Кристоф Оно-ди-Био - Бездна

• Название: Бездна
• Автор: Кристоф Оно-ди-Био
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-86471-699-1

За этот роман Кристоф Оно-ди-Био, французский писатель и журналист родом из Нормандии, получил две престижнейшие французские премии по литературе – Гран-при Французской академии и премию Ренодо. «Бездна» – это и детектив, и любовная история, и философская притча, настолько роман многослоен и глубок. Но прежде всего это классический французский экзистенциальный роман – о смысле бытия, о пограничности человеческого существования и человеческой сути.

В качестве журналиста Сезар объездил весь мир, видел страшные разрушения, смотрел в глаза смерти, наблюдал блеск и тщету светского общества. Он устал от мира и от его гибельной суетности. Но однажды он встретил Пас – загадочную, страстную и неукротимую испанку, задыхающуюся в старой Европе, обратившуюся в один большой музей. И жизнь его вновь наполнилась смыслом. До тех пор, пока ему не сообщили, что на пустынном аравийском берегу найдено тело женщины, похожей на его Пас. Почему она оказалась там? Что или кого искала там, где нет людей? Почему бежала от цивилизации? Пытаясь постичь загадку своей жены, Сезар распутывает историю их отношений, заглядывает в бездну, на краю которой стояла Пас, надеясь увидеть там ответы.

«Бездна» – роман о закате европейской цивилизации, о жажде свежего ветра, о стремлении человека слиться с вечностью.

---

Поэтому скажу тебе коротко, Эктор: твоя мать любила танцы и танцевала она великолепно. Гибкая и сильная.

Я держал ее пляжную сумку. Смотрел на нее. И сходил по ней с ума – еще сильнее прежнего.

Она была вся в испарине, когда спросила, уже на выходе из зала: «Куда тебя подвезти?» Я назвал свой отель. И мою душу сковал смертельный холод.

Что делать человеку в два часа ночи, в городе, где он нашел ту, которую искал?

Я опустошил свой мини-бар. Попытался читать Чорана в плеядовском издании[45], прошелся по всем телеканалам, от Animal Planet до порнухи, и, наконец, рухнул на постель, сбитый с ног усталостью и спиртным.

Из глубокого забытья меня вырвал телефонный звонок. Было девять утра. Портье сообщил, что меня ждут внизу.

Она сидела в холле, одетая в желтое платье и сандалии. Если у меня сегодня не назначены встречи и если я не против, она приглашает меня на прогулку, до вечера. Моя статья о ее работах сделала свое дело: она решила позаботиться о том, чтобы я не понаписал глупостей о ее родине. В салоне ее маленькой машины звучали скорбные песнопения моцартовского «Реквиема». Странный выбор для летней прогулки по морскому побережью.

Она села за руль. За окном проплывали пейзажи: с одной стороны плавные очертания зеленых приземистых холмов, с другой – бескрайняя голубая гладь моря.

Она вела машину быстро и ловко, награждая званием «cabron»[46] водителей грузовиков, не позволявших ей обгонять себя. Мы свернули на дорогу, обсаженную соснами, она вдруг дала задний ход, свернула направо и поехала прямо через лес. В конце дороги возвышался какой-то завод с двумя трубами, похожими на фаллосы. Он был заброшен. Надпись масляной краской на фронтоне здания с осыпавшейся плиткой гласила: «Металлургическая фабрика Луарки»[47]. Красно-белый шлагбаум, задранный кверху, уже не загораживал въезд. Машина полавировала между разрушенными корпусами, потом снова углубилась в сосновую рощу. Вскоре земля сменилась песком. Пас проехала еще немного, заглушила мотор, схватила свою пляжную сумку и вышла из машины, хлопнув дверцей. Я догнал ее на вершине дюны.

И при виде открывшегося зрелища у меня перехватило дух.

Пустынный, бескрайний берег жадно облизывали длинные пенные волны.

– Vamos![48] – сказала она. И я побежал за ней.

Под ее ногами поблескивали искорки слюды. Остановившись, она вытащила из сумки два купальных полотенца. Потом расстегнула платье. Я приготовился увидеть знаменитую татуировку. Не тут-то было, – под платьем оказался купальник.

– Ну, ты идешь? – спросила она, обернувшись.

Море открывало ей свои объятия. Мне тоже, но, увы, я не взял с собой плавки. На пляже никого не было, но я все же не решился, для первого раза, изображать сатира.

Тем хуже, пришлось отказаться от купания. А она исчезла в море, преодолев первую линию пенного прибоя. Плавала она потрясающе! Я снял майку и матерчатые кроссовки. Солнце обжигало кожу, воздух был насыщен возбуждающими лесными ароматами древесного сока и папоротников, гумуса и пыльцы. Это было великолепно. Твоя мать плавала. Мы совсем не знали друг друга. У меня была одна из ее фотографий. Вот и все. Прекрасная астурийка. Переполненная энергией. А я следил за ее уверенным кролем, стоя столбом на берегу, как последний дурак. Ах, черт возьми! И тут мне вспомнились слова Оскара Уайльда: «Чтобы стать настоящим средневековым человеком, не нужно иметь тела. Чтобы стать настоящим современным человеком, не нужно иметь душу.

