся, выполоскал рот. Сердито прогнал своего Тараса Бульбу — обезьяна тянулась погладить его по щеке. С Дхармой разговаривать не стал: «Лахи ждет тебя — прохладного полудня…»

Колька, как ни был смятен, начал удивляться. Впервые он видел такую неприветливость и сухость.

Ахука жадно ел. Пальцы его подергивались, словно он еще управлял Немигающим.

— Последняя железка, Адвеста?

— Последняя.

В ствол его… Обоймы — долой, крысам, пусть зубы обломают. Но Охотник поймал их на лету и спрятал в сумку.

— Адвеста, слушай меня. Ты нужен здесь, в Равновесии.

— Слышал уже, спасибо…

Это было сказано так, что Ахука стал подниматься с травы. Колька тоже. Он как вынырнул с глубины — задохся.

— Спасибо, спасибо, друг… спасибо. Вот он! Я! Подловил ты меня, Охотничек…

Ахука стал серым. «Здесь не орут, а я вот здесь, будь ты проклят!» — подумал Колька, не попадая пистолетом в сумку.

— Я виноват, и лицо мое испорчено, — говорил Ахука. — Я задержал тебя, и я виноват с моим малым знанием, смыслом и памятью. Но мы — Головастые, как и вы, и соки наши едины, друг. Наша пища пригодна и вкусна для тебя, и женщины наши понесут от тебя, а Врачи продлят и продолжат твое Равновесие. Ты — наш брат по памяти и смыслу, и владеешь знанием железа, недоступным нам, твоим братьям…

— Ага, железа захотел… — Колька всадил пистолет в сумку, шагнул по скользкой траве. — Шел бы ты прочь, Ахука. Иди, Бог подаст!

Он больше не хотел слушать, он вынырнул. Как неделю назад его прихватило страхом: где же я, Колька Карпов? Проснуться бы мне, дома бы проснуться… Но Ахука не отступал. Говорил что-то на чужом языке, с чужими придыханиями, кхакал. Уговаривал, Колька в тоске повернулся — пойти в лечилище, услышал что-то о качествах Дхармы и сполоборота ударил. Вполсилы. Смутно подумав: «Откуси Железного Равновесия».

Он не хотел поднимать Ахуку. Удар несильный; отлежится. Охотник смотрел, лежа на спине. С безмерным удивлением. Нехотя Колька протянул ему руку и вдруг сам покатился через голову от страшнейшей оплеухи…

С клокочущим, грозным рыком метнулась и побежала по стволу обезьяна.

— О, господи, — сказал Колька. — Я тебя чуть не пришиб, Ахука. Я думал — ты мне врезал, ногой… Вот так Охотник еще сидел в траве, держась за челюсть, и смотрел, как и прежде. Будто черта увидел.

— Мое лицо непорчено стыдом, — сказал Колька. — Я потерял память, но я — друг тебе, Охотник Ахука. Ты мне… — и запнулся.

В раджане не было слова «верить». Или «не верить».

— Я знаю, друг, — отвечал Ахука. — Успокойся, мы поговорим ближе к полудню или когда ты пожелаешь.

А на лице его было написано: «Так вот оно какое, Железное Равновесие!»

— Мы очень мало знаем друг о друге, Ахука…

Охотник сморщился, потирая челюсть.

— Мало знаем, мало, мало… Будь у Тана палица, тебе не помогло бы все искусство Лахи, — он наклонился к Кольке. — Будь у меня толика смысла вдобавок к самомнению, я понял бы, что в вашем Равновесии допускаются иные слова между мужчинами и женщинами. Не сердись, Адвеста.

— Да я не сержусь! — он вдруг расхохотался, до того все нелепо вышло. — Не сержусь, где ты пропадал столько времени?

— Были дела, — Ахука кивнул, сморщился и спросил: — Адвеста, ведь ты счастлив с Врачом Дхармой? Твоя плоть совпадает с ее плотью? — он морщился все мучительней. — Не сердись! Вижу, тебе невмоготу говорить о любви. Хочу я, чтобы ты понял: раджанам так же невмоготу говорить о противоречивом.

— Ага! — воскликнул Колька. — Это я заметил.

— Я сам понял это лишь после железного дома. И после Звезды.

Колька пришел в отличное настроение, даже залоснился от самодовольствия — именно так он сформулировал свое понимание здешней психики — боязнь противоречий.

— А скажи, Ахука, ты сам умеешь говорить и думать о противоречивом?

— Пришлось научиться. Легче это Наблюдающим Небо, нежели остальным.

— Почему?

— Третий язык содержит неразрешимые противоречия.

«Математика! — сообразил Колька. — Ясное дело, в принципе неразрешимые задачи! Астроном же, ясно…»

— Ладно, — сказал он. — Предположим, я понял. В какой связи это обстоятельство с тем, что Равновесие нуждается во мне?

— Равновесию угрожает гибель, — отвечал Ахука без малейшего пафоса. — Угрозу надлежит осознать, прежде чем пытаться отразить ее. Мысль о гибели Равновесия наш мозг инстинктивно отвергает как вопиющее противоречие, и большинство раджанов не могут осознать угрозу.

