Пол Андерсон - Дети водяного. Последнее чудовище

• Название: Дети водяного. Последнее чудовище
• Автор: Пол Андерсон
• Издательство: Сигма-пресс, Амбер, Лтд
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88358-064-5

Без издательской аннотации.

Содержание:

Дети водяного. Роман.

Последнее чудовище. Рассказ.

Иллюстрация на обложке Д. Бернса.

---

— Приветствую тебя, — громко сказал Пука среди веселого шума. — Твое лицо мрачно, отчего ты не весел? Могу я чем-нибудь тебе помочь?

— Благодарю, но мне как будто ничего не нужно, — ответил Ванимен.

— Случилась неприятность?

— Позже, когда праздник закончится, я поговорю с твоим отцом. Не хочу омрачать вашей радости.

— Прошу тебя, скажи, в чем дело. Вдруг я смогу быть чем-нибудь полезен?

— Ладно, — согласился Ванимен.

Миива, которая так до сих пор и не выучилась языку хорватов, незаметно отошла в сторону.

— Ладно, Пука. Коли ты так настаиваешь, скажу. Слышал ли ты, что мы встретили на озере русалку?

Пука удивился.

— Как ты говоришь, русалку?

— Да. Призрак утонувшей девушки. Он обитает в водах, которые поглотили тело утопленницы.

Пука широко раскрыл глаза и вздохнул.

— Это вилия, — сказал он. — С кем ты говорил о ней? — Пука немного помедлил. — А не знал, что ты ее видел. Никто не сказал — люди вообще боятся о ней говорить.

— У вас ее зовут вилией? — настороженно спросил Ванимен. — Однажды я столкнулся с призраком из их рода. Далеко отсюда, на севере. И потому я сразу понял, что это за существо, когда увидел ее на озере. Меня охватил ужас, и я бежал, скрылся от нее в водах озера. Я стыжусь своей трусости. Твой отец прогнал призрак, но потом, когда я хотел объяснить, почему храбрость мне изменила, он не пожелал разговаривать. Сказал, что ему неприятно слышать что-либо о подобных вещах.

Пука кивнул:

— У отца есть на то причины. Однако, я думаю, если бы ты проявил настойчивость, он не отказался бы тебя выслушать. Тут нет никакой тайны. Это печальная история, но не позорная для отца.

— Эта… вилия насмехалась над нашей победой. Как я заметил, люди радуются тому, что смогут теперь рыбачить на озере, и рассчитывают на помощь моих подданных. Неужели твои земляки лишились рассудка? Если Водяной едва не погубил их, то как же они не боятся вилии? Ведь она убьет их!

— Вилия? Убьет? — Пука опешил. — Да от нее никакого вреда. Пеший и тот зловреднее. Она, конечно, из озорства может нагнать ветер, и он, скажем, сорвет развешанное на веревках выстиранное белье. Младенца утащить может, если мать зазевается, но она всегда сразу же приносит дитя и кладет в колыбельку. Да ведь и отпугнуть ее легко, она боится полыни. Конечно, если кто-нибудь поддастся ее чарам и пойдет за ней, он совершит смертный грех. Да только никто об этом не мечтает, никогда ни с кем такого не случалось, даже с теми, кого она пыталась заманить в лес. Оно и понятно, ведь призрак уже сам по себе внушает людям ужас. Я это очень хорошо знаю… Слишком хорошо. Лучше бы не знать.

— Почему? — Ванимен пытливо поглядел в глаза юноши.

Пука поежился, словно от озноба, хотя стоял теплый солнечный день, шумный, звонкий и радостный.

— Я был тогда с Михайлой, моим братом, на охоте. Тогда-то она его и приметила. Это случилось два года назад. Я видел ее лицо. У нее было лицо Нады, девушки, которая утопилась в озере три года тому назад…

Тут кто-то схватил Пуку за плечо и швырнул наземь. Перед ними стоял отец Томислав.

— Ложь! Все ложь, до последнего слова! — крикнул старик.

Он незаметно подошел сзади и слышал, о чем говорит Пука. Теперь он стоял над упавшим на землю пареньком. Вмиг смолкли голоса и звуки музыки, настала полная тишина, все испуганно смотрели на Томислава. Тот поборол гнев и глухо произнес:

— Пука, я не хотел сказать, что ты обманщик. Ты сам обманут. То было случайное сходство, оно тебя обмануло. Или происки дьявола. Прости, Пука.

Томислав обвел взглядом всех, кто в молчании стоял вокруг. И вдруг из глаз у него полились слезы.

— Моя дочь не утопилась! — прошептал он. — Она не совершила греха самоубийства. Господь не осудил мою дочь, она покоится в освященной земле, на христианском кладбище. А ее душа, она… Она в раю.

Старик побрел прочь в расступившейся перед ним толпе.

* * *

Ночной дождь стучал по крыше замка, за окнами завывал ветер. От каменных стен, проникая сквозь плотные шпалеры, струился холод. Сумрак силился поглотить огоньки свечей. Иван Шубич и морской царь сидели друг против друга. Иван решил обойтись в этот вечер без слуг, и потому его жена не ушла спать, а сидела в дальнем углу зала, грелась возле жаровни с углями и по знаку Ивана подавала на стол вино.

