Ян Дрда - Однажды в мае

• Название: Однажды в мае
• Автор: Ян Дрда
• Издательство: Детгиз
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В марте 1939 года при поддержке империалистических кругов Англии, Франции и фашистской Италии территория Чехословакии была оккупирована гитлеровскими войсками. Целых шесть лет страдали народы Чехословакии от фашистского угнетения. Тысячи ее верных сынов и дочерей участвовали в подпольной борьбе с оккупантами. Трудящиеся всех стран хранят светлую память о Юлиусе Фучике и других славных героях, отдавших свою жизнь в борьбе с фашизмом.

Воодушевленные радостными известиями о наступлении советских войск, 5 мая 1945 года трудящиеся Праги восстали с оружием в руках. Во время боев, которые велись на улицах окруженной эсэсовскими войсками Праги, восставшие патриоты обратились по радио к союзным войскам с призывом о помощи.

Несмотря на то, что части американской армии уже находились на территории Чехословакии, они не оказали поддержки восставшим.

Советские войска вели в эти дни ожесточенные бои на подступах к Берлину и на его улицах. Несмотря на огромное напряжение и усталость, танковые части 1-го и 2-го Украинских фронтов за короткий срок преодолели 350-километровый переход от Берлина и 9 мая вступили на улицы Праги. Они принесли свободу чехословацкому народу и спасли от разрушения древнюю столицу.

События Пражского восстания в мае 1945 года легли в основу повести чешского писателя Яна Дрды «Однажды в мае». Прочитав ее, вы узнаете о мужестве молодых чешских патриотов, о том, как пятнадцатилетний Пепик Гошек ходил в разведку, как сражался на баррикадах и подбил фашистский танк, о счастливых днях освобождения от фашизма.

---

— Это глупости! Ваш белый флаг виден только со стороны Голешовиц. Он позорит наш дом, вот и все! Немцы-то его не видят! А если и…

— Молчи, молода еще! У них всюду глаза есть! — грубо одернул девушку лавочник. — Дурочка ты! Живем-то мы только один раз!

Пристально посмотрев в измученные глаза отца, Боженка заметила в них растерянность. Отец не согласен с дядей и стыдится его трусости, но не в силах ничего изменить. И тут девушка, охваченная отчаянием, закричала на весь подвал:

— Стыдно под белым флагом сегодня сидеть! Чехи гибнут и…

— А ты что же? Хочешь заодно с ними пропасть, дура! — накинулся на племянницу Коуба и замахнулся на нее.

Но в это время вверху, у дверей в дом, послышался громкий стук.

— Боже, кто-то к нам сюда, в подвал, ломится! — запричитала старуха.

— Не впускать! Пусть все по своим домам сидят! — оглушительно заорал Коуба, который жил совсем в другом месте. Он вдруг испугался, что пришли с баррикады за украденной винтовкой, и, может быть…

— Впустим! — ответил столяр, срываясь с места, и бросился к дверям, спотыкаясь о ноги соседей.

Но дело обошлось без его помощи. По лестнице затопали две пары подкованных сапог, двери в подвал распахнулись от крепкого удара. Столяр Коуба покачнулся, словно этот удар пришелся ему прямо в грудь. Лицом к лицу с десятком перепуганных людей очутились два эсэсовских пехотинца в пестрых маскировочных плащах, с сетками, утыканными травой, и ветками жимолости на касках. Немецкие солдаты походили на выходцев из преисподней. Два черных отверстия автоматов медленно переходили от человека к человеку.

— Hände hoch! Alles heraus![31] — заревел один из автоматчиков и мгновенно приподнял автомат.

— Ich Neutral![32] — громко вскрикнул лавочник.

Но эсэсовец, хорошо напрактиковавшийся в расправе с людьми, мгновенно схватил свой автомат за дуло и так ударил лавочника прикладом по спине, что у того перехватило дыхание.

Перепуганные чехи молча поднимались по лестнице из подвала, подняв руки над головой. Боженка, шедшая позади дяди, спотыкалась на каждой ступеньке: слезы гнева и стыда застилали ей глаза, и она ничего не видела перед собой. Своим юным сердцем она чувствовала, что теперь все они погибнут.

Перед домиком и под прикрытием кустов и деревьев стояли два тяжелых танка, окруженных эсэсовской пехотой. Чтобы поднять боевой дух солдат, Вейдингер распорядился раздать им свои личные запасы коньяка, оставив себе лишь три бутылки. Алкоголь еще сильнее разжег слепую ярость фашистов, но не мог освободить их от страха. Они вымещали свою злобу на людях, то и дело бесцельно толкали их и били по спине прикладами. Наконец эсэсовцы набрали человек двадцать. Никто из чехов пока не понимал замысла фашистов. Несомненно было лишь одно: их ожидает что-то страшное — артиллерийский обстрел, который их так напугал, был просто детской шуткой.

Белый флаг Коубы, торчавший в слуховом окне, вяло полоскался над головами.

— Das ich… gemacht![33] — показал на него Коуба поднятой рукой, испуганно оборачиваясь к высокому эсэсовцу, похожему на начальника, все еще в надежде, что его поступок оценят по достоинству.

Эсэсовец понял. Он ухмыльнулся, выставив лошадиные зубы, подпрыгнул, поймал конец развевающейся простыни и подергал полотнище. Шест вылетел из слухового окна и упал на землю. Тогда эсэсовец указал Коубе на флаг:

— Komm, du, Neutral! Nimm das![34]

При этих словах немец больно ткнул Коубу под ребра дулом автомата — ему показалось, что лавочник недостаточно проворно нагнулся за флагом.

