Теннесси Уильямс - Исповедальня

• Название: Исповедальня
• Автор: Теннесси Уильямс
• Жанр: Драма

---

Теннесси Уильямс Исповедальня

Пьеса в двух действиях

Перевод с английского Романа Мархолиа

Действующие лица:

Леона

Доктор

Монк

Билл

Виолетта

Стив

Молодой человек

Мальчик из Йовы

Полицейский

Действие первое

Место действия — несколько странный бар, один из тех, что находятся на побережье, где-то между Лос-Анжелесом и Сан-Диего. Его посетители настолько хорошо знакомы, что это больше походит на клуб, где многие проводят весь вечер. Стены бара хранят дыхание океана. На голубой неоновой вывеске над дверьми написано «У Менка». Бар располагается по диагонали сцены. Над ним подвешено чучело большой рыбы, которая из-за своей открытой пасти и вытаращенных глаз будто застыла в бесконечном удивлении. Над тремя столиками, которые здесь находятся, лампы под плафонами, каждая из которых зажигается лишь тогда, когда именно за этим столиком идет действие. Около входа в бар стоит музыкальный автомат, а в стене слева двери в мужскую и женскую уборную. Лестничный пролет за последним столом ведет в хозяйские апартаменты. Спустя несколько первых ступенек он должен перекрываться шторой.

Хорошо, если бы было возвышение в нескольких шагах от авансцены, если же это не возможно, то тогда должно быть место по центру сцены, которое могло бы высвечиваться в тех местах пьесы, когда кто либо из действующих лиц отделяется от других персонажей, как будто для разговора с самим собой. Это место «исповедальни», и оно используется всеми персонажами в соответствии с происходящим в пьесе.

Первые несколько минут действия отданы монологу пьяной особы, по имени Леона, крупной, нескладной женщине, со злодейским видом вышагивающей по сцене. Она одета в белые слаксы и шерстяной свитер. На ее взъерошенной голове матросская шапочка, которую она периодически стаскивает, чтобы шлепнуть по чему-нибудь — стойке бара, поверхности стола, чьей-нибудь спине, подчеркивая сказанное. За несколько минут до поднятия занавеса она явно обменялась тумаками или, во всяком случае, наподдавала другой посетительнице бара, по имени Виолетта, которая укрылась в запирающейся женской туалетной комнате, из которой она продолжает кричать Монку, хозяину бара, что бы то вызвал полицию. Ее всхлипы должны периодически прорываться сквозь монолог Леоны. Завсегдатаи бара достаточно живописная компания. Леоне и Виолетте уже под сорок. Стив, Монк, хозяин бара, и Док, который потерял свою лицензию из-за беспробудного пьянства, но все еще практикует более ли менее легально — все они люди среднего возраста. Билу пока еще двадцать с чем-то и он ужасно привлекательный. При поднятии занавеса Леона в середине своей речи против Виолетты.

Леона. …просто не уважает себя, и я не виню ее за это. За что ей уважать себя? Она живет, как животное в комнате без душа прямо над павильоном для игр у пристани, да прямо над бильярдом, пин-болом, боулингом, и все эти бенг-бенг-трах-трах, громкие, как телевизионные шоу, весь день и всю ночь, это могло бы свести с ума любого, но ей хоть бы что. Я знаю, я была там, я видела это и слышала, трах-бах и так до двух или трех утра, а потом опять трах-бах с восьми вечера, когда они открываются на другой день. У нее нет туалета, у нее нет шкафа, поэтому она развешивает свои платья на веревке, растянутой меж двух гвоздей, а другое свое имущество она хранит на полу в коробках.

Виолетта. Какое тебе дело?

Леона. Никакого, клянусь тебе! А когда она болела? Я принесла ей цыпленка. Я спросила, где ее столовое серебро? Поднимись, сядь за стол, где твое серебро? У нее не было ни то что серебра, у нее не было ни вилки, ни ложки, ни ножа, черт, не было даже тарелки, но она съела этого цыпленка, да, она его съела, как съел бы его голодный пес, она схватила его в свои лапы и грызла совсем, как собака. Кто поинтересовался жива она или нет? Я! Только! Я притащила ей шкаф, я дала ей нож, вилку и ложку, я дала ей немного посуды, я дала ей смену постельного белья для ее продавленной раскладушки, и однажды после работы я пришла в эту крысиную дыру узнать нужно ли ей чего-нибудь и принести ей это. Но этой суки там не было. Я подумала, что она умерла или ее вышвырнули вон. Я сбежала вниз по лестнице и услышала ее похотливые стоны в игровом павильоне. Она трахалась там с пьяным матросом с грузового судна; у нее едва нашлось время объясниться со мной.

Билл. Может быть, она из-за тебя и заболела, это вполне возможно.

Леона. Вполне возможно, что я сама могла заболеть из-за нее, но я-то считала, что эта сука умирает с голоду, поэтому приходила к ней каждый день с банкой говяжьего бульона или курицей или куском мяса, потому что я думала, что она человек, а человеческая жизнь стоит спасения больше, чем всякое другое дерьмо. Но разве она человек? Она просто паразит, состоит даже не из плоти, просто из сырого теста, она всегда выглядела так, будто ее кости уже рассыпались, поэтому она и…

Билл. (грохнув своей бутылкой из-под пива по столу) ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ПРИНАДЛЕЖУ ТЕБЕ? Я ПРИНАДЛЕЖУ СЕБЕ, Я ПРИНАДЛЕЖУ ТОЛЬКО СЕБЕ.

Леона. О, ты, жалкий кусок — мразь- самомнения! (Она указывает на бар) Ни разу не работавший. О, он знает, что это такое. Он называет это Прекрасной Юностью. Он говорит, что заботиться о своей Юности и Юность заботиться о нем. Как долго это будет продолжаться? Как долго, он думает, Юность будет содержать его, а? А?! — Вечность или, все-таки, поменьше? Думает, что солнце всходит и заходит у него между ног и это именно поэтому я взяла его в свой трейлер, даю ему деньги на пиво, притворяюсь, что не замечаю пропажи пяти или десяти баксов в моем кошельке утром, притом, что сама положила их туда прошлым вечером.

Билл. Иди на пляж и расскажи это чайкам, им это будет поинтереснее.

Виолетта. (пронзительно, из женской уборной) Помогите, помогите мне, кто-нибудь, кто-нибудь вызовите полицию!

Леона. Она орет там в окно в туалете?

Виолетта. Ну сколько мне еще сидеть здесь, пока кто-нибудь вызовет полицию?

Леона. Если эта сука будет орать в окно в туалете — я проломлю ей голову.

Монк. Леона, успокойся, Леона.

Леона. Я возмещу убытки, я заплачу за лечение.

Монк. Леона, почему бы тебе не поставить твою скрипичную мелодию на музыкальном автомате и не присесть за столик и…

Леона. Когда меня оскорбляют, то я не сажусь за столик или где бы то ни было еще, никуда не сажусь!

Виолетта всхлипывает и рыдает в то время, как Стив входит в бар.

Стив. Это Виолетта там?

Леона. Как ты думаешь, кто еще может вопить в окно в туалетной комнате, кроме нее, и тебе бы лучше держаться от этого подальше, так как это касается только ее и меня.

Стив. Что случилось? Ты ударила Виолетту?

Леона. Ты абсолютно прав, я врезала этой грязной суке по губам, и когда она выйдет из туалета, если она когда-нибудь выйдет, я врежу ей по губам еще, и поцелуй мою задницу- я та, которая может это сделать. МОНК! ВЫПИВКУ! СЛАДКИЙ БУРБОН!

Монк. Леона, ты уже довольно пьяна, а я не обслуживаю тех, кто пьян.

Леона. Хорошо, можешь поцеловать это и ты, мать твою.

Она ударяет шапочкой по стойке бара.

Стив. Эй, ты ударила Виолетту?

Бил смеется над этим нелепым вопросом.

Леона. Ты что оглох, или у тебя вата в ушах, ты что не слышишь, как она орет там? Ударила ли я ее? Ответ- да, и я не разобралась еще с ней, не разобралась. (Леона обращается к в сторону двери в туалетную комнату).

ВЫХОДИ ОТТУДА ВИОЛЕТТЕТТА, ИЛИ Я СЛОМАЮ ЭТУ ДВЕРЬ!

Она стучит кулаком в дверь, потом с презрением вытирает ее своей шапочкой и продолжает расхаживать по комнате. Билл посмеивается и пьет.

Стив. Почему она ударила Виолетту?

Леона. Почему ты меня не спросишь?

Стив. Почему ты ударила Виолетту?

Леона. Я ударила Виолетту потому, что она вела себя непристойно с этим сукиным сыном, которого я содержала шесть месяцев в своем трейлере, вот причина, по которой я врезала ей и врежу еще раз, когда она выйдет оттуда, даже если мне придется прождать всю ночь.

Стив. Что ты имеешь в виду под «непристойностью»?

Леона. Господи, ты не знаешь ее привычек? Ты что не бываешь каждый день в этом баре и в ее крысиной норе над игровым павильоном? Я имею в виду, что она пакостила своими грязными руками под столом, когда я купила ей выпивки и пригласила присесть к нам. Она села. Я видела ее руки на столе. Красный лак на ногтях облез, и пальцы все черные, такие черные, как будто она не мыла руки ни одного дня, после месяца игры в куличики с грязными оборванцами, и я подумала, что это ужасно, просто деградация женщины, которая не уважает себя, поэтому я взяла ее руку и поднесла ее под лампу над столом и сказала — не взглянешь ли на свою руку, не взглянешь ли на свои пальцы, Виолетта?