Мухаммед Аль-Али - Произвол

• Название: Произвол
• Автор: Мухаммед Аль-Али
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-203-00159-6

Роман сирийского автора посвящен жизни и борьбе арабского народа Сирии в первой половине 40-х годов, накануне ликвидации французского колониального режима. Герои романа — простые крестьяне, самоотверженно борющиеся против произвола местных и колониальных властей и происков сионизма. Динамичность повествования и красочность языка романа привлекут внимание широкого круга читателей.

---

Сторож, увидев машину Рашад-бека, стремглав бросился предупредить хаджи, который тут же поспешил навстречу своему господину.

— Добро пожаловать, дорогой бек. Добро пожаловать.

— Привет, хаджи, — ответил бек. — Как дела с уборкой?

— Все хорошо.

— Сколько собираешься платить жнецам?

— За чечевицу и бобы дадим каждому по пол-лиры в день, за ячмень — по три четверти лиры, за пшеницу— по целой. Но, конечно, последнее слово за вами, уважаемый Рашад-бек.

— А как платят другие беки?

— Думаю, что так же.

— Ты у кого-нибудь узнавал?

— Нет, но вы можете по телефону у них спросить.

— Чего звонить? — ответил бек. — Видишь ли, крестьяне говорят, что за бобовые везде платят лиру, за ячмень — лиру с четвертью, а за пшеницу — даже полторы лиры.

— О, господин! Что вы их слушаете? Это пустые разговоры. Но если вы действительно хотите поднять плату, пусть за бобовые будет три четверти лиры, за ячмень — лира, за пшеницу — лира с четвертью.

— Слушай, хаджи, я тут немного отдохну, а ты сам позвони Гани-беку и спроси от моего имени.

Хаджи ушел в другую комнату и оттуда послышался его голос:

— Алло, господин Гани? Это — хаджи.

— Что случилось, хаджи?

— Наш господин, Рашад-бек, желает знать, сколько вы платите на уборке.

— Он дома?

— Да, господин.

— Дай ему трубку.

— Минуту, господин.

Хаджи выскочил из комнаты к беку:

— Господин Гани хочет говорить с вами.

Задумавшись на миг, бек поднялся с кресла и как бы нехотя подошел к телефону.

— Я слушаю, — сказал он спокойно, но хаджи почувствовал, как изменился его тон. Бек, протянув руку к тумбочке, взял четки и стал медленно их перебирать.

— Добрый вечер. Как дела? — спросил Гани-бек. — Почему ты так спешишь с оплатой? Уж не хочешь ли ты похитить какую-нибудь крестьяночку? Может, нужна моя помощь?

— Да будет тебе, клянусь аллахом, ты же знаешь, что я от тебя ничего не скрываю. Если что, непременно дам знать. А теперь скажи: как ты платишь?

— За бобовые — лиру, за ячмень — лиру с четвертью, за пшеницу — полторы. Так плачу не только я, но и другие тоже. Слушай, Рашад-бек, как ты собираешься провести сегодняшний вечер?

— Еду в восточную деревню. Если возникнет желание, приезжай туда после девяти вечера. Вместе что-нибудь придумаем, — ответил бек.

— Приеду. Всего хорошего.

Бек передал хаджи свой разговор с Гани-беком и сказал:

— Завтра к тебе приедут староста с управляющим. Выдай им деньги, как решили, но учти, что необходимо послать несколько мешков пшеницы, масло и баранов горным шейхам. Поэтому выплату жнецам уменьши на четверть лиры. Все понятно? Это с лихвой покроет расходы на подарки.

Рашад-бек, уверенный, что хаджи все сделает как надо, вышел из дома и направился к машине.

Жнецы под жгучими лучами солнца работали серпами.

— Клянусь аллахом, брат Ибрагим, — сказала пожилая женщина, — что Хамда — честная девушка. Ее мать все уважают. И Салюм — хороший парень, не мог он обмануть девушку. Наверняка на них наговаривают.

— Хватит об этом болтать, — сердито произнес все время молчавший Хамдан.

— И то верно, — поддержал его Ибрагим, — что без толку говорить, лучше работайте побыстрее, хоть польза будет. Хамда — хорошая девушка, мы все это знаем, у нее добрые родители. Да и Салюм — прекрасный парень.

Солнце село, жнецы едва разогнули натруженные спины и стали расходиться по домам. Как всегда, зазвучали песни, кто-то подыгрывал на дудке. И только Хамда с Салюмом шли молчаливые и печальные. Еще день — и уборка кончится, а дальше что?

После ужина крестьяне собрались в доме у старосты. Туда же пришел и управляющий. Крестьяне пытались определить, сколько причитается за работу каждому работнику, но ничего, не получилось. Юсеф предложил при расчете пользоваться шашечными фишками.

Юсеф считал, а шейх записывал.

— Уборка бобов у Ибрагима — четыре дня. Каждый день на этой работе было занято двадцать жнецов. Итак, умножим четыре дня на двадцать рабочих, получается восемьдесят рабочих дней.

