Павел Далецкий - Концессия

• Название: Концессия
• Автор: Павел Далецкий
• Издательство: Ленинградское газетно-журнальное и книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1949

Роман П. Далецкого «Концессия» посвящен советскому Дальнему Востоку конца двадцатых годов. В нем показана борьба китайского и японского рабочего класса за свое освобождение, раскрыты агрессивные замыслы японских и американских империалистов против Советского Союза.

Книга рассказывает о непобедимой мощи и силе Советской страны.

---

Его составил из ста стихотворений поэт Ки-но-Цураюки в девятьсот втором году до европейской эры.

Ота развернул книгу и стал читать. Ничто так не утешает, как поэзия!

Цветы окутаны предутренним туманом,
И не увидеть их окраски.
Так хотя их аромат
Донеси до меня,
Весенний горный ветер.

А вот любимое стихотворение — поэтессы Оно-но-Комаци:

Особенно холодно.
Когда в пути
Ночуешь на скале.
Одолжи же мне
Свою меховую одежду.

Ота прочел его три раза, отдаваясь очарованию тонкой музыки настроения и слов:

Одолжи же мне
Свою меховую одежду...

Хорошо также и стихотворение Арихара-но-Нарихара. Поэт жил в девятом веке нашей эры.

Луны нет.
И весна не прежняя.
Один только я
Остаюсь все тот же.

«Весна не прежняя, — думал Ота. — Да, конечно. Все изменчиво; но ведь сердце человека должно быть постоянно, иначе оно ничего не стоит».

Во всех комнатах сразу заговорили большие стенные часы: одни — басом, серьезно и вдумчиво, другие — сочувственно поддакивая, а в комнате пастора зазвонили его любимые колокольчики.

В каждой комнате висели часы. Ведь это удобно: поднимешь голову — и знаешь время.

Десять часов.

И тут Ота уловил во дворе, за окнами и стенами, несомненный шелест шагов по каменистой тропинке.

Замер. Вот звуки тише, очевидно, человек повернул за угол.

А впрочем, он — не мальчишка, чтобы так ждать изо дня в день. Он отлично может обойтись и без любви и дружбы своего ученика! Он может жить сам собой и своим делом.

— Ах, вот... стук!

Ота поднимается одним движением и скользит к двери. Он босиком. Ноги у него темные, сухие, с длинными пальцами...

— Пожалуйста, пожалуйста!.. — говорит он тихим от разочарования голосом и кланяется. — Пожалуйста, уважаемый Яманаси-сан...

Яманаси-сан отвешивает хозяину не столь низкий поклон, какой требует вежливость, руки его слегка дрожат, голос отрывист.

— Здравствуйте, учитель... Я хожу сегодня по городу. Я взволнован... Вы знаете, нам некогда заниматься религией, и мы поручили это вам. Но здесь, на чужбине, в этой проклятой стране, особенно чувствуешь обаяние религии. Я пришел посидеть с вами полчаса.

Ота приятно улыбнулся, поклонился и с радостью заметил, что тоска его от присутствия чужого человека стала бледнее.

Они прошли в «канцелярию церкви», убранную по-европейски. Но ничего не было там напоминающего европейскую канцелярию. Цветы, картины, круглый стол под ковровой скатертью, альбомы, книги...

Яманаси сел на стул. Ота пододвинул ящик с конфетами и блюдо с яблоками.

— Проклятые идеи действуют на японцев, — отрывисто сказал Яманаси.

Брови у него росли редкими, торчащими во все стороны волосиками и придавали лицу смешную сердитость.

Ота вздрогнул, насторожился и крепче сел в кресле. Он вспомнил про Якимото и подумал о своем.

— Фирма «Уда» торгует Японией!

Ота расширил глаза и поднял брови.

— Продавать Японию американцам! Разве десять лет назад могло быть что-нибудь подобное?

От волнения в горле и во рту пересохло. Хриплый голос, вообще присущий пожилым японцам, стал хрипеть больше.

Яманаси взял яблоко и жадно ел. Ота молчал и ждал.

— Раньше люди жили для чести... А вот появились философы сумасшествия и учат, что люди живут и жили для кармана. И, смотришь, сколько уже у них последователей! Почтенный учитель, наша фирма пятнадцать лет строила на Камчатке заводы. Пятнадцать лет в наших руках была камчатская рыба. И что же, ведь разорение: неизвестная, нищая «Уда» отобрала от нас лучшие участки!

— Как же нищая?

— В том-то и дело, что у нее оказались деньги...

Лицо Яманаси изобразило полную растерянность. Он принялся за второе яблоко и ел, громко вздыхая и чавкая.

— Идеи — страшная вещь, — подтвердил Ота. — Идеи надо бить идеями. Я об этом думаю уже второй месяц. Это истина.

Яманаси доел яблоко и немного успокоился. Его всегда успокаивала еда.

— Мы будем бороться, — сказал он. — Я хочу вашего совета вот в чем...

