Игорь Бунич - Беспредел

• Название: Беспредел
• Автор: Игорь Бунич
• Издательство: Шанс
• Жанр: Роман
• Год: 1994
• ISBN: 5-900740-14-5

---

Дело в том, что настоящего шпиона никто в КГБ уже давно и в глаза не видел, по-моему, со времен Отечественной войны. Если и удавалось схватить кого-нибудь, кто инициативно предлагал услуги американцам или другим нашим потенциальным противникам, то таких куда-то отправляли: мы ими не занимались. Но попытаться сфабриковать дело о шпионаже — это мы умели, и начальство подобное рвение всегда поощряло, ибо сфабрикованное дело о шпионаже, если оно удавалось, всегда шло за настоящее, принося с собой ордена, внеочередные звания, повышения в должности и прочие приятные вещи.

Надо сказать, что тут нам сто очков давали Особые отделы КГБ в армии, которые ежемесячно оформляли два-три дела о шпионаже (по нашему Ленинградскому округу), жертвами которых становились главным образом солдаты и матросы-первогодки, либо сообщившие в письмах родным название своего корабля или марку автомата, либо что-то обсуждавшие в "курилке", что указывало на их изменнические настроения. Всех проводили по подрасстрельной 64-й статье, но, конечно, никого не расстреливали. Давали лет по 5—7 лагерей, но зато в квартальных сводках можно было записать: разоблачено вражеских шпионов столько-то, диверсантов — столько- то, итого...

А нам попадались только идеологические диверсанты. Даже подразделение было мощнейшее создано: идеологическая контрразведка. Словом, решили мы этого плотника провести по шпионажу, а всех остальных "коллекционеров" представить шпионско-диверсионной организацией. Плотника арестовали и двумя волнами провели 128 обысков.

Мой кабинет тогда напоминал зал военно-морского музея: картины с писаными маслом боевыми кораблями, модели, фотографии, какие-то иностранные альбомы, словом, — вещественных доказательств на пять крупных процессов. Однако ничего не получилось. Со шпионажа пришлось все дело сначала переквалифицировать на разглашение военной тайны, но тут выяснилось, что этот плотник ни к каким военным тайнам и госсекретам допущен не был. Но освобождать кого-либо у нас принято не было. КГБ никогда не ошибается. Это аксиома.

Пришлось оформить ему 4 года лагерей за порнографию, хотя никакой порнографии у него обнаружено не было. Был найден один старый, кажется, итальянский календарь с полуобнаженными женщинами (без всяких мужчин). Но тут эксперты, спасибо, не подкачали. Определили: порнография. На том и порешили.

Зато следующее дело с любителями авиации провели более организованно. Тоже арестовали одного рабочего-моделиста. Тот самолетами увлекался. Тут уж мой кабинет напоминал авиасалон. Ошибки прошлого дела учли. Подошли более внимательно. Выяснили, что он с финном одним переписывался. Тоже с любителем. Это уже чистый шпионаж. Оформили его на 10 лет, а я свой первый орден Красной Звезды получил. (А мой начальник — Боевого Красного Знамени. Недавно выступал на встрече ветеранов НКВД-КГБ и сказал: "Мы свои ордена кровью зарабатывали. Щитом Родину прикрывали от врагов!”)

Эти дела были яркие, но нетипичные. Особые отделы на дыбы становились, что мы у них хлеб отнимаем. Всякие нам пакости устраивали: мол на наших разработках кормитесь. ГРУ визг поднимало: какие-то мы им операции срываем. Начальники на совещаниях бушевали: занимайтесь, мол, евреями и диссидентами — это вы умеете превосходно.

Действительно, такие дела шли конвейером. Приходишь к какому-нибудь жиду, находишь у него самоучитель иврита, изданный в Тель-Авиве, и оформляешь его по 70-й статье, часть 1: антисоветская агитация и пропаганда. Оформляешь на 9 месяцев. Жид сидит в изоляторе, свидетели ходят на допросы, жалование идет, спец- распределитель работает, звания растут.

Приходишь к какому-нибудь доценту или профессору, находишь у него в пианино или за холодильником "Архипелаг Гулаг" Солженицына, "Партократию" Авторханова или что-нибудь в этом роде и оформляешь его по той же самой 70-й статье, часть 1. Доцент сидит в изоляторе, свидетели 9 месяцев на допросы ходят. В общем, — жизнь идет. А "кололи" их всегда одним и тем же способом.

В нашем уголовном кодексе было три статьи: 190-я "прим", 70-я и 64-я. Сформулированы они были почти одинаково, а сроки по ним полагались разные. До 3 лет, до 7 лет и 5 лет ссылки, и аж до расстрела. Вся загвоздка была в так называемых "признаках".

С признаками "ослабления существующего строя" или с признаками "измены Родине" или без таковых. А есть признаки или нет — решал следователь. И честно об этом обвиняемому говорил. Могу тебя на три года оформить, а могу — и под "вышку" подвести, как, скажем, Анатолия Щаранского чуть не подвели за желание уехать в Израиль. Дали ему 12 лет и 5 ссылки по 64-й. Ордена тогда на Лубянку посыпались, как конфетти на новогоднем балу.

