Марк Твен - Позолоченный век

• Название: Позолоченный век
• Автор: Марк Твен
• Жанр: История

---

- Руфь!

- Да, мама? - с легким оттенком нетерпения отозвалась Руфь, отрывая взгляд от книги.

- Мне бы хотелось поговорить с тобой о твоих планах на будущее.

- Ты же знаешь, мама, я не могла больше оставаться в Уэстерфильде. Я там задыхалась. Эта школа годится только на то, чтобы засушивать все молодое.

- Я знаю, - произнесла Маргарет Боултон, и на лице ее появилась тревожная улыбка, - тебя раздражает та жизнь, которую ведут Друзья. Но чего ты сама хочешь? Откуда такая неудовлетворенность?

- Если ты настаиваешь, мама, то я скажу. Я хочу выбраться из этого стоячего болота.

Посмотрев на Руфь с болью и упреком, миссис Боултон заметила:

- Тебя и так ни в чем не ограничивают. Одеваешься ты по своему вкусу, гуляешь где вздумается, ходишь в любую церковь, какая тебе по душе, и занимаешься музыкой. Вчера только у меня была дисциплинарная комиссия из Общества: у нас в доме рояль, - а это нарушение устава.

- Надеюсь, ты объяснила старейшинам, что за рояль ответственность несем мы с отцом, а ты даже не входишь в комнату, когда кто-нибудь играет, хоть и очень любишь музыку. К счастью, отец уже вышел из Собрания, и к нему они не могут применить дисциплинарные меры. Я слышала, как отец рассказывал дяде Эбнеру, что в детстве его так часто пороли за привычку свистеть, что теперь он решил вознаграждать себя при каждом удобном случае.

- Ты очень удручаешь меня, Руфь, - и ты, и твои новые знакомые. Превыше всего я желаю тебе счастья, но ты стала на опасный путь. Отец согласен, чтобы ты поступила в мирскую школу?

- Я еще не спрашивала его, - ответила Руфь; по тому, как она взглянула на мать, легко было понять, что Руфь принадлежит к числу тех волевых натур, которые привыкли сперва принимать решение сами, а потом заставлять других соглашаться.

- Ну а когда ты получишь образование и тебя уже не будет удовлетворять общество твоих друзей и образ жизни твоих предков, чем займешься ты тогда?

Руфь совершенно спокойно посмотрела матери прямо в глаза и тем же ровным голосом ответила:

- Мама, я собираюсь изучать медицину.

На мгновение Маргарет Боултон чуть не утратила свою обычную невозмутимость.

- Ты - изучать медицину? Такая слабая, хрупкая девочка, как ты, изучать медицину? Неужели ты думаешь, что выдержишь хоть полгода? А лекции, а анатомический театр? Ты подумала об анатомическом театре?

- Мама, - все так же спокойно проговорила Руфь. - Я обо всем подумала. Я убеждена, что выдержу и клиники, и анатомический театр, и все остальное. Ты думаешь, что у меня недостанет мужества? И почему мертвецов нужно бояться больше, чем живых?

- Но у тебя же не хватит ни здоровья, ни сил, дитя. Ты не вынесешь тяжелых условий. Ну, хорошо, предположим, ты изучишь медицину, - что потом?

- Буду практиковать.

- Здесь?

- Здесь.

- В этом городе, где так хорошо знают тебя и твоих родных?

- Отчего же нет? Только бы ко мне пошли больные.

- Я надеюсь, что ты по крайней мере дашь нам знать, когда вздумаешь открыть прием? - ответила миссис Боултон, и в голосе ее послышались нотки сарказма, к которому она прибегала крайне редко. Вслед за тем она встала и вышла из комнаты.

Руфь продолжала сидеть неподвижно; на лице ее появилось напряженное выражение, щеки горели. Итак, тайное стало явным. Она вступила в открытую борьбу.

Экскурсанты вернулись из города в полном восторге. Существовало ли когда-нибудь в Греции здание, которое может сравниться с колледжем Джирарда? Где и когда для бедных сирот строили такую великолепную каменную громаду? Подумайте, крыша покрыта вытесанными из камня плитами толщиной в восемь дюймов! Руфь спросила у своих восторженных друзей, захотели ли бы они сами жить в таком мавзолее, в огромных залах и комнатах которого каждый звук отдается громким эхом и в котором не найти ни одного уютного уголка? Если бы сами они были сиротами, хотели бы они жить в древнегреческом храме?

А Брод-стрит! Разве это не самая широкая и не самая длинная улица в мире? У нее действительно нет конца, и даже Руфь признавала (для этого она была в достаточной мере дочерью Филадельфии), что улицам не полагается иметь ни конца, ни края, ни даже каких-либо архитектурных украшений, на которых мог бы отдохнуть утомленный глаз.

