Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

• Название: Стальной век: Социальная история советского общества
• Автор: Вадим Дамье
• Жанр: История

Настоящая книга посвящена социальной истории России со времени революции 1917-1921 гг. до распада Советского Союза в 1991 г. Основное внимание уделяется развитию общества в контексте политики форсированной индустриальной модернизации, которую проводили российские правительства в XX веке, и социальному сопротивлению народных масс навязанному «сверху» курсу. Автор прослеживает эволюцию форм самоорганизации и сопротивления наемных работников и крестьянства, показывает их силу и слабость. Значительное место в книге уделено также изменениям в правящем классе советского общества, его фрагментации и роли этих процессов в размывании и разрушении монолитной индустриально-капиталистической модели «концерна СССР».

Книга адресована как профессиональным историкам, так и активистам общественных движений, а также школьникам и студентам, изучающим историю России, и всем, кто интересуется вопросом о характере советского общества.

---

Но и в российских городах той эпохи капитализм выглядел во многом иначе, чем в Западной Европе и США. Он сильно зависел от иностранных займов и инвестиций. Удельный вес зарубежных капиталов в акционерных обществах доходил к 1913 г. до 47%[9]; большая часть прибылей вывозилась из страны. Еще в 1899 г. Витте сравнивал экономические отношения меж­ду Россией и Западной Европой с теми, которые существуют между евро­пейскими державами и их колониями: Россия «в некоторой степени явля­ется такой гостеприимной колонией для всех промышленно развитых го­сударств, щедро снабжая их дешевыми продуктами своей земли и дорого расплачиваясь за произведения труда»[10].

Государственная регламентация и поощрение властями крупных моно­полистических объединений серьезно сдерживали промышленное развитие страны. Уровень технической оснащенности оставался низким. Промыш­ленная структура основывалась на отраслях и видах производства, кото­рые считались передовыми в конце XIX столетия (черной металлургии, паровозостроении, производстве паровых машин, простых сельскохозяй­ственных орудий и бытовых товаров, легкой и пищевой промышленно­сти). Западная же индустрия в это время уже переходила к эпохе электри­чества, химии и станкостроения. Для развития этих отраслей в России не было ни капиталов, ни промышленной рабочей силы, общая численность которой в 1911-1914 гг. почти перестала расти. Неудивительно, что вер­ховный главнокомандующий русской армией в период Первой мировой войны, великий князь Николай Николаевич вынужден был признать: «в техническом отношении наша промышленность далеко отстала от про­мышленности английской и французской» и не в состоянии удовлетворить военные нужды[11].

Несмотря на все наросты капитализма, Россия в целом еще не была «проникнута капитализмом». Начала индустриализации, взращенные цар­ским правительством, натолкнулись на жесткие исторические рамки, а поражения России в Первой мировой войне со всей ясностью продемон­стрировали экономическую и инфраструктурную слабость страны. Всего за время боевых действий Россия потеряла убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести от 2 до 3 млн. человек[12]. Нехватка топлива и метал­ла поставила под удар транспортную систему (особенно железные дороги) и систему снабжения. Катастрофическим стало положение в сельском хо­зяйстве: мобилизация, как показала перепись 1917 г., вырвала из деревень почти половину работников. Если до войны в среднем собирали свыше 4,5 млрд, пудов зерна в год, то в 1917 г. собрали в 1,5 раза меньше. В де­кабре 1916 г. правительство приступило к принудительной разверстке хлеба. Снабжение городов продуктами питания все более ухудшалось на фоне растущих цен: в конце января 1917 г. в Петрограде оставался лишь 10-дневный запас муки; мяса не оставалось вообще[13]. Подвести продукты было почти невозможно из-за транспортного кризиса...

Таким образом, со стратегической точки зрения, все попытки «дог­нать» государства-конкурентов провалились. Царизм не мог превратить Россию в военного и индустриального капиталистического гиганта. При­чины этого следует искать в самих социально-политических структурах

Старого режима. Страна не могла сделать решительный шаг к полномас­штабному промышленному перевороту, не отказавшись от их сохранения: не разрушив общинные структуры, не преодолев узость внутреннего рын­ка, не распространив повсюду рыночные принципы и не мобилизовав крупные финансовые средства и рабочую силу на проведение широкой капиталистической индустриализации. Царское правительство не могло себе этого позволить, поскольку вся общественная система Российской империи основывалась на существовании привилегированного помещичь­его дворянства, с одной стороны, и крестьянских общин - важнейшего источника налоговых поступлений и формы организации подавляющего большинства населения, с другой. Из последних можно было выкачивать деньги и хлеб, но разрушить их было нельзя. Змея грызла свой собствен­ный хвост, но не могла его проглотить. Преодолеть пределы модернизации в рамках существующей системы не удавалось.

Подобный тупик мог в других условиях привести к классической буржуазной революции, наподобие западноевропейских революций про­шлых столетий. Но такой вариант наталкивался в России на почти непре­одолимые препятствия. Русские рабочие, в отличие от французских сан­кюлотов XVIII века, вполне отчетливо сознавали, чего они не хотят: капи­тализма. Они уже достаточно насмотрелись на его проявления: произвол хозяев, собственное бесправие, подавление союзов трудящихся и т.д. Более того, рабочий класс России еще не забыл общинных и ремесленных тра­диций и навыков самоуправления в труде. Вчерашние или позавчерашние крестьяне еще вполне могли представить себе, как они сами управляют производством, пусть уже не сельскохозяйственным, а фабричным. Уже в 1905 г. они создавали на многих предприятиях свои фабричные комитеты, советы и рабочие ополчения-милиции. А неквалифицированные рабочие, не потерявшие связей с деревней, охотно вернулись бы туда при первой возможности. Никакого желания поддерживать буржуазную революцию у подавляющей массы российских рабочих не было.

В свою очередь, русская буржуазия и либеральные политические си­лы были слишком слабы и слишком сильно связаны с царизмом экономи­чески, политически и на личном уровне, чтобы рискнуть пойти на смену системы и тем самым вывести модернизацию из тупика. Совет съездов представителей промышленности и торговли мог призывать к ограниче­нию государственного предпринимательства и чрезмерного, с точки зрения буржуазии, казенного регулирования хозяйственной деятельности[14], но крупнейшие объединения российских предпринимателей и не помышляли разорвать те многочисленные нити, которые протянулись между ними и царским государством. Либералы лишь обличали неэффективность прави­тельства и чиновничьей администрации, добиваясь расширения своего влияния в рамках сложившихся структур. «Нельзя ставить во главу угла вся­ких Распутиных; - убеждал председатель Государственной Думы М.В.Род- зянко царя Николая II в феврале 1917 г. - Вы, государь, пожнете то, что посеяли». На что монарх пожал плечами: «Ну, бог даст»[15].

Как и во многих других странах «Третьего мира» в XX веке, мотором радикальной модернизации в России могли стать лишь круги, сравнитель­но независимые от основных социальных групп и сил общества: и от ца­ризма, и от буржуазии, и от крестьянских общин, сопротивлявшихся на­ступлению капитализма. Ведь эти группы или стремились сохранить су­ществующую систему, либо предпочли бы какой-то совершенно иной путь развития, основанный на видоизменении общинных ценностей в сторону самоуправления, освобожденного от жестких тисков государственной вла­сти. Только не связанные с ними и не обязанные им революционеры были способны довести до конца разрушение общины и осуществить индуст­риализацию, то есть установить формы организации труда и производства (фабричную систему с ее нормами «фабричного деспотизма»), соответст­вующие капиталистическим (буржуазным) общественным отношениям. Капитализм в России мог победить только особым путем: без частных капиталистов, чью роль взяли на себя новое, решительное и не ограничен­ное старыми «условностями» государство, бюрократия и технократия. И организовать такой переход было под силу лишь интеллектуальным кругам, воспринимающим себя как потенциальную, но отодвинутую ца­ризмом элиту России, выполняющую особую революционную миссию. Эта элита, как выяснилось уже в ходе революции, формировалась в облике большевистской партии.

   2. Февральский взрыв

Русская революция назревала давно, но, как это часто бывает, началась неожиданно как для самих ее участников, так и для противников. «На­стоящий политический момент в сильнейшей степени напоминает собою обстановку событий, предшествовавших эксцессам 1905 года», - отмечало Петроградское охранное отделение в январе 1917 г.[16] В этом месяце про­изошли крупнейшие стачки рабочих со времени начала мировой войны: в Петрограде бастовали почти 180 тыс. человек, свыше 90 тыс. приняли участие в забастовках в Баку, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Харь­кове, в Донбассе, других городах и регионах. И все же, ничто, казалось, не предвещало быстрого неминуемого взрыва. Царь распорядился прервать работу Государственной Думы (буфера между властью и народом) и отбыл на фронт лично руководить боевыми действиями. Тем временем, весь фев­раль в столице империи вспыхивали отдельные стачки и студенческие вол­нения. Участники выступлений протестовали против нехватки продоволь­ствия и растущей дороговизны. 22 февраля администрация закрыла басто­вавший Путиловский завод, оставив рабочих без средств к существованию. На следующий день в Петрограде вспыхнула революция.