— Понял! Общаясь со мною, раджаны привыкнут… м-м… воспринимать несообразное?

— Проще и сложнее, — сказал Ахука. — Поскольку существуют иные виды Равновесия, мысль о распаде нашего Равновесия не должна казаться противоречивой.

— Вот это — формулировочка! Но в принципе понятно.

— Также есть практическая цель, — продолжал Наблюдающий Небо. — Я думаю, что раджанам придется построить у себя Равновесие, подобное вашему. Частично подобное. Ты — ученый, Адвеста, и ты передашь нам свои знания и умения.

— С этого бы и начинал, — сказал Колька. — А много вас так думает?

— Мало. Но кое-что уже сделано и подготовлено.

— За последние десять дней?

— За последние десять дней. Теперь я спрашиваю — ты согласен?

— А что мне еще делать, Ахука? Чем-то заниматься надо...

Наблюдающий Небо замялся. Колька с жестокостью к себе и к нему уточнил:

— Застрял я здесь, Ахука.

— Мое лицо испорчено, друг.

— А, к делу! Теперь не исправишь. Рассказывай.

Он думал с той же, облегчающей жестокостью: «У вас все сыты и все под одной крышей. Нашел чему учиться, дурачина…»

Но понимал — дело не такое простое. Надо разбираться. Он вздохнул и принялся разбираться. В новом качестве специалиста и консультанта по всем видам Равновесия.

Первое, что он понял — его подготовка никуда не годится. Обстоятельно понял, не в пример инстинктивному скулежу о Большой Медведице, индийском эпосе и прочих подробностях. Его мысль была скована привычными категориями, спеленут, как грудной ребенок. Как-то выручал тренинг, полученный на семинарах шефа. Старик вопил: «Фантазию развяжите, недоросли! Анализ, жестокость и фантазия!» Мало бил его шеф… Перед ним была система, прямо-таки классическая по своей законченности. Во снах вожделенных настоящий кибернетист видит такие системы, мысленно строит их, моделирует в уме и стонет — невыполнимы! Саморегулирующаяся сложно-динамическая система, выражаясь в терминах кибернетики. Цель действия — создание комфорта для людей, причем под комфортом надо понимать и пищу телесную, и все виды духовного удовлетворения. Каждый человек здесь обладает некоторой суммой знаний, достаточной для его деятельности — впрочем, Кольку интересовали Управляющие Равновесием, самая многочисленная категория. Только они влияли на гомеостазис неопосредствованно.

Управляющие Равновесием получают исходную сумму знаний в воспиталищах. Знания велики, каждый Управляющий должен помнить примерно дюжину в четвертой степени различных животных и растений, около двадцати тысяч в десятичном исчислении. Должен помнить места обитания, повадки, пищу, циклы развития, то есть справочные, табличные сведения. Затем, в минимальном объеме, физиологию питания — как та или иная пища действует на ту или иную группу живых существ. Строго говоря, эти сведения представляли собой язык, набор терминов для бесед с Нараной. Управляющий Равновесием должен знать каждую тварь и каждую былинку в лицо, чтобы назвать ее Наране. Должен знать любую тычинку, шерстинку, клубень, членик, ноготь и зуб и ствол — чтобы указать на него Наране. На все это в его памяти должны храниться стандарты, нормальные размеры, нормальные скорости роста, и все для того, чтобы доложить Наране о любом отклонении от стандарта. И все? Нет еще. Он должен уметь воздействовать на живое, чтобы исправлять отклонения — в первую очередь. Вот простой пример: гония хиреет, «голос ее ослаб», как говорят Хранители. Причину установить легко. Обычно гонии хиреют от недостатка личинок определенного вида, которыми рабочие муравьи кормят раструбы — звучащие цветы дерева. Легко установить и причину недостачи: землеройки, живущие у корней гонии, лакомятся личинками, пожирая их еще в земле, где муравьи не могут их обнаружить. Это знает каждый Хранитель. Он знает и все способы борьбы с землеройками, на которых можно напустить роющих собак, крыс или хищных птиц определенного вида. Но какой способ надо выбрать в каждом конкретном случае — этого Хранитель определить не может, ибо не может предвидеть, как его действия отразятся на других сторонах Равновесия. А отразятся они обязательно, и в больших масштабах, чем это может представить себе человеческий разум. Скажем, чтобы напустить на землероек хищных птиц, надо снизить поголовье мышей вокруг гонии. Тогда птицы, не насыщаясь мышами, выбьют землероек. Но, кроме этих крошечных животных они начнут поедать и других тварей, полезных Равновесию. Разрастутся какие-то растения, вредные для Равновесия — мыши не смогут ограничивать их развитие. Наконец животные, которые должны снизить поголовье мышей, начнут попутно уничтожать белок, сонь, летяг и прочих полезных тварей… И первоначальное простое действие распространится по Равновесию сложным путем, круговыми волнами на воде, многократно отраженными друг от друга.