Семен Кирсанов - Лирические произведения

• Название: Лирические произведения
• Автор: Семен Кирсанов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1974

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.

Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.

Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.

Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.

---

СОРОКОВЫЕ ГОДЫ (1940–1945)

ПРЕДЧУВСТВИЕ

К Земле подходит Марс,
планета красноватая.
Бубнит военный марш,
трезвонит медь набатная.

В узле золотой самовар
с хозяйкой бежит от войны;
на нем отражается Марс
и первые вспышки видны.

Обвалилась вторая стена,
от огня облака порыжели.
— Неужели это война?
— Прекрати повторять «неужели»!

Неопытны первые беженцы,
далекие гулы зловещи,
а им по дороге мерещатся
забытые нужные вещи.

Мать перепутала детей,
цепляются за юбку двое;
они пристали в темноте,
когда случилось роковое.

А может быть, надо проснуться?
Уходит на сбор человек,
он думает вскоре вернуться,
но знает жена, что навек.

На стыке государств
стоит дитя без мамы;
к нему подходит Марс
железными шагами.

ВОЛНА ВОЙНЫ

Включаю на волне войны
            приемник свой…
И мне слышны, и мне видны
бои у Западной Двины,
            гул над Москвой…

Войной изрытые поля
            обожжены,
орудья тянутся, пыля,
и вся контужена земля
            волной войны.

В моей душе — разряд, разряд!
            Гром батарей…
Как поезд, близится снаряд,
гудит обвалом Сталинград
            в душе моей…

Трясется в пальцах пулемет…
            Разряд… разряд…
Гастелло огненный полет,
и крик Матросова: «Вперед!»,
            и Зои взгляд.

Волна контузит, накренит,
            отбросит в рок,
а если встанешь — распрямит,
в воронку боя, как магнит,
            потянет вновь.

Не выключай! Все улови!
            Сумей вместить
и губы раненых в крови,
и шепот медсестры: — Живи! —
            и просьбу: — Пить!

Но я тревожусь: слышу все ль
            в разрядах гроз,
персты свои влагая в боль,
губами осязая соль
            прощальных слез?

В печах Майданека, в золе
            тел и берез,
в могилах с братьями в земле,
на хирургическом столе,
            ловя наркоз?

И не приемник — вся душа
            сама собой,
дыханием бойцов дыша,
волнуясь, падая, спеша, —
            уходит в бой.

В селе за Западной Двиной,
            в углу страны,
в воронке, от золы седой,
не молкнет принятая мной
            волна войны…

ОПОЛЧЕНЕЦ

Жил Рыцарь Печального Образа,
рассеянный, в полусне.
Он щурился, кашлял и горбился
в толстовке своей и пенсне.

Он Даму любил по-рыцарски
и ей посвятил всю жизнь;
звалась она — исторический
научный материализм.

Дети кричали: «Папочка!» —
его провожая в путь;
в толстовке и стоптанных тапочках
пришел он на сборный пункт.

С винтовкой шел, прихрамывая,
и тихо шептал под нос
цитаты из Плеханова
и Аксельрод-Ортодокс.

Он ввек ни в кого не целился,
ведя лишь идейный бой,
и томик Фридриха Энгельса
на фронт захватил с собой.

Навстречу железному топоту
молодчиков из «СС»
в толстовке и тапочках стоптанных
вошел он в горящий лес.

Он знал, что воюет за истину
чистейших идей своих;
имея патрон единственный,
он выстрелил и затих.

И принял кончину скорую.
И отдал жизнь за свою
Прекрасную Даму Истории
в неравном, но честном бою.

БОЕЦ

Жил да был боец один
            в чине рядового,
нешутлив и нелюдим,
            роста небольшого.

Очи серой синевы,
            аккуратный, дельный.
А с бойцами был на «вы»,
            ночевал отдельно.

Автомат тяжелый нес,
            две гранаты, скатку,
светлый крендель желтых кос
            убирал под каску.

А бойцы вослед глядят
            и гадают в грусти:
скоро ль девушка-солдат
            волосы распустит?

Но ни скатки, ни гранат
            за нее не носят
и, пока идет война,
            полюбить не просят.

Но бывает — вскинет бровь,
            всех людей взволнует,
и ни слова про любовь, —
            здесь Любовь воюет!

ТВОРЧЕСТВО

Принесли к врачу солдата
            только что из боя,
но уже в груди не бьется
            сердце молодое.

В нем застрял стальной осколок,
            обожженный, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
            и синеют губы.

Врач разрезал гимнастерку,
            разорвал рубашку,
врач увидел злую рану —
            сердце нараспашку!

Сердце скользкое, живое,
            сине-кровяное,
а ему мешает биться
            острие стальное…

Вынул врач живое сердце
            из груди солдатской,
и глаза устлали слезы
            от печали братской.

Это было не поз можно,
            было — безнадежно…
Врач держать его старался
            бесконечно нежно.

Вынул он стальной осколок
            нежною рукою
и зашил иглою рану,
            тонкою такою…

И в ответ на нежность эту
            под рукой забилось,
заходило в ребрах сердце,
            оказало милость.

Посвежели губы брата,
            очи пояснели,
и задвигались живые
            руки на шинели.

Но когда товарищ лекарь
            кончил это дело,
у него глаза закрылись,
            сердце онемело.

И врача не оказалось
            рядом, по соседству,
чтоб вернуть сердцебиенье
            и второму сердцу.

И когда рассказ об этом
            я услышал позже,
и мое в груди забилось
            от великой дрожи.

Понял я, что нет на свете
            выше, чем такое,
чем держать другое сердце
            нежною рукою.

И пускай мое от боли
            сердце разорвется —
это в жизни, это в песне
            творчеством зовется.

ФРОНТОВОЙ ВАЛЬС

Долго не спит фронтовое село,
небо черно, и тропу замело,
            зарево запада,
                              школа не заперта,
в валенках вальс танцевать тяжело.

На топчане замечтал баянист
о перезвоне девичьих монист,
            водочка выпита,
                               стеклышко выбито,
ветер сорвал маскировочный лист.

Кружится девушка — старший сержант
трудно на холоде руки держать,
            «юнкерсы» в туче
                                 воют тягуче,
за горизонтом пожары лежат.

Битые окна лицо леденят,
девушку в танце ведет лейтенант,
            истосковался,
                            хочется вальса
в мраморном глянце лепных колоннад.

(В мраморном зале, у белых колонн,
в звоне хрустальном за белым столом,
            в шелесте кружев
                               кружит и кружит,
голову кружит у школьницы он.

Десять учительниц смотрят на них,
розовый бант, кружевной воротник…)
            Вдруг — не бывало
                          школьного бала —
парень с баяном замолк и поник.

Крепкие стены из крупных тесин,
за маскировкой — рассветная синь,
            школа не топлена,
                                пили не допьяна,
в гильзе снарядной погас керосин.

Вот и расходимся темной тропой,
дым фиолетовый встал над трубой;
            может, не сбудется
                               то, что почудится, —
но не забудется вальс фронтовой.

ЭДЕМ