Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания

• Название: Я диктую. Воспоминания
• Автор: Жорж Сименон
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

В сборник вошли избранные страницы устных мемуаров Жоржа Сименона (р. 1903 г.). Печатается по изданию Пресс де ла Сите, 1975–1981. Книга познакомит читателя с почти неизвестными у нас сторонами мастерства Сименона, блестящего рассказчика и яркого публициста.

---

30 декабря 1973

Когда я был ребенком, совсем еще маленьким, мы освещались керосином. В некоторых домах, но не в нашем, было газовое освещение, и моя мать мечтала о дне, когда не нужно будет каждое утро начищать медные керосиновые лампы.

Газ у нас появился гораздо позже, когда уже было электричество: площадь Святого Ламбера освещали ослепительные дуговые лампы.

В свое время провели электричество и нам. Дальше мы не заглядывали. Не думали, чем будем освещаться потом. Льеж окружали черные терриконы угольных шахт. Все были убеждены, что так будет всегда.

В новогодних выпусках газет, выходивших большими тиражами, гадалки на картах и предсказательницы, читавшие будущее по хрустальному шару, давали прогнозы на год.

Потом этим занялись университеты и стали готовить футурологов.

Некоторые газеты до сих пор обращаются к гадалкам и печатают их предсказания. Но солидные, серьезные журналы публикуют статьи футурологов.

Нам говорят не только о том, что будет в 1980 году, но и гораздо позже — в 2000-м; дальше — больше, и нам уже возвещают, что нас ждет (говоря «нас», я имею в виду не себя) в 2030, в 2050 году и т. д.

Короче говоря, все стало возможно. Можно предсказывать, что взбредет в голову, и, чем дальше срок пророчества, тем больше шансов оказаться правым, потому что никто из ныне живущих не сможет проверить, сбылось оно или нет.

С гадалками и другими пророчицами все было проще: не так уж много людей по-настоящему верило им. С футурологами куда сложней: люди испытывают инстинктивное почтение ко всему, что имеет видимость науки.

И вот появилось много людей, обеспокоенных своим будущим, будущим детей и внуков. Ведь какое предсказание ни возьми, кончается оно катастрофой и исчезновением жизни на Земле.

А моя бедная мать так мечтала избавиться от керосиновых ламп, чтобы не чистить их каждое утро!

Я отнюдь не шучу. Серьезные люди сообщают с точностью чуть ли не до одного человека, какое население будет на нашей несчастной Земле в 2050 году. Они предрекают, что под тяжестью людей Земля перевернется.

Я могу позволить себе оставаться оптимистом.

Не люблю праздников, но люблю воскресенья. Обычно, открыв утром ставни, я с удовольствием смотрю на парк и озеро, на старательно укатанные спортивные площадки, на торговую улицу, где находится одна из двух церквей.

Сегодня все не так. Все серое. Серое небо. Серыми кажутся стены. И люди тоже. Редкие пешеходы бродят как неприкаянные.

Я торопил приход рождества, теперь хочу, чтобы поскорее пришел Новый год и жизнь обрела свой привычный облик.

8 января 1974

С тех пор как началась промышленная эра, мы своими глазами видим, как мир с каждым днем становится все более и более сложным. Во вращение непрерывно вовлекаются все новые шестерни.

Во времена моего детства не существовало ни автострад, ни сверхзвуковых самолетов и при слове «мусорщик» передо мной возникала такая картинка: старик в лохмотьях, навеселе уже с восьми утра, плетется с кнутом на плече рядом с лошадью, запряженной в двухколесную тележку.

Лошадь была, но возчик не ехал, а шел пешком, останавливаясь у каждой урны и высыпая ее содержимое в тележку.

Тележка была открытой, и, стоило дунуть ветру, над ней вихрем поднималась пыль и засыпала мостовую.

Сейчас мы запаковываем отходы в пластиковые мешки, выносим их во двор и ставим в контейнеры.

Это мелочь, но она показывает, как усложнилась наша жизнь. Во-первых, надо добыть нефть. Затем часть ее переработать в пластик, отформовать мешки и пустить их в продажу.

А когда мешки полны, встает новый вопрос, на который до сих пор не могут дать ответ: что делать со всеми этими отходами?

Дороги теперь не просто дороги. Все они распределены по классам, начиная от автострады с четырьмя или шестью полосами движения и кончая деревенским проселком.

Врач, прежде чем осматривать больного, обязан спросить, является ли тот членом больничной кассы, и, если является, заполнить несколько формуляров.

И так во всем. Поэтому у нас вместо двенадцати или тринадцати министров — сорок, и у каждого имеются вице-министры, совсем еще молодые люди, недавние выпускники школы управления.