Специальная секретная методичка вышла, как надо такие дела вести. У нас в Большом Доме все от зависти просто умирали. Но это к слову. А ведь сидит передо мной не какой-нибудь действительно боец за идею, а обычный обыватель. Он и не понимает, какое преступление совершил. Ну, книжку читал, ну другим давал. Ну и что из этого? Тем более что законодательно не было определено, какие книги запрещенные, какие — нет. Это следователь решал. Любая книга, даже изданная в СССР лет 20 назад, могла считаться антисоветской.

В Москве одному не в меру ретивому профессору умудрились 3 года оформить за книжку маркиза де Кюстина "Николаевская Россия, 1939 год", признав ее через экспертизу "антисоветской". Но что хорошо понимал каждый, сидящий передо мной, — это что он в моей власти. Либо он запишет в протокол, что я от него требую, либо ему крышка. Это у каждого русского человека в генах. И "помогали следствию”, кто как мог. Правда, были случаи, когда не все гладко выходило, но это скорее были исключения, чем правило.

Вот так мы в КГБ жили и служили, выполняя директивы любимой партии. Я, когда в КГБ рвался, не представлял, чем мне в действительности придется заниматься.

А между тем, КГБ был единственным институтом страны, куда стекалась настоящая информация, как о внутренней жизни, так и о международных достижениях. Анализ этой информации, даже поверхостный, прежде всего показывал, что из СССР в западные спецслужбы идет такой поток разведывательной информации, да еще реальной по времени, что будь у нашей страны настоящее руководство, а не впавшие в маразм "кремлевские старцы", то оно бы имело все основания разогнать КГБ, занимавшийся неизвестно чем. Хотя у вас, конечно, были оправдания. Мы, повторяю, занимались тем, чем нам велела заниматься КПСС.

Я как раз в то время, помню, работал над делом знаменитого священника — отца Гудко по обвинению в религиозной пропаганде, что приравнивалось к пропаганде антисоветской. То есть все та же наша кормилица 70-я статья, как некогда у наших предшественников 58-я была кормилицей. Кабинет мой стал походить на музей при духовной семинарии; иконы, кресты самых разных размеров, религиозные книги (весь сейф был забит Библиями западногерманского и финского производства) и тому подобное.

Хотели мы было отца Гудко тоже по шпионажу провести: налицо была связь с заграничными центрами религиозного мракобесия, но, памятуя о прошлых проколах, решили оформить его по 70-й. И тут из Москвы пришла директива: пусть, мол, покается публично по телевизору, сознается, что служил ширмой для ЦРУ и ее грязных делишек, а коль согласится, то оформить его по 190-й на срок, который он уже отсидел, и выпустить.

Я по этому делу выезжал в командировку в Москву делиться опытом с тамошними товарищами, как надо правильно работать по 70-й статье, а заодно допросить нескольких свидетелей священника, проживавших в Москве и в области.

Принял меня генерал Попков — один из заместителей самого Председателя КГБ. Поинтересовался, как идет служба, есть ли проблемы и все такое прочее, но очень по-отечески. И тут уж не знаю, что на меня нашло, но выложил я ему все свои сокровенные мысли по поводу того, что не тем мы занимаемся, чем надо. Слишком много сил и средств тратим на поддержание чистоты идеологии (я выбирал наиболее мягкие выражения), а противник пользуется этим и фактически просвечивает всю страну рентгеновскими лучами насквозь, не встречая никакого организованного сопротивления.

И сейчас не могу сказать, откуда у меня смелость взялась. Видимо, на отеческий тон генерала купился. В старые времена за подобные высказывания могли запросто прямо из генеральского кабинета отвести в подвал и шлепнуть. А ныне со службы можно было вылететь "за нездоровые настроения" в шесть секунд.

Но генерал только снисходительно усмехнулся и, выйдя из-за своего массивного стола, сел рядом со мной. "Василий, — сказал он, положив мне руку на плечи, — вы, молодежь, всегда считаете, что мы, ваши старшие товарищи, уже оторвались от жизни настолько, что чего- то там не понимаем или вообще не понимаем ничего. Я всю жизнь, Вася, провел на партийной и чекистской работе. Сам был молод и тоже бунтовал: не тем мы, мол, занимаемся, чем нужно. Это общий удел молодых — считать себя умнее начальства. Знакомо мне это все. Время тогда было другое, и наши старшие товарищи не очень много нам объясняли. Сами должны понять и разобраться. А не поймете, не разберетесь, не почувствуете сердцем саму сердцевину, саму суть нашей работы, тем хуже для вас. Значит, не годитесь вы, не оправдываете оказанного вам доверия, и не место вам среди нас, а может быть, и вообще не место среди живых. Время было суровое, знаешь, наверное. Но тебе я объясню, Василий, суть происходящего, потому что вижу, что сердцем ты все понимаешь, а головой — нет. Это голова у тебя бунтует, а сердцем ты наш. Ведь точно я говорю, а?"