Но ничто так не потрясло гостей, как великолепные витрины улицы Каштанов и лавки Восьмой улицы. Куда там святому Джирарду или Брод-стрит, куда там всем чудесам Монетного двора и славе Индепенденс-Холла, где тени наших предков все еще сидят, подписывая декларацию! Дело в том, что провинциальные родственницы приехали в Филадельфию, чтобы посетить Ежегодное Собрание, и едва ли светские дамы делали столько покупок и так готовились к премьере в опере, как кузины Руфи к этому религиозному событию.

- Ты пойдешь на Ежегодное Собрание, Руфь? - спросила ее одна из кузин.

- Мне нечего надеть, - осмотрительно ответила Руфь. - Но если ты хочешь поглядеть на новые шляпки, самые что ни на есть ортодоксальные по цвету и форме, советую тебе посетить Собрание на Арк-стрит. Если ты хоть в чем-нибудь отступишь от принятого там цвета и формы, это сразу будет замечено. Мама потратила уйму времени, пока нашла в магазинах материю нужного оттенка для новой шляпки. Сходи туда, обязательно сходи. Но все равно никого красивее нашей мамы ты там не увидишь.

- А ты не пойдешь?

- Зачем это мне? Я была там много раз. И уж если идти на Собрание, то я предпочитаю старую тихую молельню в Джермантауне, где окна всегда открыты настежь и можно смотреть на деревья и слушать шорох листвы. На Ежегодном Собрании на Арк-стрит всегда такая давка, а когда выходишь, то у обочины тротуара обычно выстраивается вереница щеголей, которые только и делают, что таращат на тебя глаза. Нет, на Арк-стрит я всегда чувствую себя не в своей тарелке.

В этот вечер, как, впрочем, и в другие вечера, Руфь допоздна сидела с отцом у камина в гостиной. Это были часы откровенных разговоров.

- Ты как будто опять получила письмо от молодого Стерлинга? - спросил Эли Боултон.

- Да. Филип уехал на Дальний Запад.

- Как далеко?

- Он не пишет, но это где-то на самой границе. А все, что лежит западнее, помечено на карте лишь словами "индейцы" и "пустыня" и кажется таким же унылым, как молитвенное собрание в среду.

- Гм! Ему давно пора чем-нибудь заняться. Уж не собирается ли он выпускать там ежедневную газету для индейцев кикапу?

- Отец, ты несправедлив к Филипу. Он собирается вступить в дело.

- В какое же дело может вступить молодой человек без всякого капитала?

- Он подробно не пишет, - не совсем уверенно ответила Руфь. - Что-то связанное с землей и железными дорогами. Ты ведь знаешь, в тех краях состояния наживаются самыми неожиданными способами.

- Вот именно, наивный ты мой котенок. И не только в тех, а и в этих. Но Филип - честный малый и к тому же достаточно талантливый, чтобы пробить себе дорогу, - если, конечно, он бросит бумагомаранье. А тебе надо бы подумать о себе, Руфь, и не забивать себе голову приключениями этого молодого человека, пока ты не решила определенно, чего же ты сама хочешь от жизни.

Этот превосходный совет, по-видимому, не произвел особого впечатления на Руфь, ибо она продолжала рассеянно глядеть в пространство своими задумчивыми серыми глазами, не видя ничего вокруг, что не раз бывало с ней и прежде. Наконец она воскликнула с едва сдерживаемым нетерпением:

- Как бы я хотела уехать на Запад или на Юг - куда угодно, лишь бы уехать! Женщин все время стараются уложить в футляр: смолоду подгоняют под мерку и укладывают. Если нас и везут куда-нибудь, то опять же в футляре, под вуалью, а наше бесправие связывает нас по рукам и ногам. Отец, мне хочется сломать этот порядок и вырваться на волю!

Нужно было слышать, каким наивным и вместе с тем нежным тоном произнесла она эти слова.

- Придет время, и ты будешь ломать все что захочешь, ничуть не сомневаюсь. Женщины всегда так делают. Но чего тебе сейчас не хватает?

- Мне хочется стать кем-нибудь, хочется делать что-нибудь, работать. Неужели я должна покрываться плесенью и сидеть сложа руки только потому, что родилась женщиной? Это же глупо. Что со мной будет, если вы разоритесь и умрете? Чему я научилась, как я смогу заработать на жизнь себе, маме и сестрам? И даже будь я богата - разве вы хотели бы, чтобы я вела бесполезную жизнь?

- А разве твоя мать провела бесполезную жизнь?

- Это отчасти зависит от того, стоят ли чего-нибудь ее дети, возразила находчивая спорщица. - Какая польза, отец, от нескольких поколений людей, из которых ни один не продвинулся ни на шаг вперед?

"Друг Боултон" давно уже снял квакерское одеяние и вышел из Собрания; проведя полную сомнений юность, он до сих пор не определил своего кредо и с удивлением поэтому смотрел на неукротимого орленка, выросшего на его квакерской голубятне. Но он не стал высказывать вслух своих мыслей. Вместо этого он заметил.