— Ладно, — сказал Иван. — Лучше уж я сам расскажу тебе обо всем. Иначе ты станешь избегать озера, а я ведь надеюсь, что ты и твои подданные поселитесь в наших местах и передадите людям свое уменье и опыт, обучив их рыболовному промыслу. Да и нет ничего постыдного для моей семьи в том, что с нами случилось. — Иван тяжело вздохнул. — Не стыд, а печаль… Нет, скорее горечь. Я понимаю, что не прав, но чувствую именно горечь.

Иван притронулся к шраму, которым было изуродовано его лицо.

— И тебе, Ванимен, нисколько не должно быть стыдно, что ты тогда бросился бежать от нее. По моему мнению, подобные существа и здесь, на юге, не менее страшны, чем те, что обитают в северных странах, как ты мне рассказал. Признаюсь тебе: я до конца дней не забуду ужаса, который пережил тогда, хоть и сам лучше всех знаю, что недаром слыву храбрецом. Однако — не могу объяснить почему, может быть, потому, что мы во многом совсем не такие, как люди племени руссов, мы настолько другие, что и сама смерть нас с руссами не уравняет, — как бы то ни было, вилия не принадлежит к числу страшных призраков или демонов, какими являются северные русалки. О, конечно, если человек по глупости пойдет за ней, тогда… Но все-таки раньше у нее была душа. Ты… — Иван вдруг осекся.

Ванимен через силу улыбнулся.

Иван отхлебнул из кубка и поспешно заговорил о другом:

— Я не питал бы недобрых чувств к Наде, но ведь из-за нее мой старший сын удалился от мира. Так я думаю. Но, может быть, я ошибаюсь. Кому, кроме Бога, ведомы движения человеческого сердца? А Михайло был таким веселым парнем, так любил жизнь. В нем я узнавал себя в молодые годы. И вот Михайло ушел в монастырь. Сожалеть об этом не подобает, безусловно. Да монастырь, пожалуй, был для него спасением. Моему младшему, Пуке, монашеская ряса подошла бы куда как лучше, Михайло был совсем другого склада, тот, прежний Михайло… а теперь Лука унаследует… нет, не унаследует Лука жупанской власти. Потому что жупана назначает король или избирают главы знатнейших родов. И король, и знать сразу же поймут, что воин из Пуки никудышный.

Иван поднес к губам кубок. В наступившей тишине слышалось лишь завывание ветра, который бушевал над крышей замка. Наконец Ванимен нарушил молчание:

— Правда ли то, что вилия в своей прежней жизни была дочерью Томислава?

— Старику нестерпимо больно об этом слышать, — ответил Иван. — Те, кто любит Томислава, никогда не упоминают при нем о Наде. Нынче он обидел моего сына, но я не держу на старика зла. Ничего страшного не произошло, Пука получил урок и впредь будет вести себя осмотрительнее. Однако речь не о нем. Я должен наконец рассказать тебе о том, что в наших краях известно всем и каждому. Твой мир — мир чудес и волшебства. Должно быть, ты лучше, чем люди, можешь судить о том, что сейчас услышишь.

И Иван начал свой рассказ.

— Сразу же должен тебе сказать, что Зена, жена Томислава, была из тех женщин, что приходят на эту землю для горя и страданий. Отец Зены был незаконнорожденным сыном тогдашнего жупана и крепостной девушки, которая, говорят, была писаная красавица. Жупан дал сыну вольную, и тот, когда вырос, стал гусляром, странствующим музыкантом. Был этот парень настоящим ветрогоном и однажды устроил в городе переполох — привел в дом невесту, которую нашел себе среди цыган. Эти бродяги и язычники в те времена как раз кочевали по нашей стране. Невеста его, правда, была крещеная, однако насколько искренним было ее обращение в христианскую веру, никто не мог сказать. И гусляр, и его жена цыганка умерли молодыми от тяжкого недуга. Их дочь Зену взяли к себе родственники. Надо заметить, родня все детские шалости и проступки Зены относила на счет дурного нрава, якобы унаследованного ею от родителей. Я так до конца и не понимаю, что побудило Томислава просить руки Зены — то ли красота девушки, то ли жалость, которую он испытывал к сироте. Об их горестях ты знаешь. После того как родилась Нада, жена Томислава тяжело захворала, ее одолела безысходная тоска, и до самой смерти она не вставала с постели. Какие же воспоминания о матери остались у Нады? Соседи по доброте душевной иногда уделяли девочке внимание, отец отдал ей всю любовь своего сердца, дочь была для него все на свете. Но разве мужчина в одиночку может как следует воспитать ребенка? По-видимому, Томислав слишком многое поверял дочери, а ведь священник знает все беды и горести людские. Я думаю, Наде слишком рано открылось то, что мир наш — юдоль скорби. Не знаю… Я ведь простой солдат, Ванимен.