Чтобы стать настоящим греком, нужно быть обнаженным»[49]. Я торопливо скинул с себя оставшуюся одежду и шагнул в кипящую пену, не стесняясь своего напруженного члена. Нырнул в буйные прибрежные волны и, поднапрягшись, выбрался в открытое море. Вода скользила по телу, как ртуть, смывая усталость и похмелье. Эта девушка завладела мной, и все мое существо преобразилось от одного осознания ее власти. Я попытался думать о другом, о чем-нибудь очень уродливом, далеком от эротики, чтобы обрести прежнюю уверенность в себе. Вернувшись на пляж первым, я вытерся и оделся. Она вышла из моря такой, какую ты теперь легко сможешь представить себе: с распущенных волос струилась вода, фигурка, словно обточенная долгим плаванием, выглядела еще более грациозной. Сидя на полотенце, она набрала в руку горсть почти белого песка и, расставив пальцы, дала ему стечь обратно.

– Нравится тебе здесь?

– Да, великолепно.

– Вот тут я и начала делать свою пляжную серию. Этот пляж называется La Xana – на bable означает «колдунья».

– Почему?

– Говорят, жила здесь такая. К пляжу близко подходит лес, в нем-то она и обитала, эта колдунья. А может, фея, кто ее знает… Во всяком случае, люди до сих пор ее боятся. Смотри, здесь ни души – вот это мне и нравится. Именно потому ты и ошибся, когда написал в своей статье о «пляжах жизни». А для меня жизнь – это природа без людей с их тентами, рожками мороженого, пивом и бутербродами. Природа, избавленная от человечества.

– Но ведь кто-то же должен ею любоваться, этой природой.

Она не стала отвечать. Очередная глупая реплика.

– Ну, извини еще раз за статью. Это была моя интерпретация. Журналистика – это всегда интерпретация и ничего другого. Только слегка приукрашенная стилем автора, чтобы замаскировать свое недопонимание сути дела.

Она переменила позу, уперлась подбородком в согнутые колени. Я смотрел на ее крепкие ноги пловчихи.

– Из-за тебя моя жизнь переменится, – вдруг сказала она.

Я предпочел бы услышать «благодаря тебе…».

– Почему ты так думаешь?

– Про меня написали еще несколько статей. Похоже, я пользуюсь успехом.

Я уже знал об этом из интернета. Знакомясь с очередной девушкой, я с удовольствием залезал в сеть и читал все, что о ней там говорилось. Мне нравилось сравнивать эту информацию с тем представлением, которое я сам составлял о ней. После появления моей статьи о Пас информационная машина заработала вовсю, клише «Депардон пляжного отдыха», «Уиджи прибрежного быта» стали ее визитной карточкой.

Она вздохнула и растянулась на песке. Что означал этот вздох – облегчение, недовольство или чисто физическую реакцию тела на прилив эндорфинов?

– Разве это тебя не радует?

– А что меня должно радовать – успех, построенный на недоразумении? Поклонение людей, которые ничего не понимают? Я не люблю рассуждений об искусстве. Не хочу размышлять о том, что такое ванна – место для мытья или произведение искусства. Мне это обрыдло еще в Школе живописи. Я хочу просто фотографировать. Запечатлевать то, что мой собственный взгляд побуждает меня фиксировать.

Остальное – например, что потом станет с моим снимком, купят ли его люди, которым он понравился, или те, кому просто посоветовали его купить, – меня не интересует. Что же касается прессы, критики, то это, извини меня, проблема восприятия, а восприятием других людей я управлять не могу.

Она помолчала, потом продолжила:

– Знаешь, мне совершенно безразлично, что говорят о моих работах. И вообще говорят или молчат. Мои фотографии похожи на мыльные пузыри, они живут недолго. Секунда – и их уже нет…

Мне показалось, что по ее щеке скатилась слеза, но, может, это просто упала с волос капля морской воды. И снова я подумал о своей профессии. Такой же эфемерной. Писать о том, как ты воспринял то или иное произведение, какие чувства оно пробудило в тебе, – есть ли в этом хоть какой-то смысл? Она права: пузыри, мыльные пузыри и ничего больше.

Она перевернулась на спину. Я смотрел, как вздымались и опадали ее груди в зависимости от того, наполнял или покидал воздух ее легкие. Потом она заснула. Мне нечем было заняться, и я подумал: а не поговорить ли с самим собой? Ну что ж, сказано – сделано.

– Как поживаешь, Сезар?

– Прекрасно, Сезар!

– Откуда ты знаешь, что прекрасно?

– Потому что я сижу на прекрасном пляже, возле прекрасной женщины. Правда, я мог бы добавить, что не все так уж прекрасно, потому что она меня слегка пугает. А тебе она тоже кажется столь же красивой, сколь и пугающей?

– Это потому, что у нее такой острый взгляд?

– Да, и это тоже. И еще потому, что я не знаю, нужен ли ей.

– А о себе самом ты что-нибудь знаешь?

– Мне кажется, да.

– И что же именно?

– Я знаю, что мне хочется как можно больше насладиться красотой.

– Считаешь себя эстетом?

– Ненавижу это слово, оно звучит ненатурально, не по-мужски, пошло, тогда как наслаждение красотой – это действие, вид действия.

– И значит, ты у нас человек действия?

– Перестань иронизировать. Тебе ведь известна моя история. Ты знаешь, что я оставил там. И знаешь, что я решил больше не покидать Европу.

– Значит, ты трус?

– Совсем наоборот. Просто есть вещи, которые перестали меня забавлять. Тебе известно, что я люблю Стендаля, но когда он пишет: «Искусство цивилизации состоит в том, чтобы объединять самые тонкие наслаждения с постоянным присутствием опасности», мне кажется, что это слова глупого подростка. Почему опасность так уж необходима?