Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

• Название: Стальной век: Социальная история советского общества
• Автор: Вадим Дамье
• Жанр: История

Настоящая книга посвящена социальной истории России со времени революции 1917-1921 гг. до распада Советского Союза в 1991 г. Основное внимание уделяется развитию общества в контексте политики форсированной индустриальной модернизации, которую проводили российские правительства в XX веке, и социальному сопротивлению народных масс навязанному «сверху» курсу. Автор прослеживает эволюцию форм самоорганизации и сопротивления наемных работников и крестьянства, показывает их силу и слабость. Значительное место в книге уделено также изменениям в правящем классе советского общества, его фрагментации и роли этих процессов в размывании и разрушении монолитной индустриально-капиталистической модели «концерна СССР».

Книга адресована как профессиональным историкам, так и активистам общественных движений, а также школьникам и студентам, изучающим историю России, и всем, кто интересуется вопросом о характере советского общества.

---

Фраки! <...> Они исчезли в семнадцатом году, наравне с другим ве­щами, большими и малыми, с «народолюбием» интеллигенции, с домо­рощенными файф-о-клоками у Трамбле, с фельетонами «Русского слова», с территориальным пафосом «единой и неделимой». Прошло четыре года, каких, читатели! Сколько явлено было героизма, безумия, зверства и под­лости! Сколько великих идей родилось и умерло!.. Кто же помнил тогда о фраках? Казалось, все взрыто, до самого пупа земли, все заново перепаха­но, от старого не осталось и следа. Прошло четыре года. В один (как на­звать его, прекрасным или мерзким? - назовем его лучше «будничным»), в один будничный день появился крохотный декретик, несколько строк под заголовком..., и тотчас чудодейственно из-под земли выскочили эти жи­вые покойники... Никто не знает, как провели они эти годы, как, спрятан­ные от посторонних глаз, хитро выжидали своего дня, уверенные, что ра­но или поздно, но обязательно понадобятся. Они не превратились ни в пыльные тряпки, ни в вороньи пугала. Поджав осторожно свои фалды, они пересидели безумье и вдохновение <...>

Почему спецы и просто хапуны... катаются в автомобилях? Почему школы снова стали платными? Почему спальные вагоны полны надушен­ными дамочками, едущими в Ялту?.. Кругом шла игра. Смелые и счастли­вые выигрывали. Ставкой (как, впрочем, и при всякой крупной игре) явля­лась жизнь, ибо нередко Чека, а впоследствии ее новое воплощение, то есть Гепеу, неожиданно прерывали повесть о счастливчике металлическим акцентом «высшей меры»[205]».

За счет чего образовывались такие прибыли, позволявшие дельцам вести роскошную жизнь? Прежде всего, за счет торговых операций и раз­ницы между розничными и отпускными ценами. По исчислениям ВСНХ, «накидки частной торговли» на отпускную цену выросли с 8% в октябре 1923 г. до 66,5% в январе 1927 г.[206]

Внешне облик НЭПа был полон противоречий. Вот еще одно описа­ние Эренбурга, на сей раз - провинции начала 1920-х: «Чтобы отыскать путаницу, следует уехать куда-нибудь подальше, хотя бы в... Одессу... Сра­зу же на вокзале вы увидите нищенок, путающих упраздненного «госпо­дина» с «товарищем» и гражданина с «барином». Улицы все переимено­ваны, некоторые даже дважды... Где кончается общежитие и где начина­ется гостиница, этого уж никто вам не скажет. Окажется у вас мало денег, вы попадете в финотдел. С червонцами приедете, чего доброго, попадете в Гепеу. Совершенно неожиданно у вас спросят на улице, занимаетесь ли вы производительным трудом? Но это не мешает всем спекулянтам... со­стоять в различных профсоюзах... В угрозыске сотрудничают некоторые граждане, разыскиваемые угрозыском... Если же, показав на стилизован­ный славянский лик, украшающий собой одну их площадей, вы полюбо­пытствуете, Что это за удельный князь, вам ответят: «Карл Маркс»[207]».

С одной стороны, можно было «предпринимать». С другой стороны, до известных пределов - причем никто не знал заранее, каковы будут эти пределы завтра. Приливы и отливы НЭПа не смущали предпринимателей, но лишь служили своего рода «искусственным отбором» наиболее пред­приимчивых и ловких. «Стоит... носам раздобреть, размякнуть от вбира­ния исключительно приятных запахов гуся с яблоками или духов..., пода­ренных дамочкам, как рабкоры начинают ругаться, - замечал Эренбург. - В «Правде» появляется ехидный фельетон. Известное боевое оживление, как ветерок, пробирает ремингтоны и лица сотрудников ГПУ. Носы тоже не клюют носом: одни направляются в идиллические захолустья - пере­ждать, другие запасаются различными удостоверениями. Валютчики ока­зываются агентами Госбанка, а маклера - служащими солиднейших учре­ждений... Наконец - наступает... Все невнимательные и нерасторопные носы отбывают. Окошко в вестибюле ГПУ, где выдают справки, облипает взволнованными шляпками. Нэп, являя образец чисто христианского дол­готерпения, уходит в катакомбы. Балы отменяются. Закрываются рестораны. Ощущение великого поста сказывается даже на тетерках и семге Охотного ряда. Потом самый предприимчивый нос решает выглянуть: что слышно? Не имея конкурентов, он быстро растет и пухнет. Молва о носе-умнике ширится. Мало-помалу возвращаются провинциалы...»[208].

Кем они были, эти новые «хозяева жизни», «пена НЭПа»? Вот что пишет о них Карр: «...Некоторые из них принадлежали к некогда почтен­ным - или не очень почтенным - бизнесменам, вышедшим из подполья, где они находились со времени революции; другие представляли собой новичков, которые быстро усвоили преимущества торгового дела... Сила нэпмана зависела от того, насколько он преуспеет в том, чтобы стать необ­ходимым государственным торговым учреждениям и крупным промыш­ленным трестам. По словам полуофициального отчета, «характерная черта современной оптовой торговли и состоит именно в этом сильном внедре­нии частного капитала в государственные торговые органы и в их взаим­ном переплетении». Нэпманы разъезжали с мандатами государственных учреждений и требовали и получали предпочтительное к себе отношение; их прибыли... были достаточно велики, чтобы давать им возможность прибегать к прямым или завуалированным формам коррупции. Они про­ложили себе путь в кооперативы, часть из которых со всей очевидностью служила простым прикрытием для частных торговых предприятий. Таким образом, «частный капитал охватывает государственные органы со всех сторон, питаясь ими и наживаясь за их счет»».

Историк обращает внимание на очень важный, по сути, ключевой факт: нэповский торговец и предприниматель мог сколько угодно ненави­деть большевизм, но само его процветание, само существование подкреп­лялось правлением большевиков. Иными словами, он, в свою очередь, обслуживал другой привилегированный слой, который стремительно формировался в стране - слой партийной и государственной номенклату­ры. Привилегии этого нового слоя еще не так бросались в глаза, как раз­гульная роскошь нэпманов. Но именно его представителям принадлежала политическая и, в конечном счете, - экономическая власть в стране.

Верхушка большевистской партии завладела значительными приви­легиями еще в эпоху «военного коммунизма». Уже в конце 1918-1919 гг. в распоряжение ее представителей в качестве «дач» были переданы бывшие роскошные барские усадьбы вокруг Москвы - с французскими гобеленами, итальянскими статуями и парками. Наркомы получали оклад в размере, который выводил их по уровню доходов на положение лиц, принадлежавших к «богатым классам». В их пользовании находились служебные машины, действовали особые столовые и механизмы распределения. К 1921 г. пар­тийные чиновники, по словам известного исследователя советской но­менклатуры М.С.Восленского, в такой мере вошли во вкус привилегий, «что в сентябре 1920 г. пришлось образовать специальную «кремлевскую контрольную комиссию». Ее задачей было изучить вопрос о «кремлевских привилегиях» (так и было сформулировано) и в той мере, в какой будет возможно, ввести их в рамки, якобы понятные любому партийцу... Ликви­дированы же были, разумеется, не привилегии, а... сама комиссия». Соци­альное равенство периода «военного коммунизма» было мифом, но теперь с ним было покончено даже на словах. «XI съезд партии (1922 г.), - про­должает Восленский, - выдвинул уже более скромную задачу: «Положить конец большой разнице в оплате различных групп коммунистов». Разо­сланный в октябре 1923 г. циркуляр ЦК и ЦКК РКП (б) был еще скромнее: он лишь протестовал против «использования государственных средств на оборудование квартир» начальства, на обстановку его «кабинетов в учреж­дениях так же, как и в частных жилищах» и против только «непредусмот­ренного сметами расходования государственных средств на оборудование дач для отдельных работников». Циркуляр провозглашал, что «необходи­мый уровень жизни ответственных работников должен обеспечиваться более высокой заработной платой»»[209][210].

Иными словами, «сверху» было строжайше указано, что пользоваться привилегиями можно лишь в соответствии с рангом и положением в партий­ной и государственной иерархии. На самой вершине пирамиды в 1920-х гг. «стесняться» было уже не принято. Дочь Сталина Светлана Аллилуева вспоминала о своем детстве: «...Мы, дети, росли, по существу, в условиях маленькой помещичьей усадьбы...»[211]. Восленский замечал по этому по­воду: «Уже явственно заметный у Ленина подход с одной - суровой и тре­бовательной - меркой к народу и совсем с другой - к себе и своим близ­ким - был с готовностью перенят ленинскими диадохами. Да, тогда они еще не надели мундиров генералиссимуса или изысканных... костюмов; Сталин еще ходил в солдатской шинели, Бухарин, по описанию С.Алли- луевой, шлепал по их даче «в сандалиях, в толстовке, в холщовых летних брюках». Но это был уже маскарад. Вожди рекламировали суровый метод чекиста Макаренко для воспитания детей из народа. А в их дворянских гнездах росли уже холеные аристократические дети с гувернантками... и преданными пушкинскими нянями. Это хорошо описано у С.Аллилуевой. Так было не только в центре...»[212]. И не только на уровне членов Полит­бюро или наркомов-министров. Постепенно лавина привилегий «спуска­лась», охватывая и более нижестоящие шеренги номенклатуры. Не за гора­ми уже были 1930-е гг., когда были официально сняты ограничения на рост заработков партийных чиновников («партмаксимум» был отменен в 1932 г.), а на дачах заместителей наркома встречали лакеи в ливреях и горничные. Тогда уже заместитель наркома путей сообщения В.Полонский мог отве­тить на упреки своей знакомой - «старой большевички» Зинаиды Немцо­вой и ее призывы к большей скромности: «Брось ты всю эту муть, иду­щую от Чернышевского.. ,»[213].