Коуба растерянно поднял древко перед собой. Но сейчас всем стало ясно, какая судьба их ожидает. Эсэсовцы поставили людей перед первым танком в два ряда, по десять человек в каждом, так что теперь чехи прикрывали весь корпус танка. Коубу, посиневшего от ужаса, поставили впереди как знаменосца этой процессии. Моторы загудели, и страшное шествие, подгоняемое передним танком и прячущимися за ним эсэсовцами, направилось к мосту.

* * *

Гошек стоял под сводом моста, с ужасом ожидая возвращения лодок с первой баррикады. Он был уверен, что после артиллерийского обстрела там никто не уцелел, и это приводило его в отчаяние. Нет, он не имел права оставить там под огнем Пепика! Пепик ведь почти ребенок! Как он оправдается перед Марией, если сын не вернется? Хватит ли сил признаться ей, что он видел Пепика, что сын остался там с его ведома, даже, собственно, по его приказу, которым он отменил распоряжение Марека покинуть баррикаду? До самой смерти он, Гошек, не сможет смотреть Марии в глаза. Они не в силах будут жить вместе. Ведь до конца дней между ними будет стоять тень погибшего сына.

Однако совесть командира, отвечающего за исход борьбы, говорила ему другое. Имел ли он право, отправив своего сына домой, подвергать опасности всех остальных, кто был чуть постарше Пепика? Что ответил бы он их матерям? И разве не доказал Пепик, что способен воевать? Взрослый человек бросил фауст-патрон и в ужасе сбежал, а этот мальчуган, которому нет и шестнадцати, подорвал танк. И, как это ни было тяжело для отцовского сердца, Гошек не мог поступить иначе. Оставалось надеяться лишь на то, что Пепик, может быть, вернется раненым.

Когда к берегу пристала первая лодка, Гошек встревоженно крикнул гребцу:

— А что Пепик? Где он?

Парни, легко раненные в руку и грудь, но еще не пришедшие в себя после страшного обстрела, смущенно переглянулись, и кто-то из них пробормотал:

— Пепик? Где-то там, справа… был…

Гошек хорошо знал, что именно с этого конца загорелась баррикада. Надежда, которую он так упорно поддерживал в себе, почти… Нет, нельзя ее терять окончательно. Еще не все пропало — ведь на другом берегу остались лодки и к ним по склону бегут люди. Свой бинокль Гошек оставил на трамвайной баррикаде Испанцу и теперь напряженно всматривался, надеясь разглядеть издали, за рекой, фигуру Пепика.

Сначала ему показалось, что он видит около лодок голову сына, но тут же понял, что ошибается. Только в предпоследней лодке, плывшей по середине реки, он наконец увидел Пепика, который сидел впереди. Значит, если Пепик и ранен, надежда все-таки не потеряна…

Санитарная служба и в этой суровой обстановке работала по-прежнему быстро и точно. Молодые, только недавно окончившие школу девушки вели себя так же самоотверженно, как их матери в ночь под воскресенье на строительстве баррикад. На самом берегу под сводом моста девушки перевязывали легко раненных, а тех, кто получил более тяжелые ранения, поспешно уносили на носилках в Заторы, где была амбулатория. Гошек почувствовал гордость, увидев, как хорошо оказывают помощь раненым бойцам, сколько энергии и любви к людям вкладывают в свою работу девушки. Но тут же его мысли вернулись к Пепику. Лодка уже пристала, и Пепик первый вскарабкался на причал. Здоровой рукой он поддерживал слегка задетое осколком предплечье, пальцы и штаны были залиты кровью. Но Гошека это нисколько не огорчило. «Жив! Жив!» — ликовало его сердце.

— Пепик! Сынок!.. — закричал было он, но голос его дрогнул, и он только всхлипнул.

Глаза у Пепика были испуганные, словно у малого ребенка.

Он оглядывал набережную, не замечая отца, и, только когда тот позвал его, он кинулся к нему.

— Папа… прошу тебя… отец… — зашептал Пепик виноватым голосом, словно боясь, что сейчас-то и начнется настоящая расплата: он ранен в руку, разве это не то же самое, что в детстве — разорвать штанишки?

И все-таки Пепик бросился в объятия отца: в эту минуту грудь папы казалась ему самым надежным убежищем.

Гошек заботливо осмотрел руку, ощупал мышцы. Ранение было поверхностное, хотя сильно шла кровь.

— Пепик, успокойся! Кость цела! И… за битого ведь двух небитых дают… понял?

По эта старая поговорка, которой бывалые люди иной раз утешают молодых учеников в мастерской, когда те набедокурят, на этот раз прозвучала как-то некстати. В глазах подростка все еще был ужас.

— Пусть тебя перевяжут… а потом прямо к матери беги! Она бранить тебя не станет… а в случае чего передай, что мы с тобой уже за все рассчитались! — сказал отец, дружески толкнув Пепика к санитаркам, и сбежал к реке, навстречу последней лодке. Там находился один человек — польская девушка. Только она не была ранена. На носу плоскодонки лежали винтовки и ящик с ручными гранатами.

— Я взяла все, что осталось, — просто сказала Галина, выскакивая из лодки.

Гошек вспомнил о веселом, кудрявом Мареке и внезапно почувствовал боль в сердце. Он крикнул Галине, собиравшей винтовки:

— Где же вы оставили Марека? Почему он… не приехал?

Девушка подняла голову. Ее строгое спокойствие исчезло, из широко открытых глаз потекли слезы. Но она справилась с собой и сказала твердым голосом:

— Наш командир был героем.

Этим Галина сказала все. Гошек не стал больше расспрашивать. Он только снял замасленную кепку и постоял с непокрытой головой. За рекой не оставалось ни одной лодки. От моста быстро бежал связной: