Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

• Название: Суд королевской скамьи, зал № 7
• Автор: Леон Юрис
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-7516-0326-5

В центре романа Леона Юриса (р. 1924) — судебный процесс о клевете. Американский писатель Абрахам Кейди в своей книге о геноциде евреев во время Второй мировой войны упомянул поляка Адама Кельно, хирурга концлагеря «Ядвига», сотрудничавшего с нацистами и отличавшегося особой жесткостью. Кельно обвиняет Кейди в клевете. Кто же он, этот доктор Кельно, — безумный садист, получавший удовольствие от экспериментов над живыми людьми, или просто слабый человек, попавший в чудовищный мир нацистского концлагеря? Перед читателем проходят судьбы множества людей, жертв Холокоста, сумевших остаться людьми даже в тех, нечеловеческих условиях.

Роман переведен на многие языки, а в США по книге был снят телевизионный фильм с участием Энтони Хопкинса.

---

— Прежде чем мы отпустим этого свидетеля, я хочу обратить ваше внимание на то, что мой высокоученый друг не стал оспаривать его слов, касающихся некоторых пунктов иска. Что важнее всего — он не стал оспаривать его утверждения, что при операции присутствовал доктор Тесслар. Я обращаю внимание милорда судьи на то, что ни тот, ни другой из моих высокоученых друзей не заявили, что показания кого-либо из этих свидетелей не соответствуют действительности.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — отозвался судья. — Так что вы по этому поводу думаете, мистер Дикс? Я полагаю, господа присяжные имеют право знать ваше мнение: дали эти свидетели волю своему воображению и все это выдумали, или же они абсолютно честные люди, но на их память нельзя положиться? Что вы скажете, мистер Дикс?

— Я не считаю, что их показания заслуживают доверия, — ответил Дикс, — из-за той тяжелейшей ситуации, в которой они тогда находились.

— Но вы не утверждаете, что они нам все это время врали? — настаивал судья.

— Нет, милорд.

— Однако, когда налицо несогласие с показаниями свидетеля, обычно ставят под сомнение правдивость этого свидетеля, — не уступал Баннистер. — Вы не сделали этого, хотя речь шла о важнейшем факте дела.

— Я много раз задавал вопросы о присутствии доктора Тесслара.

— Совсем необязательно задавать вопросы свидетелю по каждому факту, — с некоторым раздражением возразил судья. — Впрочем, задайте этот вопрос свидетелю.

— Я утверждаю, что доктора Тесслара в операционной не было, — сказал Дикс.

— Он там был, — тихо ответил Шалом.

16

Через несколько секунд после того, как чешское телевидение закончило в полночь свои передачи исполнением национального гимна, в номере Арони зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Выйдите на тот конец площади, где Национальный музей, и ждите перед памятником.

Хотя было уже за полночь, из кафе на окаймленной деревьями Вацлавской площади доносились музыка и смех. Долго ли еще будут смеяться в Чехословакии?

Арони немного беспокоила его собственная судьба. Конечно, в штаб-квартире полиции не могли не задуматься над тем, зачем он приехал, а после загадочной смерти Катценбаха Прага стала опасной.

Около него остановилась машина. Открылась задняя дверца, и он сел рядом с молчаливым охранником. Впереди, рядом с водителем, сидел Иржи Линка. Молча они пересекли Влтаву по темному мосту и подъехали к ничем не примечательному большому зданию на Кармелитской улице, на котором висела вывеска: «Дирекция по охране и исследованию исторических и археологических памятников». В Праге все знали, что в этом здании находится штаб-квартира тайной полиции.

Кабинет был бедно обставлен. Всю середину его занимал длинный стол под зеленым сукном. Стену в конце комнаты украшал обычный портрет Ленина, которого вряд ли можно считать национальным героем Чехии, и портреты ее современных героев — Ленарта и Дубчека. Арони подумал, что этим портретам недолго осталось здесь висеть.

Браник совсем не походил на полицейского. Он был худ, общителен и добродушен.

— По-прежнему занимаешься теми же делами, Арони?

— Чуть-чуть, только чтобы не разучиться.

Браник кивком отпустил всех, кроме Линки, и налил ему, Арони и себе по рюмке.

— Прежде всего, — начал Арони, — даю слово, что нахожусь здесь по частному делу. Я не выполняю никаких правительственных поручений, не везу никаких денег и ни с кем не собираюсь встречаться.

Браник вставил в длинный мундштук сигарету и прикурил от золотой зажигалки отнюдь не пролетарского вида. Он понял, что хотел сказать Арони: в его намерения не входит кончить свои дни в реке, как Катценбах.

— Мое дело касается одного процесса в Лондоне.

— Какого процесса?

— Того, про который сегодня напечатано на первой полосе всех пражских газет.

— Ах, вот что.

— Есть большие опасения, что Кельно выиграет дело, если не удастся вызвать некоего свидетеля.

— Он находится в Чехословакии?

— Не знаю. Это последняя отчаянная ставка.

— Я ничего не обещаю, — сказал Браник. — Могу только тебя выслушать.

— По очевидным причинам еврейский народ не должен проиграть это дело. Это будет истолковано как оправдание многих гитлеровских зверств. Вы почти всегда вели с нами честную игру…

— Не трать зря слов, Арони. Давай факты.

— Был один человек из Братиславы, лет двадцати пяти, по имени Эгон Соботник, наполовину еврей по отцу, из большой семьи — человек двадцать или тридцать, все с той же фамилией. Большая часть их погибла. Соботник попал в лагерь «Ядвига» и служил там медрегистратором — вел записи операций. Он близко знал Кельно, возможно, даже ближе, чем кто бы то ни было еще. Я прочесал всю чешскую общину в Израиле и только несколько дней назад обнаружил его дальнего родственника по фамилии Кармел. Раньше он носил фамилию Соботник, но вы же знаете — многие иммигранты меняют свои имена и фамилии на еврейские. Можно? — спросил Арони, кивнув в сторону пачки сигарет. Браник вынул свою золотую зажигалку, и Арони закурил. — Кармел переписывался с троюродной сестрой по имени Лена Конска, которая все еще живет в Братиславе. По словам Кармела, она спаслась от немцев, перебравшись в Венгрию, и жила в будапештском подполье под видом христианки. Некоторое время у нее скрывался Эгон Соботник, но гестапо обнаружило его. Могу добавить, что в лагере «Ядвига» он был членом подполья и старался записывать все, что делал Кельно.

По комнате поползли новые волны дыма — Линка тоже закурил.

— Известно, что он вышел из лагеря живым.

— И ты думаешь, что он в Чехословакии?

— Все это только предположения, но он почти наверняка должен был поехать в Братиславу и так или иначе встретиться с этой троюродной сестрой по фамилии Конска.

— А почему он исчез?

— На этот вопрос может ответить только Соботник, если он еще жив.

— И ты хочешь повидаться с этой Конска?

— Да, и если она что-то расскажет и мы найдем Соботника, мы хотели бы немедленно вывезти его в Лондон.

— Тут будут сложности, — сказал Браник. — Официально мы не имеем к этому процессу никакого отношения, а все, что касается евреев, — дело щекотливое.

Арони выразительно посмотрел Бранику прямо в глаза, и тот не мог не понять, что означал этот взгляд.

— Мы просим оказать нам услугу, — сказал Арони. — В нашем деле услуги обычно бывают взаимными. В один прекрасный день и вам может понадобиться услуга.

«И довольно скоро», — подумал Браник.

Перед рассветом они выехали из Праги и на полной скорости направились в сторону Словакии. Прошло несколько часов. Линка толкнул задремавшего Арони и показал ему на освещенные первыми лучами солнца башни Братиславского замка, который возвышается над Дунаем в том месте, где сходятся Австрия, Венгрия и Чехословакия.

Вскоре после полудня машина остановилась перед домом № 22 по улице Мытна. На двери квартиры № 4 висела табличка: «Лена Конска». Женщина лет шестидесяти с небольшим открыла дверь. Арони с первого взгляда понял, как красива она была тридцать пять лет назад — достаточно красива, чтобы жить с фальшивыми документами. Да, в Братиславе женщины совсем особые.

Линка представился ей. Она посмотрела на него с тревогой, но без страха.

— А я — Арони из Израиля. Мы приехали, чтобы поговорить с вами об одном важном деле.

17

— Милорд, наша следующая свидетельница будет давать показания по-итальянски.

Ида Перец, полноватая, просто одетая женщина, войдя в зал суда, растерянно остановилась, как останавливается бык, неожиданно оказавшийся посреди арены. Шейла Лэм помахала ей из-за своего стола, но она этого не заметила и, когда приводили к присяге переводчика, обводила взглядом зал, пока не успокоилась, отыскав в заднем ряду какого-то молодого человека. Она слегка кивнула ему, и он кивнул в ответ.

Принеся присягу на Ветхом Завете, она сообщила свою девичью фамилию — Кардозо из Триеста.

— Расскажите, пожалуйста, милорду судье, когда и при каких обстоятельствах вы были отправлены в концлагерь «Ядвига».

Между ней и переводчиком завязался довольно долгий разговор.

— Есть какие-то проблемы? — спросил Гилрей.

— Милорд, — смущенно ответил переводчик, — родной язык мадам Перец — не итальянский. Ее итальянский перемешан с каким-то другим языком, так что я не могу переводить в точности.

— Что же, она говорит по-сербски?

— Да нет, милорд, это какая-то мешанина, немного похожая на испанский, а я его не знаю.

Из задних рядов зала Абрахаму Кейди передали записку; он показал ее О’Коннеру, который, посовещавшись с Баннистером, встал.

— Вы можете объяснить нам, в чем дело? — спросил его судья.