Альфред Жарри - Убю король и другие произведения

• Название: Убю король и другие произведения
• Автор: Альфред Жарри
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 3-93381-055-X

Альфред Жарри (1873–1907) — один из немногих классиков французской литературы, чье творчество оставалось до сих пор неизвестным российскому читателю. Хулиганские, эпатирующие благовоспитанных господ тексты Жарри стали ярким образцом контркультуры рубежа XIX–XX веков, предвосхитив дадаизм, сюрреализм и театр абсурда.

Эта книга — первое издание Жарри на русском языке. Она включает все основные произведения писателя, а также биографический очерк и подробные комментарии.

---

Покуда я пересчитаю их и призову помянутого мною персонажа, вот вам составленная мною рукопись: вы можете конфисковать ее двадцать восьмой и почитать — не столько даже для того, чтоб скрасить ожидание, сколько в попытке лучше понять меня во время путешествия, ваших соображений о необходимости которого я не спрашиваю.

— Да, но путешествовать в решете…

— Челн приводится в движение не только лопастями весел, но и присосками на кончиках пружинных рычагов. Что же до киля, то он скользит на трех одноуровневых роликах из закаленной стали. Окончательно убеждает меня в точности расчетов и непотопляемости корабля тот факт, что, следуя моей веками не менявшейся привычке, мы будем путешествовать не по воде, а по земной тверди.

VII О немногих избранных

Пронесшись по страницам двадцати семи равных меж собою и ему самому книг, Фаустролль увлек за собою в третье измерение:

От Бодлера — Тишину Эдгара По (позаботившись перевести бодлеровский перевод на язык эллинов).

От Бержерака — драгоценное дерево, которым стали в стране Солнца царь-соловей и его подданные.

От Луки — Искусителя, что возвел Христа на высокую гору.

От Блуа — Невестин кортеж, черных свиней смерти.

От Колриджа — арбалет старого морехода и странствующий по волнам скелет мертвого корабля (он лег на дно челна, точно второе решето).

От Дарьена — алмазные коронки бурильных машин с Сен-Готарда.

От Деборд-Вальмор — утку, которую лесоруб положил к ногам детей, и пятьдесят три дерева с зарубками на коре.

От Эльскампа — кроликов, метавшихся по простыням и обернувшихся сложенными горстью ладонями, что сжимают круглую, как яблоко, вселенную.

От Флориана — лотерейный билет Скапена.

Из «Тысячи и одной ночи» — глаз, что выбил своим хвостом крылатый конь третьего Каландара, царского сына.

От Граббе — тринадцать подмастерьев портного, убитых на заре бароном Тюалем по приказу кавалера епископского ордена «За заслуги перед обществом», а также салфетку, которую он повязал себе при этом вокруг шеи.

От Кана — золотой колокольчик из небесных ювелирных мастерских.

От Лотреамона — скрывшегося за горизонтом скарабея, прекрасного, точно трясущиеся руки алкоголика.

От Метерлинка — огоньки, что услыхала первая из ослепших сестер.

От Малларме — день: живучий, девственный, прекрасный искони.

От Мендеса — северный ветер, что веет над изумрудным морем, мешая собственную соль с тяжелым потом каторжника, не выпускавшего весла из рук сто двадцать лет.

Из «Одиссеи» — радостную поступь не знающего страха Ахиллеса по Асфодилонскому лугу.

От Пеладана — отблеск кощунственного истребления семи планет в зеркале щита, заполненного прахом предков.

От Рабле — те бубенцы, с которыми плясали черти во время бури.

От Рашильд — Клеопатру.

От Ренье — выжженную степь, на просторах которой отряхивался, искупавшись, новоявленный кентавр.

От Рембо — льдинки, что вместе с ветром рассыпает Бог по лужам.

От Швоба — чешуйчатых зверей, которым вторят белизной сухие руки прокаженного.

Из «Убю короля» — пятую букву первого слова в первом акте.

От Верхарна — крест, что заступ роет по четырем сторонам света.

От Верлена — голоса, которые никак не могут умереть.

От Верна — два с половиной лье земной коры.

Тем временем Рене-Изидор Скоторыл, пристав, в полной темноте — напоминавшей неосязаемую чернь хининного сульфата в невидном глазу инфракрасном излучении, тогда как остальные краски спектра заключены в светонепроницаемую коробку — перевернул первую страницу рукописи Фаустролля, и оторвало его от чтения лишь появление третьего попутчика.

Книга вторая НАЧАЛА ПАТАФИЗИКИ

Фадею Натансону

VIII Определение

Эпифеномен есть то, что дополняет тот или иной феномен.