Он нагнулся к пастору и стал говорить тихо, почти шопотом.

Он рассказал о том, что случилось на торгах.

Он снова и снова рисовал ужасное предательство «Уда».

— Американцы хотят уничтожить японское рыболовство, бон-сан, — говорил он, высоко поднимая мохнатые брови. — Вчера я разговаривал с консулом. Он умный человек, но он не успокоил меня. Потом я разговаривал с секретарем консульства. Господин Ямагути сказал, что в городе появился американец Гастингс, лейтенант, приехал со своим кораблем. Сходит на берег, был в Интернациональном клубе моряков. Больше всего интересуется китайцами. Почему, бон-сан, американский лейтенант больше всего интересуется китайцами? Я всегда беспокоюсь, когда американцы на что-нибудь обращают внимание. И вот я решил навестить вас с одной просьбой: погадайте мне, почтенный учитель. — Он пожевал губами. — Нельзя ли из этого интереса извлечь какую-нибудь пользу?

Яманаси грустно, умоляющими глазами, смотрел на Ота.

— Я ведь не гадаю, — с некоторым сомнением сказал пастор. — Когда-то гадал, теперь забыл.

Яманаси облизал сухие губы.

Ота взглянул на эти тонкие, очевидно горячие губы и коротко вздохнул.

— Ради вас постараюсь кое-что припомнить...

БРИГАДИРЫ

Бочарный завод в Гнилом Углу, на склоне сопок, над ипподромом. Внизу тоненькая речонка Объяснение. По ее берегам китайские огороды, парники и фанерные домики самовольных засельщиков. От ипподрома идут военные шоссе к Улиссу, на Басаргин, к бухтам Тихой, Горностай и к Трем Камням. По шоссе пылят автомобили, телеги и пешеходы. Былые стоянки полков, казармы и офицерские флигеля теперь превратились в пригороды, а многокилометровые шоссе — в улицы.

В Гнилом Углу кончается Золотой Рог. Вода здесь теплая, мирная, масляная. Но тишина и мир нарушаются с каждым днем. Здесь выросла «фабрика городов»: на ней строят разборные дома. В легком, удобном виде они переплывут на Камчатку и там послужат основанием новой жизни. К «фабрике городов» прошла железнодорожная ветка, появились причалы, пакгаузы и грузчики; пароходы заглядывают сюда все чаще и чаще. Покой и тишина в Гнилом Углу нарушены навсегда.

Бочарный завод — одна из тех точек, от которых естественно тянутся линии через океан на Камчатку.

Бочарный завод — точка, на которую, также вполне естественно, смотрят японцы.

Их волнуют подобные «точки» на советском побережье.

Приятно получать за гроши кругляши ценного леса и, обтесав, возвращать назад с радующими процентами. Еще приятнее знать: вот не захочу и не продам ни доски для кунгаса, ни клепки для тары.

Но гораздо менее приятно замечать, как люди перестают зависеть от тебя, от твоей жизни и твоего кунгаса.

На бочарном заводе работают две русские бригады и одна китайская. Сюда пришли китайские пассажиры третьего класса, приехавшие на «Трансбалте».

Весело разговаривая, пришли они в Гнилой Угол с полосатыми тюками на плечах, в черных шапках, в соломенных шляпах, в длинных штанах, забинтованных у лодыжек, в черных туфлях. Через полчаса получили на руки номерки и отправились в мастерские.

Сей подтолкнул локтем Цао Вань-суна.

— Как тебе все это нравится? Заработная плата — три рубля в день. Если заболеешь, платит страховая касса. Раз в неделю отдых. Жить будем вон там на горе, в общежитии... Там раньше жили царские солдаты.

Цао молчаливо улыбался.

— Что ты будешь делать со сбережениями? Не набрать ли нам сотняшку-другую и не вступить ли компаньонами в какое-нибудь дело?

Оба засмеялись.

— А вот, смотри на почтенного отца, — указал Сей.

Рабочие поднимались в сборочную — длинное здание, расположенное на сопке выше других. Из дверей сборочной вышел широкоплечий высокий китаец и, взглянув вниз, на тропу, остановился на площадке, очевидно, поджидая партию.

— Сюда, сюда! — говорил он подходившим.

— Настоящий почтенный отец! — согласился Цао.

— Меня зовут Сун Вей-фу, — сказал высокий китаец и несколько секунд молчал, и несколько секунд подходившие могли рассматривать его полные крепкие щеки, черные блестящие глаза без бровей, шрам через лоб и шрам через подбородок. — Я — бригадир Сун Вей-фу! — крикнул он, криком подзывая отставших. — Вы будете работать в моей бригаде. Что такое бригада? — он прищурил левый глаз. — Это — часть армии. Что такое бригадир? Это — генерал. Вы у себя в Шанхае, Чифу и Харбине слышали о таких вещах?

Он прищурил сразу оба глаза и улыбнулся. И слушатели, обступавшие его все теснее, тоже улыбнулись. Цао тихонько щелкнул языком и подумал: