Константин Сапожников - Солоневич

• Название: Солоневич
• Автор: Константин Сапожников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03693-2

Иван Солоневич, самый популярный публицист Русского Зарубежья 1930–1940-х годов, прошёл через испытания революциями, войнами, лагерями и ссылкой. В современной России, стоящей перед выбором своего пути развития, идейное наследие Солоневича всё чаще оказывается в центре острых дискуссий. Монархия, православие, народ — эту триаду Солоневич считал залогом успешного развития России, обобщив свои взгляды в фундаментальном труде «Народная Монархия». Задолго до «Архипелага ГУЛАГ» Иван Солоневич написал книгу «Россия в концлагере», которая стала «его вторым паспортом» в эмиграции. Тем не менее она не спасла его от подозрений. Если в СССР Солоневич был антисоветчиком и «контрой», то в эмиграции распространялись слухи о его сотрудничестве с НКВД и даже с гестапо. Кто же он был на самом деле? О непростой судьбе Ивана Солоневича, о его сопротивлении русскому раздраю XX века, о причинах его затянувшегося возвращения на Родину рассказывает эта книга.

знак информационной продукции 16+

---

После войны Иван постарался внести ясность в вопрос о публикациях его произведений немцами в годы войны, не желая выглядеть в глазах своих последователей, почитателей и будущих биографов коллаборантом нацистов. «Я тут решительно ни при чём, — написал он в статье „Два лагеря“ (от 30 ноября 1948 года), — и никаких геройских подвигов с моей стороны не потребовалось. Какой-то оборотистый немец, промышлявший в Риге в отделе Пропаганда-Норд, издал три моих книги общим тиражом в 600 000 томов на русском языке и для „востока“. Я потом письменно разыскал этого немца — не для того, чтобы получить с него мой гонорар, а для того, что я в том издании решительно ни при чём».

Солоневич считал, что «популяризацией» своего творчества в России он обязан также НТС: «Партия солидаристов захватила в свои руки все русские газеты в оккупированных зонах… Я до сих пор не знаю, из каких соображений это было сделано: из чисто литературных или из политических»…

В Темпельбурге писатель снова встретил «белокурую Валькирию», ту самую, которая в Берлине приходила к нему полакомиться шоколадом и с детской наивностью рассказывала о том, как их, школьников, готовят «управлять Россией». Солоневича поразило тогда, с какой безапелляционностью двенадцатилетняя девчушка говорила о том, что немцам не нужно изучать русский язык, что он им в России не понадобится.

Повзрослевшая Валькирия шагала под звуки духового оркестра среди двух-трёх сотен беременных женщин, эвакуированных из Берлина по причине частых бомбёжек. Горожане сбежались посмотреть на женщин, с восторгом повторяя: «Это настоящее солдатское братство». «Беременный батальон» направлялся в лагерь для беженцев, чтобы переждать там трудные времена.

Солоневич не смог удержаться от иронии: «Действительно золдатентум! Здесь ничего не скажешь! И ребят-то сколько?! Приказ есть приказ: приказано было рожать. В других странах идёт пропаганда рождаемости, дают премии — и ничего не выходит. Здесь достаточно было приказа. Мы — народ без пространства — Фольк оне Раум. Нам нужны новые территории. А для того чтобы заселять эти новые территории, — нам нужны новые солдаты. Логики немного, — но есть приказ».

Писатель подошёл к матери Валькирии (она тоже ожидала ребенка «для фюрера»), чтобы перекинуться словом-другим. Ничего радостного она не рассказала: её муж, директор школы, погиб на Восточном фронте, дом на Штирштрассе, 16, в Берлине, в котором все они жили до войны, сгорел после бомбёжки. Вместе с ним превратилась в золу библиотека писателя. Несмотря на все свои утраты и потери, обе «Валькирии» продолжали твердить:

— А мы всё-таки победим…

В начале февраля 1943 года Иван зашёл к доктору Карку и понял, что происходит что-то чрезвычайно важное. Тот сидел в кресле у столика, вперив глаза в чёрный рупор динамика, и с окаменевшим лицом слушал речь министра пропаганды Геббельса, который выступал в берлинском Спорт-паласе. Карк мрачно взглянул на гостя и сказал:

— Объявлена тотальная война. Капитуляция исключена. Ради победы Гитлера народ должен пойти на любые жертвы. Это означает конец Германии…

Солоневич просидел до конца выступления Геббельса, выслушал клятву присутствовавших в зале: «Приказывай, фюрер, мы повинуемся тебе!» — и вышел, не сказав Карку ни слова.

В «годы Темпельбурга» Солоневич ни на день не прекращал творческой работы. Он вспоминал:

«В ссылке было совсем неплохо, хотя и голодновато: деревня, лес, озеро. Это были самые плодотворные годы моей жизни… Ссылка моя была тем „университетом“, какой в старое время проходили старые наши революционеры, — только, конечно, наоборот. Я массу читал, думал, писал. Нашёл ответы, каких раньше у меня не было. Написал два тома о нас самих: кто мы и как дошли до жизни такой, а также, как нам из этой жизни выбираться. Один том — о победе философии над религией, теории над традицией, революции над Европой: вот и влипли во всеевропейскую питекантропию. Один том о российской прогрессивно-параличной интеллигенции — вот о многотомном и многоликом Бердяеве, который завёл нас в нашу дыру».

Солоневич обдумывал новые главы «Белой Империи», записывая на четвертушках бумаги ключевые фразы, по которым в будущем можно будет восстановить весь текст. В эти же годы он настойчиво работал над рукописью, посвящённой «сравнительному анализу» гитлеровской и советской тоталитарных систем. Здесь тоже приходилось шифровать содержание страниц, посвящённых рейху, откладывать доработку и шлифовку труда до благоприятных времён.

В первой «после разгрома рейха» статье Солоневич изложил суть своих размышлений, своей «переоценки ценностей»:

«Очень скоро для меня выяснилось, что той Германии, какую нам преподносили в наших университетах, — Германии Гегелей, Гёте и всякого такого в природе не существует, как никогда не существовало в природе России Лебядкиных, Обломовых, Каратаевых и всяких таких бывших босых и лишних людей. Но страна Гёте принимала лишних людей совершенно всерьёз. Розенберг списывал целые страницы не только с Достоевского, Чехова, но и из Горького. Словом, на основании всей суммы самой современной науки, философии и стратегии и прочего — немцы готовили войну за более или менее полную ликвидацию всех лишних людей, проживающих на нелишнем для немцев пространстве».

Солоневич в силу особенностей своего характера не любил признавать ошибок, особенно в области прогнозов. Но о своих просчётах в отношении оценки германских проектов для России он сказал без каких-либо околичностей:

«Я не знаю, что Вы читали по поводу немецких планов и немецких зверств на востоке и чему именно Вы верили и чему не поверили. В первое время я не поверил даже своим собственным глазам: нет, не может быть. Оказалось: может быть. Оказалось и ещё хуже»…

Если бы нацистам стало известно о его нелегальной «исследовательско-аналитической работе», то, без всякого сомнения, репрессии последовали бы незамедлительно. Чтобы замаскировать главный труд и предъявить по первому требованию полиции «образец литературного творчества» на просмотр, Солоневич стал писать приключенческий роман «из подсоветской жизни». Работа над романом была не только творческим, но и ностальгическим процессом. Иван Лукьянович как бы возвращался в Россию, к её пейзажам, сильным страстям и характерам. В дальнейшем эта незаконченная рукопись (три с половиной главы) ему очень пригодится: в переработанном и тематически «модернизированном» виде роман «Две силы» будет печататься отдельными «фельетонами» в газете «Наша страна»…

В годы войны Иван Лукьянович лишь однажды предпринял попытку «пробиться» в эмигрантскую печать, предложив в 1944 году через надёжного посредника брошюру «Большевизм и крестьянство» русскому издательству в Праге. Попытка Солоневича спрятаться под псевдонимом провалилась. Острые неповторимые повороты мысли, своеобразный задиристый язык выдавали единственно возможного автора этого произведения. Не обошлось без очередного доноса. Кто-то из редакторов издательства сообщил «власовскому начальству» о попытке Солоневича «пробиться» к русской читательской аудитории, и на печатание брошюры был наложен запрет. В какой-то степени это была месть: Иван отказался от сотрудничества с генералом Власовым и пропагандистскими органами РОА[179].

Дважды за период интернирования Солоневича в Темпельбург приезжал Всеволод Левашов, которого Иван Лукьянович в 1938 году оставил своим представителем в Софии. С началом войны против Советского Союза Левашов оказался не у дел. Болгарские власти закрыли газеты и журнал, которые он издавал, запретили его деятельность в качестве болгарского руководителя «штабс-капитанского» движения. Не желая оставаться в стороне от политической борьбы, Левашов включился в антикоммунистическую работу в болгарской печати. Как многие другие русские эмигранты, Левашов верил, что германо-советский конфликт может принести России освобождение от власти коммунистов. Он начал печататься в болгарских изданиях под псевдонимом «Волк», написал и издал книгу «Большевизм» (на болгарском языке). В Германии на его работы обратили внимание. Ему предложили стать представителем «Антикоминтерна», и Левашов согласился. Работа его состояла в том, что ему присылали из Берлина антисоветские брошюры и журналы, которые он распространял в Болгарии.

В поисках заработка Левашов поступил на службу в Дирекцию национальной пропаганды. В 1944 году он открыл своё «пропагандистское бюро». У него был «незапечатанный» властями радиоприёмник. Левашов слушал и записывал передачи из Москвы и Лондона. Сводки он предоставлял в Дирекцию национальной пропаганды и Дирекцию печати. Для дополнительного заработка писал аналитические статьи, тиражировал их на циклостиле и через Дирекцию пропаганды рассылал в столичные и провинциальные газеты.