Патафизика — поскольку этимология этого слова следующая: επι (μετὰ τὰ φυσιχὰ), то полностью писать его следует как ‘патафизика, предваряя апострофом во избежание немудреных каламбуров — есть наука о том, что дополняет метафизику как в рамках оной, так и за ее пределами, причем за эти самые пределы ‘патафизика простирается столь же далеко, как метафизика — за границы обычной физики. Пример: поскольку эпифеномен есть явление несущественное, то патафизика будет прежде всего учением о единичном, сколько бы ни утверждали, что наука может заниматься лишь общим. Она изучает законы, управляющие исключениями, и стремится объяснить тот иной мир, что дополняет наш; говоря проще и без претензий, предметом ее описаний будет мир, который мы можем — а вероятно, и должны — видеть на месте привычного: ведь законы, которые, как нам казалось, правят повседневностью, на самом деле сами обусловлены исключениями из фактов несущественных — пусть таких изъятий и больше, нежели самих явлений, — а факты эти, будучи в свою очередь сведены к мало чем исключительным исключениям, не обладают и самомалейшей привлекательностью единичности.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ: Патафизика есть наука о воображаемых решениях, которая образно наполняет контуры предметов свойствами, пока что пребывающими лишь в потенции.

Современная наука зиждется на принципе индукции: видя, что тот или иной феномен предшествует или же следует за другим, большинство людей заключает отсюда, что так будет всегда. Прежде всего, такие выводы справедливы отнюдь не все время, а лишь по большей части, они нередко зависят от личной точки зрения и связаны соображениями удобства — а иногда и этого не происходит! Например, вместо того, чтобы утверждать, будто все тела и вещества устремляются к центру, почему бы не предположить, что скорее вакуум возносится к краям — если принять вакуум как меру не-плотности? Такая гипотеза выглядит куда менее произвольной, чем выбор конкретной единицы вещественной плотности, воды.

Поскольку в философии и физике это «тело» есть постулат и выражение чувств толпы, то для того, чтобы если не природа, то по крайней мере свойства его оставались неизменными, необходимо поставить условием, что рост людей также навсегда останется постоянным и соразмерным. Всеобщее согласие само по себе представляет в высшей степени иллюзорный и необъяснимый предрассудок. С какой стати все утверждают, будто часы — круглой формы? Нелепость подобных заявлений становится очевидной, если взглянуть на часы сбоку (и мы увидим узкий прямоугольник) или под углом в три четверти (эллипс) — тогда какого дьявола считать истинной форму лишь в тот момент, когда мы пытаемся узнать, который час? Скорее всего, так просто удобнее. Стоит ли удивляться, что дети, выводя пером круглые часы, рядом рисуют квадратный дом — то есть один его фасад, — что тоже абсурдно: редко когда приходится видеть одиноко стоящее здание, разве что в глухой деревне, тогда как на привычной всем нам улице фасады домов выглядят как довольно сильно искривленные трапеции.

С необходимостью приходится признать, что люди (включая сюда женщин и малых детей) слишком примитивны для того, чтобы постигнуть эллиптические фигуры, и к называемому всеобщим согласию члены этой огромной толпы приходят только потому, что предпочитают видеть изгибы лишь с одним изломом, ведь сойтись в одной точке им всегда проще, нежели в двух и более. Они общаются друг с другом и уравновешивают один другого краями собственных утроб, по касательной. Однако даже толпа в конце концов уразумела, что истинная вселенная состоит из эллипсов, а потому уже и бесхитростные буржуа хранят вино в бочках округлых, а не цилиндрических.

Дабы не позабыть за отвлеченными рассуждениями нашего примера касательно воды, задумаемся в этой связи о том, сколь непочтительно следующее высказывание об адептах патафизической науки, вырвавшееся из самых глубин души описанной нами толпы:

IX Фаустролль меньше Фаустролля

Уильяму Круксу

«Прочие же безумцы повторяли без конца, что человек-де одновременно и больше, и меньше себя самого, и на все лады превозносили подобные нелепицы, будто важнейшие открытия»

Талисман Оромана

Доктор Фаустролль (если позволительно будет здесь сослаться на личный опыт) однажды задумал сделаться меньше себя самого и в этой связи решил исследовать одну из четырех стихий, дабы выяснить, как скажется разница в его собственном росте на их взаимных отношениях.

Он остановил свой выбор на веществе, как правило, жидком, бесцветном, не под дающемся сжатию и растекающемся по горизонтальной плоскости в малых количествах; будучи же значительным образом расширено, приобретающем искривленную поверхность и синеватый оттенок на глубине, а по краям оживляемом непрерывным возвратно-поступательным движением; по словам Аристотеля, обладающем, как и земля, изрядной плотностью; на дух не выносящем огня, но зарождающемся от мощного взрыва при разложении оного; переходящем в газообразное состояние при нагревании до ста градусов и плавающем по собственной поверхности, затвердевая — да чего уж там: Фаустролль выбрал воду! И, сократившись до размеров клеща (обыденное представление о парадигме малости), он пустился в путешествие по капустному листу, не обращая внимания на собратьев своих паразитов и увеличившиеся пропорции прочих предметов — покуда, наконец, но повстречался с Водой.