Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

• Название: Граф в законе. Изгой. Предсказание
• Автор: Владимир Смирнов
• Издательство: Терра
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-00909-1

Владимир Смирнов — современный писатель, историк, журналист. В сборник вошли его романы «Граф в законе», «Изгой» и повесть «Предсказание».

Автор в своих произведениях показывает не только профессионализм работников правоохранительных органов в борьбе с преступниками, но и их человечность, гуманное отношение к пострадавшим, к близким и родным тех, кто нарушил закон.

---

— Нет их там! — воскликнул толстячок. — Всем миром проверяли. Нет их!

Кондауров решительно распрямился, как учитель перед расшумевшимся классом.

— Эмоции в сторону. Давайте обо всем не спеша и по порядочку. — Повернулся к прилизанному бухгалтеру. — Теперь вас послушаем.

Тот повздыхал, сжимая-разжимая перед грудью кисти рук, наконец отважился.

— Привезли вчера из одной фирмы шестьсот тысяч долларов. Инкассатор, кассир и я вошли в хранилище. Вдруг сзади раздается голос Максима Максимыча. — Виноватый взгляд в сторону управляющего. — Говорит нам: «Сто тысяч не прячьте в сейф, дайте мне, потом, мол, оформим…» Я ему доверяю, как себе. Взял он доллары и ушел. Закрыли мы хранилище. Я к Максиму Максимычу. А секретарша говорит: «Его не было. Приедет завтра». А я ей: «Как же так, он только что заходил в хранилище…» — «Нет, — отвечает, — не было…» Я к кассиру… Он удивляется не меньше меня. Звоним в нашу загородную резиденцию. Она в Ярославской области. Знаете, кто трубку взял?

— Максим Максимыч, — предположил Кондауров.

— Он… Но мы трое своими глазами видели его здесь. А он там.

Главный бухгалтер замолк в полном смятении.

Честно говоря, пока и Кондауров ничего не мог понять. Дурацкое сообщение, переданное дежурному милиции, мистический рассказ перепуганных банкиров, пароль «Кондауров» — все так перемешалось, что родилось опасение: дурачат его, запутывают, хотят спрятать правду за всякими небылицами.

Он поднял забытую рюмку джина, выпил и сказал с наигранной бодростью:

— Значит, так. Заявите об этом официально. Пусть разбираются. А мне сейчас нужен кассир и этот… инкассатор!

— Кассир — вторая дверь справа, — услужливо закивал прилизанный бухгалтер, — а инкассатора сейчас привезут. Мы поняли, что он вам понадобится.

Кассир, серенький невзрачный человечек, заикаясь, повторил примерно то же самое. В конце добавил:

— Я лично видел Максима Максимовича, но что-то во мне свербило — не он это!

— Свербило? — переспросил Кондауров. — Ну вспоминайте, вспоминайте, что же это в вас свербило?..

— Ой, даже не знаю.

— Голос был незнакомым?

— Нет, говорил, как Максим Максимович.

— Прическа? Глаза? Рост? — наступал Кондауров.

— Да нет, тоже все его… — Он долго тягостно соображал, наконец взмолился: — Ну, не знаю, ей-Богу, не знаю!

Кондауров положил перед ним свою визитную карточку.

— Вспомните, что в вас «свербило», — позвоните. А сейчас пригласите сюда инкассатора, если он приехал.

Вошел парень в шляпе-зонтике, поздоровался, сел, как подследственный, на стул в середине кабинета и начал повторять все то, что было уже знакомо Кондаурову. Опять мелькнуло подозрение: тщательно обговаривали все детали.

Кондауров долго забрасывал его вопросами, пока не убедился — бесполезно, та же пластинка играет третий раз. Но тут выпрыгнул еще один пустенький, формальный вопросик:

— А как был одет Максим Максимович?

— Черный, как у дипломата, костюм.

— Вы его раньше видели в этом костюме?

— Я вообще его первый раз тогда увидел.

Кондауров почуял лазейку. Тихонько нырнул в нее:

— Опишите мне Максима Максимовича.

— Ну, махонький, худенький, — старательно подбирал слова инкассатор, — уши какие-то обвислые… молодой, совсем молодой.

Кондауров схватил за руку инкассатора, потащил его к выходу. В кабинете управляющего показал пальцем на толстячка.

— Он был в хранилище?

Инкассатор мучительно вспоминал.

— Лицо вроде его… но уши… Тот был худой.

Кондауров многозначительно посмотрел на главбуха, затем на кассира.

— Ну-ка, граждане дорогие, снова ответьте на вопрос: именно Максим Максимович заходил в хранилище?

— Да, вроде… — пролепетал кассир.

А прилизанный главбух страдальчески воскликнул:

— Господи, теперь я вообще ничего не понимаю!

— Как же вы, милые мои, — с сарказмом пропел Кондауров, — не узнали своего управляющего? Ну, я могу понять, если бы кто-то загримировался под него, надел соответствующий парик. Ан нет! Там был худой человек. А ваш управляющий…

«Шляпа-зонтик» бестактно хихикнул.

— Не терзайтесь, не мучайтесь, — смягчил интонацию Кондауров. — Дело, в которое вы меня вовлекли, не такое уж и простое. Будем разбираться.

Провожали его, как врача, который обещал вылечить смертельно больного. Возле торопливо вскочившего охранника все трое сердечно жали ему руку, говорили наперебой какие-то любезности.

— Минуточку, — остановил их подобострастное кривляние Кондауров. — А этот вахтер дежурил в тот день?

— Да-да, кажется, он.

Кондауров обратился к крепышу-вахтеру:

— Я из милиции. Можно один-два вопроса?

— Обязательно! — громыхнуло в ответ.

— Вчера во время вашего дежурства приезжала машина с инкассаторами?

— Обязательно. Приезжала.

— А когда открывали хранилище, здесь, в коридоре, кто-то из незнакомых был?

— Никак нет. У меня строго. Без разрешения не пускаем.

Некая лакейская нарочитость его поведения не понравилась Кондаурову. Поэтому он спросил по-иному:

— Ну, возможно, возле вас кого-то дожидались?

Все заметили, как у этого солдафонистого крепыша по лицу молнией пробежала судорога испуга.

— Один тут недолго был… — сказал он небрежно, — Максим Максимыча спрашивал.

Кондауров вцепился:

— В черном костюме? Маленького роста?

— Обязательно… — последовало удивленно, — Но он недолго был. Сразу ушел. Как узнал, что не будет Максима Максимовича, так и ушел.

Кондауров склонился, сказал управляющему:

— До приезда работников милиции, пожалуйста, никого не отпускайте. Очень важны показания каждого. Завтра заеду. До свидания.

Управляющий схватил его за рукав.

— А тех, с кем я был на даче, пригласить?

— Пригласите. Хотя я и уверен, что вчера вашу роль прекрасно сыграл мой старый знакомый.

Выйдя на улицу, Кондауров оглянулся. За стеклами дверей, как в картинной раме, застыли поглупевшие физиономии.

Глава 19 Белое страшило в окне

Многие интеллигенты с утонченным слухом и не ведают, что в паузах Моцарта звучит неслышимая музыка.

Убогая комнатка второго этажа старого-престарого деревянного дома стала для него желанным пристанищем. Тишина. Покойное уединение с мирным шелестом ветра в чердачных стрехах. Сюда не залетали чужие мысли. Здесь не взрывались яростью неожиданные телефонные звонки. Где-то там, далеко-далеко, остались вездесущая свора Пана, всевластный Кондауров, милый человечек Шеленбаум. Там и Верочка. В полузабытой дали. О ней он вспоминал безучастно, как вспоминают о дорогой утерянной вещи. А может быть, не утерянной.

Виктору нравилось стоять по вечерам, ни о чем не думая, у замутненного окошка. Притихший под серым небом еловый лес угрюмо, сказочной декорацией окружал дом, создавая детское ощущение сурового непостижимого таинства. А сам дом со стороны леса, наверное, представлялся ветхой, загадочной обителью лесной нечисти, особенно когда в окне появлялся он, Виктор: мертвенно-белые бинты плотно переплели голову, шею, оставив только две щелочки, в которых пугающе жили глаза и нервно вздрагивали тонкие губы. Вчера из леса к дому вышел лохматый дед, перепоясанный веревкой. Заметив в окне белое страшилище, остолбенел, осенил себя трижды крестом и мелкими шажками заторопился обратно под надежное укрытие деревьев.

Виктора привез сюда тот самый хирург, которого он заставил расстаться с деньгами в сквере возле сберегательного банка. Он прекрасно помнил, как медицинская сестра — надменная девица с вытянутым, как у лошади, лицом пригласила его в сияющую никелем операционную…

Пять дней он находился под жаркой лампой пыточного застенка. Пять дней извещал его о новой боли шепот хирурга: «Потерпите немножко. Еще немножко…» Пять дней лошадиная морда дышала ему в затылок, провожая в операционную и обратно.

Теперь все позади. Мучительный процесс преображения завершился. Теперь его никто не узнает, теперь он никому не откроет свои возможности. Скоро снимут бинты и… Что последует за этим «и», он пока не знал. И не хотел знать. С приездом в эту глушь рассудочное подсознание выбросило из него наивные мечтания, обусловило четко и строго: не для тебя свет рампы, трибуны народных собраний, кафедры научных сообщений, не тебе лить дурманящий бальзам на любопытных простофиль.

А что для него? Где-то (в комнате? в голове? в сердце?) туманно колыхались обрывочные суждения. Он пытался уложить их в прокрустово ложе, получалось нечто вроде: участвовать будешь во всем, но незримо, в тени.

Остановись, не надо об этом. В период затишья лучше всего смотреть в небо и бездумно считать звезды. Пока все хорошо.