Людмил Стоянов - Мехмед Синап

• Название: Мехмед Синап
• Автор: Людмил Стоянов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1949

---

Замешкались только четы из Хаджиэлеса и Станимака. Синап поскакал туда через Куклен и Воден, в ночь, озаренную алой завесой пожаров и разбуженную воем собак и трескотней ружей.

Высоки башни бея — Синапу они были видны издалека. Он видел и своих бойцов, залегших на пашнях, близ реки и сада. Сам бей командовал стражей. А уж пора было возвращаться, чтоб до зари успеть скрыться на крутых тропах Машергидика.

Синап отправил часть своих бойцов за реку, чтобы они напали на чифлик с тыла, а сам ударил в лоб. Люди бросились, куда указал их предводитель, через мост неширокой реки и медленно, шаг за шагом, вступали во двор. В конюшне храпели кони, испуганные шумом и криками. Их отвязали, оседлали, затем подожгли постройку, чтобы видней было, куда итти и что делать.

Синап гнал своего коня в ночной тьме и отдавал распоряжения. Вокруг него свистели пули; в зареве пожара, весь багровый, он походил на сказочного богатыря, вызволившего красавицу из рук змея.

Из усадьбы несся визг и вой — визжали женщины в гареме бея, выли огромные овчарки, привязанные во дворе.

Привели связанного читака[15] — плотного, низенького, с длинными усами и бегающими черными глазками; он дрожал, как осиновый лист. Синап без злобы посмотрел на него и сказал:

— Где амбары? Где пшеница бея?

У пленника стучали зубы, он не смог раскрыть рта, только махнул рукой и показал в глубь чифлика, на длинную дощатую ограду, желтевшую в красноватом отблеске пожара.

Ночь была на исходе; Синап решил, что нужно поскорей разделаться с упрямым противником и догнать другие четы ахрян.

Вдруг в черном мраке вспыхнули беевы палаты — белые, притаившиеся среди высоких чинар, зловещие в зареве огня.

Снова крики пронизали тревожную тишину, как вопль предсмертной агонии. От этих криков стыла кровь в жилах.

Привели бея. Огромный, массивный, разъевшийся, еще сонный и растерянный, едва успевший в суматохе накинуть чекмень поверх сорочки, в кое-как подпоясанных широких шароварах, с недомотанной чалмой, в туфлях, с огромным трясущимся брюхом, он смотрел, стиснув зубы, со страхом и с видом оскорбленного, на этих презренных негодяев, отнимающих его неприкосновенную собственность.

Синап бросил на него быстрый взгляд. Тот угрожающе поднял руку и крикнул:

— Собака! — Потом, уставившись в горящую и дымную тьму, отчаянно завизжал: — Вай, алла!.. Вай! алла!..

— Собака? — остановился Синап, и глаза его сверкнули огнем. — Собака, а?.. А ты знаешь, свинья, что я могу повесить тебя на первом попавшемся дереве? Ты кто такой?

— Я-то? Я? — произнес бей, петушась и подступая ближе.

— Кто? Говори, послушаем.

— Ты не слыхал о Караман-бее? Все, что ты видишь перед собою: села, нивы, луга... это все мое!..

— Твое, мое — все равно, — перебил его Синап и махнул рукой. — Придет день, и видно будет, что твое, а что чужое. Кто эти люди?

— И наши, и гяуры, — с сердцем ответил бей. — Тебе какое дело?

— Есть дело. Я спрашиваю, чтобы знать, как думать о тебе, хотя ты такой же, как и другие мироеды, которых аллах расплодил в нашем государстве...

Чифлик пылал огромным факелом, бей ломал руки и корчился, словно стягиваемый невидимой веревкой.

— Алла! Алла! Жены мои! Кони мои! Тридцать жен! Пятьдесят коней! Алла!..

Синап отвел глаза, чтобы не видеть этого жалкого исполина, который неожиданно повалился наземь и начал ползать у его ног:

— Ты сильный — говори, чего ты хочешь?

Лицо его приняло раболепное выражение. Гнев мгновенно растаял. Синап сделал шаг назад, он не удивился, а только презрительно поджал губы и сказал:

— Не нужны мне твои жены. Оставь их себе. Кони — другое дело. Они мне понадобятся. Но мы пришли за другим: мы ищем зерна для голодающей Чечи. Если бы мы пришли просить за деньги, ты ведь не дал бы! Поэтому мы берем его силой. Скажи своим людям, — он показал рукой во двор, откуда слышались выстрелы, — скажи им, чтобы они не стреляли, чтобы отперли амбары. Мы погрузим и уйдем. Встань, довольно хныкать!

Бей проворно поднялся и стряхнул пыль с колен.

— Добро, юнак! Почему не сказал сразу? Такое ли было бы дело? Смотри!.. Смотри!..

Он приложил руки горстью ко рту и крикнул:

— Эй, Юсейн, Мустафа, Али чауш... Слышите?

Вдали отозвались голоса:

— Эвет, беим — да, бей! Слышим!

— Коли слышите, так знайте: мы сдаемся. Пусть откроют амбары, пусть возьмут, что хотят!

На рассвете Мехмед Синап со своими людьми двинулся в горные теснины. Навьюченные кони бея медленно ступали под тяжелыми мешками с зерном. Они не были так привычны к горным дорогам, как низенькие, тощие мулы. Люди насвистывали, кто-то громко затянул песню.

Синап смотрел на горевшие вдали чифлики, и сердце его наполнялось радостью. Ему попался на глаза Мустан байрактар.

— Послушай, Мустан, — сказал он, — ты тоже дрался?

— Нет, атаман, я держал знамя, как ты велел. Где же тут драться?

— Хорошо сделал. И мулы твои навьючены, и знамя развевается! Ну айда, езжай вперед!

С мешками, полными зерна, горцы возвращались в свои орлиные гнезда; на седьмой вечер нужно было снова собраться на вершине Соуджака.

Вся Чечь с трепетом ждала возвращения отряда.

С извилистой горной дороги Синап смотрел на длинный караван и говорил себе, что вой собак в голодной Чечи скоро превратится в веселый лай. Равнина скрылась из виду, впереди были зеленые луга, густо усеянные весенними цветами, — здесь, в горах, весна наступала поздно. Высокие сосновые леса тянулись по гребням гор. Четко вырисовываясь на синем небе, они точно застыли в торжественном покое.

Раздались веселые голоса:

— Эй, подождите! Караван разорвался.

— Ждем, ждем! Сядем закусить малость.

Поев, снова тронулись в путь.

Жилистые низенькие мулы шли кротко и послушно. Рослые откормленные кони упирались: горный мир казался им чужим, необычным.

Рассвело. В утреннем сумраке открылся весь караван с зерном. Везли и другую добычу: ружья, пистолеты.

Синап был доволен. Двинулись по деревням. Проходя, оставляли жителям вьюки с зерном — и христианам и туркам. Ведь они были не чужие друг другу: говорили на одном языке, только не в одного бога веровали.

Вот они, родные места! Самые очертания холмов, утесов, даже вид деревьев и шум реки были им знакомы, они запечатлелись в их душе с детских лет.

Засмеются детские глазки! Сойдет с лица матерей желтая тень заботы!

Как их встретили! Как свадьбу—с зурнами и бубнами, песнями и цветами!

— Аферим, Синап! Браво, Синап!

— Да здравствует атаман, что накормил нас и гостинца привез!

Как ветром разнесло весть о хлебе по всем дворам, лачугам, зимовьям, пастушьим хижинам, мельницам и кошарам. Голодный люд сбегался на дорогу встречать тех, кто нес ему спасение. Земля родит для всех: почему ж одним голодать, а другим обжираться? Зачем пшенице лежать запертой в амбарах? И самые полные амбары у тех, кто меньше всего трудится! Синап пришпоривал коня, и ему казалось, что он все еще видит дым, пожары на равнине, слышит вой перепуганных собак.

Ему уступали дорогу, провожая взглядами, полными глубокой признательности. Женщины и дети кричали, как помешанные, толкаясь, чтобы пробиться вперед.

Верхом на черном беевом жеребце ехал он в толпе, замкнутый, молчаливый, равнодушный к восторженным крикам, и из головы его не выходил образ, досадный и назойливый, как муха. Кара Ибрагим, чепеларский мухтар — окружной староста, — косился на него из-за дочери Метексы... Как поступит Кара Ибрагим, узнав о его подвигах? Кара Ибрагим был султанский чиновник, правитель округа, и Синапу было отнюдь не безразлично, что он думает и что собирается делать.

События учат, и Синап скоро понял, что кашу, которую он заварил, не скоро расхлебаешь: хочешь не хочешь, а надо итти дальше. После дня богородицы он совершил второй набег и опять вернулся с большим запасом зерна и с другой добычей. Денег он не брал и не платил. Голодную Чечь охватила радость. Первые засмеялись дети: их отцы и братья действительно привезли им хлеб! Но... ведь у него потребуют отчета те, сильные — беи и паши, визири и мухтары. Ведь они ему скажут: как посмел ты, сучий сын, ломать государственные законы? Ты себя одного считаешь умником, знаешь, что нужно, а что не нужно? Разве в нашей земле нет людей, чтобы печься о богатых и бедных? На кол, на кол мятежника, на виселицу бунтовщика!

Глава вторая ОПАСНОСТЬ РОЖДАЕТ СМЕЛОСТЬ

1

Имя Синапа поминалось всюду, и весть, что он накормил всю голодавшую Чечь, донеслась до самого моря, до Адрианополя и Царьграда. Все голые и голодные ахряне подняли головы, поняли, что настал их час. Гайдамаки, удальцы, жадные к славе и почестям, — все составляют отряды, готовятся к походу, готовятся нахлынуть на равнину. Собираются дружины, выбирают вожаков, добывают коней, льют пули, куют и точат ножи... И все устремляются к Синапу, его расспрашивают, у него ищут советов. Он стал главным атаманом всех отчаянных, все узнали, кто такой Мехмед Синап!