Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений

• Название: Эдгар По. Сумрачный гений
• Автор: Андрей Танасейчук
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03764-9

Об Эдгаре По написано много, среди его биографий есть удачные, менее удачные, спекулятивные — разные. Речь идет, разумеется, об англоязычном мире. Но до сих пор не было ни одной отечественной биографической книги. Свою задачу автор видит в том, чтобы понять писателя, показать, как и какие обстоятельства, люди и встречи влияли на него, увидеть, что оказывало воздействие на формирование его личности и стимулировало творчество, как рождались сюжеты, как протекала каждодневная жизнь реального человека по имени Эдгар Аллан По.

знак информационной продукции 16 +

---

В биографиях поэта его должность в журнале, как правило, обозначают словом «редактор», подразумевая, что он был главным редактором издания. Англоязычный термин editor сие, по сути, и подразумевает. Что, конечно же, неверно. Джеймс Хит действительно был редактором. Он определял политику журнала. С полным на то основанием словом editor можно обозначить и позицию Э. Спархоука. Положение Эдгара По в журнале было иным. Что красноречиво иллюстрирует редакционное объявление, помещенное в декабрьском номере:

«Джентльмен, упомянутый в девятом номере „Мессенджера“ в качестве персоны, занимающей редакторское кресло, начиная с одиннадцатого номера издания, выходит в отставку от должности; теперь издание будет возглавлять его владелец, а помогать в этом ему будет джентльмен, наделенный замечательными литературными талантами»[172].

Как, верно, догадался читатель, «в отставку» вышел Э. Спархоук, а «джентльмен, наделенный замечательными литературными талантами», — это, конечно, наш герой. Таким образом, в «редакторское кресло» уселся Уайт, а должность По правильнее все-таки было бы обозначить как помощник редактора.

Но что интересно. Как мы увидим в дальнейшем, По действительно не определял «политику» журнала и почти не влиял на отбор авторов и произведений. Однако, даже находясь в таких ограниченных условиях, сумел изменить «лицо» журнала и обеспечить его успех у читателей. Однако карьера молодого сотрудника чуть было не прервалась — по причинам совершенно личного свойства.

В большинстве биографий писателя об этом печальном эпизоде говорится мельком или не упоминается вовсе. Не заметить и игнорировать его, однако, нельзя — он очень важен, поскольку указывает на особенности душевной организации нашего героя. В двух словах эпизод сводится к следующему: Эдгар По запил, и через некоторое время Уайт его уволил.

В глазах как современников, так и потомков именно пьянство — патологическая тяга к алкоголю и органическая неспособность поэта одолеть недуг — стало причиной этого да и других увольнений. На самом деле пьянство было не причиной, а следствием того душевного заболевания, которое уже тогда терзало писателя. Автор — не психиатр и, конечно, не берется ставить диагноз. Тем более что попытки сделать это много раз предпринимали биографы и исследователи творчества, но едва ли преуспели. Каким заболеванием страдал писатель? Была у него шизофрения или дисфория? Маниакально-депрессивный психоз? Биполярное расстройство? Особая форма аутизма? Или он обладал некой — особо чувствительной — организацией психики и малейшее воздействие извне могло спровоцировать глубокий нервный срыв, ведший к неадекватному восприятию действительности? Версий тут существует множество, но ни одна из них, конечно, не может быть доказана.

Что касается упомянутого эпизода, ситуация могла развиваться следующим образом. Приехав в Ричмонд, По оказался вырванным из уже ставшего привычным окружения — комнат, улиц, запахов, звуков, участия и забот миссис Клемм и милой Сисси — Вирджинии. Он очутился в городе своего детства и юности. В городе, который прежде ассоциировался с «домом», заботой и любовью, а теперь — с рухнувшими надеждами и утраченным счастьем; в городе, который был населен призраками — воспоминаниями и могилами горячо любимой и так любившей его «мамы», миссис Стэнард, Эльмиры Ройстер, Эбенезера Берлинга, отчима. Там, где и прежде, стоял его дом. Но теперь он не мог его считать своим. И не мог в него зайти. Он ходил по тем же улицам и переулкам, видел знакомые лица, но все это было чужим и рождало лишь чувство невосполнимой утраты. Даже чуть ли не с младенчества знакомый дом — контора фирмы «Эллис и Аллан» (что за злая ирония судьбы!) — стоял ровно напротив редакции «Мессенджера», и дважды в день — каждый день! — идя на работу и возвращаясь с нее, Э. По проходил мимо. Как, должно быть, тягостно все это было столь тонко и остро чувствующему человеку!

Ученые мужи-психологи называют такое состояние депривацией. Но ведь на это состояние накладывалось и другое: надежды на будущее, которое вдруг обратилось в настоящее; и страх, что он не сможет справиться с теми обязанностями, которые так желал возложить на себя, — корректурой, бумагами, рукописями и книгами, требующими срочного прочтения и рецензий, очередным номером журнала, который необходимо разослать подписчикам, и десятком других неотложных дел. И нужно — просто необходимо! — читать, сочинять, творить! Как же со всем этим справиться?

Налицо «несоответствие желаний имеющимся возможностям». А это состояние называется уже фрустрацией.

В предыдущей жизни нашего героя ситуации, подобные этой, случались: в Шарлоттсвилле, в бытность студентом Виргинского университета, а затем в Военной академии в Вест-Пойнте. Что происходило в результате? По совершал необоснованные поступки и… пил. То есть не пьянство вызывало помутнение рассудка, но расстройство вело к алкоголю.

Вот здесь, в Ричмонде, в августе 1835 года, это состояние и настигло Эдгара По. Стремясь избавиться от него, он потянулся к бутылке, чего делать ему совершенно не следовало. Но тетушки Клемм рядом с ним не было, и некому было остановить его.

Неадекватность восприятия ситуации демонстрирует письмо, отправленное миссис Клемм 29 августа 1835 года. Мы не будем приводить его полностью — оно очень большое, но часть необходимо воспроизвести:

«Моя самая дорогая тетушка,

меня слепят слезы, в то время как я пишу это письмо, — и нет желания продлить еще один час жизни. Среди горя и беспокойства глубочайшего меня настигло ваше письмо — а вы хорошо знаете, как слаб и не способен существовать я под грузом печали. Если бы злейший враг мой мог читать в моем сердце, и тот содрогнулся бы от жалости ко мне. Мое последнее, мое последнее, мое единственное (так в тексте письма. — А. Т.), что удерживало меня к жизни, жестоко вырвали — у меня нет желания жить, и я жить не буду[173]. Но пусть долг мой будет свершен. Я люблю, вы знаете, я люблю Вирджинию страстно и преданно. Я не могу выразить словами ту горячую преданность, что чувствую по отношению к моей маленькой кузине — моей собственной, моей дорогой. Как это выразить? О, сделайте это за меня, ибо я не способен сейчас мыслить. Все мои мысли заняты сейчас предложением, тем, что и вы и она предпочтете отправиться к Н[ельсону] По».

Здесь необходимо прерваться и пояснить, что непосредственным поводом для письма стало предложение, поступившее Марии Клемм от Нельсона По — троюродного брата поэта: забрать тетушку и Вирджинию в свою семью и заняться воспитанием и образованием последней. Нельсон По недавно женился, неплохо зарабатывал и жил в просторном доме. Миссис Клемм и ее дочь ни в чем не будут нуждаться. Он хочет помочь. Тетя сообщила о предложении «Эдди», и оно вызвало вот такую реакцию.

«Искренне верю, что ваш каждодневный покой будет обеспечен — не могу сказать это же по поводу вашей души. У вас обеих чуткие сердца — и вы всегда будете чувствовать, что мое отчаяние будет неизмеримо больше того, что я смогу вынести — что вы довели меня до могилы — что вам никогда не сыскать любви, моей сильнее. Бесполезно скрывать правду — если Вирджиния уедет к Н[ельсону] П[о], я никогда ее больше не увижу — это совершенно точно. Пожалейте меня, моя милая тетушка, пожалейте меня. Нет никого, кто может сейчас поддержать меня, я среди чужих, моя неприкаянность больше той, что я в силах вынести. Бесполезно ждать совета от меня — что я могу сказать? Разве — по чести и по правде — я могу сказать — Вирджиния! Не ходи! — не ходи туда, где вы будете обитать в удобстве и, возможно, будете счастливы — а я… спокойно смогу оставить свою самою жизнь. Если бы она действительно любила меня, разве не отвергла бы она предложение с презрением? О Господи, помилуй меня! Если она идет с Н[ельсону] П[о], что делать вам, моя милая тетушка?

Я подыскал замечательный маленький домик в тихом районе на Черч-хилл — его недавно построили, он стоит в большом саду, там все удобства — и всего за пять долларов в месяц. Я мечтал каждый день и каждую ночь, [был] в восторге от того, что я буду чувствовать, когда я смогу видеть моих единственных друзей — единственное, что я люблю на Земле, — и они будут там со мной; с гордостью я представлял, как удобно вам там обеим будет и как я буду называть ее своей женой. Но мечта рассыпалась, пусть Г[осподь] помилует меня. Для чего мне жить? Среди чужих, без единой души, что любила бы меня».

В абзаце, который мы опускаем, По ведет речь о финансовых перспективах, о том, что получает достаточно, чтобы содержать семью, что послал бы им денег сейчас, но не доверяет почте, так как письма часто вскрывают. Упоминает он о письме, которое получил от Уильяма По (троюродного брата) и в котором тот писал, что хочет помочь миссис Клемм. «Очень скоро он, без сомнения, окажет вам самую действенную помощь», — пишет поэт и завершает абзац восклицанием: «Уповаю на Господа!» А затем от дел практических вновь возвращается к переживаниям: