Евгений Толкачев - Марьина роща

• Название: Марьина роща
• Автор: Евгений Толкачев
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

«Марьина роща» — первое крупное произведение журналиста. Материал для него автор начал собирать с 1930 года, со времени переезда на жительство в этот район. В этой повести-хронике читатель пусть не ищет среди героев своих знакомых или родственников. Как и во всяком художественном произведении, так и в этой книге, факты, события, персонажи обобщены, типизированы.

Годы идут, одни люди уходят из жизни, другие меняются под влиянием обстоятельств… Ни им самим, ни их потомкам не всегда приятно вспоминать недоброе прошлое, в котором они участвовали не только как свидетели-современники. Поэтому все фамилии жителей Марьиной рощи, упоминаемых в книге, изменены, и редкие совпадения могут быть только случайными.

---

Сын посоветовал: качеством. Завести новые машины, работать на сахаре, варенье, соках. Ишь-ты, а не жирно ли будет деревне да окраине сахарные конфеты жевать? Но, впрочем, как хочешь, мне скоро помирать, хозяйствуй, сынок, по-своему, только денег не проси… А деньги и не нужны: есть на свете кредит — слава богу, в Москве живем; ну, хоть не совсем в Москве, но Москву кормим. И станем ее кормить таким шоколадом, чтобы Эйнем зачесался от досады. Не бойтесь, папаша, я вашего воспитания, но только время сейчас на новый курс поворачивать… Ишь-ты, слово какое — курс, мы таких и не знали… Ну-ну, сынок, заворачивай дело, а я посмотрю. А как с рабочими будешь, ась?.. Нынче и рабочий другой стал, после девятьсот пятого-то, у него тоже курс… Валяй, сынок, может, и дело сделаешь. Только ты за рабочим смотри, не давай ему засиживаться очень; ученик, он выгоднее, сам знаешь наш обычай, на том стояла Марьина роща…

Да, на том стояла Марьина роща, темная окраина.

* * *

Вскоре после выгодного пожара «Патронки» пожаловали к Гусарову весьма корректные господа в котелках и предложили ему продать то, что осталось от завода, но с обязательством прекратить навсегда выпуск малокалиберных патронов… Гусаров ответил, что пожар, вообще говоря, произошел вовремя, завод пора было обновить, расширить, и что с помощью страховой премии он вполне с этим справится. Но в хорошие руки и за хорошую цену отчего же не продать ходкое дело? А подписка… пожалуйста, подписку он даст любую. Сторговались. Зашел в последний раз Гусаров на заводик, где уже кипела работа — восстанавливали цехи, — попрощался со старыми рабочими, прослезился, все честь-честью.

Приехали на завод бельгийские мастера, привезли и установили новое оборудование. Пошла работа. Бельгийский директор руки потирает, но присматривается. И вот, присмотревшись, замечает он, что бельгийский Жан, получая втрое против русского Ивана, дает пользы втрое меньше. Не поверил своим глазам директор, поднял учет, бухгалтерию: все верно — русский Иван на таком же оборудовании работает куда производительнее, чем бельгиец Жан, у которого договор с правлением подписан и который вовсе не торопится умирать от свинцового отравления. В один пасмурный весенний день 1913 года директор заводика мсье Латуш по поручению правления расторг договоры со своими соотечественниками, выплатил положенную неустойку и отправил их восвояси. Русским мастерам выдал на пасху по пятнадцати рублей наградных, но никаких договоров не заключил.

В этом и была его ошибка. Летом лучшие мастера вдруг сразу собрались в деревню на полевые работы, взяли расчет и ушли. Пришла осень, они не вернулись к мсье Латушу. Уехали мастера недалеко, на Ярославское шоссе. Там около Пятницкого кладбища неугомонный Гусаров поставил новую мастерскую и возобновил выпуск доходных малопулек. Пока мсье Латуш сносился с правлением и советовался с юристами, подошел август 1914 года, когда всякие патроны стали необходимы.

ПЕРВЫЙ УГАР ВОЙНЫ

Война… Не сразу дошло до сознания это ужасное слово. Даже те, кому она была явно не нужна и не выгодна, в порыве патриотизма одобряли ее. Толпы демонстрантов устремлялись на Тверскую, к дому генерал-губернатора, чтобы выразить свои чувства.

Демонстрации возникали не стихийно. Хозяева фабрик и мастера, до того свирепо штрафовавшие за потерянную минуту, вдруг подобрели, прекратили работу с полудня, разрешив рабочим выражать патриотические чувства за хозяйский счет. А марьинорощинских обывателей попросту сгоняли на демонстрацию околоточные и городовые.

Толпа ремесленников с учениками повалила в город. Портрет царя взяли в полицейском участке, иконы собрали по домам, два национальных флага пожертвовал Захар Захарович Тихов.

Совершенно ошеломленные событиями, мушкетеры растеряли свою солидность и, как обыкновенные мальчишки, примкнули к марьинорощинской разношерстной толпе.

Идти было весело. По дороге вливались все новые и новые группы, откуда-то вышел крестный ход с хоругвями и певчими и возглавил шествие, но ненадолго. Большая толпа фабричных смешала все ряды, заводский оркестр грянул военный марш и совсем заглушил певчих. Видя, что бороться с медными трубами невозможно, крестный ход свернул в сторону.