Юсеф говорил медленно и достаточно громко, чтобы каждый мог не только услышать, но и понять, что же в действительности он сделал за время уборки и сколько ему причитается. Деньги считали до поздней ночи. Некоторые не выдержали и, сидя на полу, уснули. Юсеф и шейх вызывали каждого по очереди. Староста то и дело нетерпеливо повторял:

— Чего считать? Хаджи знает, сколько надо платить. Они с беком давным-давно все решили.

Шейх записывал в тетрадь имя крестьянина, число жнецов и количество дней.

— Завтра спозаранку поеду к хаджи за деньгами, — пообещал шейх и, подумав, добавил — Вместе с управляющим. Постараемся вернуться до захода солнца. На дорогах в это время еще спокойно.

— А теперь, — распорядился управляющий, — все по домам.

Наступил последний день жатвы, шейх с первыми петухами призвал всех на молитву.

— Какое угощение ты поставишь нам, Ибрагим, в честь окончания работ? — приветливо улыбаясь, спросила пожилая женщина.

Ибрагим тоже с улыбкой ответил:

— Все, что пожелаете, к примеру, барана. Только вряд ли одним бараном от вас отделаешься.

— Даже двух мало, — сказал Хамдан. — Клянусь аллахом!

— Чего бы вы еще хотели? — спросил Ибрагим.

— Приготовь нам саяля[18] — игриво крикнула одна из девушек. — Да только побольше! Чтобы мы хоть раз досыта наелись.

— Саяля даже лучше барана, — сказал Абу-Омар. — На деньги, потраченные на барана, можно всех хорошо накормить. И непременно пригласите соседей, — обратился он к Ибрагиму.

— Эй, орлы, поднажмите! — лишь ответил тот. — Сегодня надо все закончить, нечего на завтра оставлять.

Серпы сверкали в натруженных крестьянских руках, грустно напевая свою протяжную песню о безысходной нужде и извечной усталости крестьян. Как только солнце скрылось за горизонтом, Ибрагим разогнул спину.

— Да ниспошлет вам аллах здоровья! Если аллаху будет угодно, то приходите и в следующем году на уборку.

— Жатве конец! — радостно воскликнул Хамдан.

— Завтра получим деньги и купим детям все необходимое! — ликовали жнецы.

Зазвучала песня. Слезы радости текли из глаз пожилой женщины.

— Теперь и я смогу купить гостинцы моим внукам, бедным сироткам.

В прошлом году ее сын умер от солнечного удара во время уборки.

— А вы пойте, — говорила она, — не обращайте внимания на меня. Я не хочу портить вам праздник.

Под звуки свирели и дудки крестьяне с песнями возвратились в деревню. В доме Ибрагима их ждал ужин. К положенному бургулю и луку Фатима каждому добавила еще по миске айрана.

Стоял тихий теплый вечер. Ярко сверкали звезды, вселяя в душу покой и надежду. Ибрагим пошел к старосте за деньгами. Там же собрались все крестьяне. Староста вытащил из-за пояса деньги и, прежде чем их раздать, принялся рассказывать:

— Клянусь аллахом, когда мы ехали к хаджи за деньгами, нам повстречалась целая стая волков. Это было недалеко от Джуб Ассафа. Один аллах знает, почему они не напали на нас. Видно, сыты были.

— Слава аллаху за его милость! Что и говорить, волки в это время очень опасны, — сказал Халиль.

— Благодарите всевышнего, что все обошлось, — произнес Абу-Омар. — В прошлом году там же, около Джуб Ассафы, эти мерзкие твари загрызли мужчину и женщину.

Люди разговаривали, делая вид, что увлечены беседой, а сами ни на минуту не спускали глаз с пачки денег.

— Клянусь аллахом, в этом районе очень много волков, — сказал сторож. — Они часто приходят на водопой к холму Ассафа. Ну а что было потом? — встревоженно спросил он.

— А потом я прицелился и выстрелил несколько раз, — сказал управляющий, — а староста пытался криками отогнать волков. После этого мы во весь опор помчались в направлении города.

Один из крестьян не выдержал:

— Поздравляем вас с благополучным возвращением, но, ради аллаха, скажи наконец, сколько хаджи нам заплатит?

— За бобовые — лиру с четвертью, за ячмень — полторы, за пшеницу — две лиры. Но из этих сумм он высчитал по четверть лиры и дал конверты для каждого из вас. Сейчас шейх будет называть имена, а вы по одному подходите.

Среди крестьян наступило оживление, шеи у всех вытянулись, каждый боялся пропустить свое имя.

— Ибрагим! Абу-Омар! Халиль! Пусть аллах заберет душу твоего сына, Салюма! Он и его жена опозорили нас! — крикнул шейх.

Абу-Омар, который сидел рядом с шейхом, открыл свой конверт и увидел там кроме денег какой-то листок. Он протянул его шейху и попросил прочитать.

— Плата жнецам за пшеницу — тысяча, а двести лир вычитается как кредит по закону аллаха и как кредит на зерно, — читал шейх.

— О аллах! — вскричал Абу-Омар. — Почему так много?

— А что делать? — негромко спросил Ибрагим. — Жаловаться можно только аллаху, а он разве услышит?