Я пытаюсь представить себе вереницу всевозможных управляющих, инженеров, инспекторов, вице-инженеров и вице-инспекторов, занятых в каждой из служб.

В Париже больше пятисот крысоловов, и у них тоже, должно быть, имеется своя иерархия.

Одни должности оплачиваются лучше, другие хуже. Всюду, даже в судебном ведомстве, существует множество ступеней, и смысл жизни любого чиновника состоит в том, чтобы подняться как можно выше.

Рекомендации отнюдь не бесполезны. И предпринимателю, пожелавшему взять подряд, скажем, на строительство автодороги, приходится многим «давать на лапу».

Не думаю, чтобы люди стали менее порядочными, чем пятьдесят лет назад. И глупее тоже не стали.

Но я тщетно ищу того, кто знал бы все эти колесики, кто был бы способен их контролировать — контролировать людей, которые занимают разные должности, следить за их компетентностью и честностью.

Вот в чем, думаю, причина скандалов, о которых каждую неделю нам сообщают газеты. И когда все усложнится еще больше, будет больше скандалов.

19 января 1974

В детстве я считал себя бедняком. Нет, не из самых бедных: ниже нас был еще один класс — рабочие.

Но над нами были высшие классы, о которых говорилось с почтением. Обыкновенная лоджия в доме, например, давала его владельцу чувство превосходства. Адвокат, нотариус были важными лицами, и кланялись им низко. А кроме того, существовали сферы настолько недоступные, что о них вообще не говорили.

Во всяком случае, мир в моем представлении, равно как и в представлении моих родителей, четко делился на богатых и бедных, а между ними находился средний класс, до такой степени неопределенный, что уже не принадлежал ни к какой категории.

По моим детским понятиям, богатые были сильны, а бедные — слабы. Я уже говорил, что нашел другое определение: те, кто порет, и те, кого порют.

Еще в ранней юности я стал журналистом и начал общаться с теми, кого привык считать богатыми, то есть сильными. К ним относились депутаты, сенаторы, муниципальные советники и несколько коммерсантов, участвовавших в различных комиссиях.

Гораздо позже у меня возникли контакты с людьми действительно богатыми, то есть с настоящими сильными мира сего. Контакты эти были сперва довольно зыбкими, потом стали гораздо тесней.

Я с ними завтракал и обедал, начал привыкать к условиям их существования и в конце концов понимать их самих.

Мало-помалу до меня дошло, что в действительности они слабы. Почти все эти люди, такие внушительные, такие самоуверенные, говорящие так безапелляционно, были сильными только с виду и пытались сохранять внутреннее спокойствие с помощью антуража. Я был знаком с крупными промышленниками, с министрами, и от всех от них у меня оставалось точно такое же впечатление. Я догадывался, что они живут в страхе. Они достигли, нередко с помощью сомнительных средств, блестящего положения, но их преследует мысль, что они могут его утратить. И утратить деньги, которые сейчас придают им уверенность.

Их часто называют влиятельными.

Но влиятельные не суть сильные. Я бы сказал: они слабые, потому что влияние их висит на волоске; достаточно припомнить скандалы последних лет, чтобы убедиться в этом.

Конечно, они обедают в лучших ресторанах, живут в роскошных апартаментах, имеют загородные виллы, но при этом боятся. Эти люди, кажущиеся столь сильными, боятся.

По-настоящему сильных я встречал в народе, среди крестьян, среди маленьких людей, которым нечего терять и которые живут в мире с собой.

Нами правят влиятельные особы. Они занимают важные посты в государстве и в обществе. Но они понимают, чувствуют, что у них нет никакой опоры, что все это — фальшивая монета, что их респектабельность и богатство — не настоящие.

Они — почти в каждой стране — создают армии, но не для того, чтобы сражаться с мифическим врагом, находящимся где-то за границей, а для подавления бедняков, если те наконец возмутятся. А покуда они продолжают свои махинации.

Я благодарен судьбе за то, что родился в бедной, а не богатой семье. И порой сожалею, что получаю слишком много денег; будь у меня их меньше, я был бы спокойнее за судьбу своих детей.

26 января 1974

Многие были бы удивлены, узнав, что составляет большую часть моей корреспонденции. Окажись на моем месте Александр Дюма или графиня де Сегюр[56], все было бы понятно, но я…

Мне пишут дети — дети всех возрастов; одни по собственной инициативе, другие — потому что учитель задал сочинение по одной из моих книг.

Отвечать им гораздо труднее, чем кажется. Письма от детей и подростков приходят из всех стран мира, и в частности из Чехословакии. Почему? Письма эти очень часто приводят меня в замешательство. Сегодня утром я получил еще одно — от четвертой уже ученицы E.N.S. Что такое E.N.S. — мне неведомо. Насколько я могу судить, корреспондентке моей лет четырнадцать-пятнадцать.