По Тверской двигались в плотных колоннах. Мушкетеров несло в этом водовороте. Хроменький Ваня Федорченко отстал, но двоим удавалось держаться вместе. Своих, рощинских, они давно потеряли.

У Скобелевской площади был затор. Вокруг памятника генералу сгрудились толпы, с балкона губернаторского дома что-то выкрикивал военный. Толпа отвечала ему невнятным гулом.

Заводский оркестр грянул оглушительный марш, и, точно послушные его зову, потекли толпы вниз, к Охотноному ряду. Каждая группа пела свое: одни пытались петь гимн, другие — церковные песнопения, а рабочие, среди которых плыли два мушкетера, вполголоса, но явственно пели «Смело, товарищи, в ногу». Так, с революционной песней прошли они мимо балкона губернаторского дома, откуда неслись приветственные возгласы высших офицеров и гражданских чиновников.

На спуске люди прибавили шаг, тесные ряды стали размыкаться. Около Камергерского переулка Ваня Кутырин замахал руками и стал кричать:

— Леша! Леша! Микула!

То ли Лешу Талакина унесло людской волной, то ли он не слышал зова, но он мелькнул и скрылся; мушкетеры решили, что Ваня ошибся и принял за Лешу какого-нибудь немного похожего молодого рабочего.

* * *

…Угар первых недель войны. Пестрые флажки союзных держав. Можно, ничего не боясь, во все горло петь «Марсельезу», вчера еще запрещенную, гонимую, революционную «Марсельезу», сегодня — гимн союзной державы. Новые гимны: мелодичный, танцевальный бельгийский «Апрэ ле сьекль д’эсклаваж», простенький сербский. Нелепый инцидент во время исполнения английского «Год сэв ди кинг», когда некий седовласый развел руками и сказал: «Да ведь это мотив немецкого гимна», за что был помят и выброшен из рядов демонстрантов.

«Война», «войне», «войну» — во всех падежах замелькало это страшное слово на страницах газет. Героические бельгийцы, стойкие сербы, темпераментные французы, хладнокровные англичане, «С кем ты, прекрасная Италия?» Нос Фердинанда Кобургского, баки Франца-Иосифа и пронзительные усы Вильгельма. «Наши доблестные…», «Благородные союзники…», «Мощный английский флот, сильнейший в мире», и, наконец, лихой казак Козьма Крючков: у него во взоре победа, а на пике насажены жирные немцы и тощие австрийцы.

Исчезают белые летние кители и рубахи, военные одеты в новое обмундирование цвета хаки. Надевают форму офицеры запаса: известный актер становится подпоручиком, художник-пейзажист — прапорщиком, адвокаты ловчат попасть в военные чиновники; модные дамы примеряют косынки с красным крестом: их назначение — утолять муки воинов, разумеется, не всех, но даже в самом малом офицерском чине.

Печенье «Король Альберт», папиросы «Козьма Крючков», духи «Союз» с флажками стран сердечного согласия…

Нарядная публика машет платками вслед отходящему скорому поезду. Из окон смотрят смелые, благородные капитаны, лихие корнеты, мудрые полковники, поседевшие не в боях генералы. А на товарных станциях, вдали от вокзальных парадов, один за другим грузятся эшелоны теплушек с призывниками. Провожатых нет: район погрузки зорко охраняется от шпионов и плачущих жен.

Тысячи, тысячи от станка, от сохи отправляются на фронт. Идут воинские поезда мимо дачных платформ. В открытых дверях теплушек — молодцеватые солдаты с гармошкой. Дачная публика кричит «ура» и бросает им цветы, и пачки махорки. Поют гимн. Защитники родины едут! Кто там не снял шляпу? Панама зазевавшегося старика летит под колеса. «Ах, он еще ворчит? А может быть, он — немецкий шпион?..» — «Отпустите дурака, я его знаю, он пенсионер, отставной чиновник…» — «Шел бы ты, папаша, домой от греха…» — «Позвольте, уважаемый, я вам помогу… Фу, какой грубый народ!.. Хотя, с другой стороны — патриоты. Шляпочку вашу я почищу, хе, хе…»

А люди шли и шли на войну… Восемь миллионов людей было призвано в войска… Десять миллионов… Двенадцать… К концу войны четырнадцать миллионов мужчин оторваны от мирного труда.

* * *

Весной 1915 года мушкетерам выдали аттестаты зрелости. Володя Жуков, отставший от Вани Федорченко из-за рокового увлечения сыщиками и пикантными фильмами, дал обязательство идти добровольцем на фронт и тоже получил аттестат в порядке ускоренного выпуска: слишком велики были потери в боях, чтобы считаться с каким-то годом обучения.

Через некоторое время, получив короткий отпуск, Володя появился в Марьиной роще с погонами, украшенными пестрыми выпушками вольноопределяющегося, не столько гордый, сколько смущенный своим положением. Ни особого восторга, ни зависти его поступок среди сверстников не вызвал, а улыбки девушек были ему не в диковину. Никакого патриотического энтузиазма он не испытывал, а близкая отправка на фронт просто пугала.