Генри Миллер - Под крышами Парижа (сборник)

• Название: Под крышами Парижа (сборник)
• Автор: Генри Миллер
• Жанр: Контркультура
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10566-9

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического романа. Повесть «Дьявол в раю» (представленная в новой редакции) – это своего рода притча о несостоявшемся спасении, о том, что всякое благодеяние непременно наказывается, о безуспешности диалога двух фатализмов: староевропейской астрологии и новомодного на тот момент восточного дзена. Роман «Под крышами Парижа» (публикующийся в новом переводе) – пожалуй, наиболее скандальное произведение современного классика; книгу эту, которую Норман Мейлер назвал «лучшим эротическим романом нашего времени», Миллер писал в переломном 1941 году по заказу лос-анджелесского книготорговца, получая доллар за страницу, и первоначальный тираж составил пять машинописных экземпляров.

---

Было совершенно очевидно, что надо что-то делать, иначе все мы сойдем с ума. Мы уже перепробовали все традиционные средства – никакого прока. В отчаянии я упросил одного своего друга, который жил в нескольких сотнях миль отсюда, предпринять к нам специальную поездку. Он был способным разносторонним врачом-терапевтом, хирургом и психиатром в придачу. Он также немного говорил по-французски. Он и вправду был необычным малым и в то же время щедрым и дружелюбным. Я знал, что он, по крайней мере, даст мне хороший совет, если не сумеет справиться с данным случаем.

Итак, он приехал. Он осмотрел Морикана с ног до головы, а также изнутри и снаружи. После чего завел с ним разговор. Он больше не обращал внимания на кровоточащие раны и даже словом не обмолвился на сей счет. Он говорил о чем угодно, только не о чесотке. Как если бы полностью забыл, для чего его вызвали. Морикан все пытался напомнить ему о причине его визита, но моему другу удавалось направить его внимание в другую сторону. Наконец, выписав рецепт, оставленный перед носом Морикана, он собрался уезжать.

Я проводил его до машины, желая узнать, что же он на самом деле думает.

– Тут ничего не сделаешь, – сказал он. – Когда он перестанет думать о чесотке, она исчезнет.

– А пока?..

– Пусть принимает таблетки.

– Они действительно помогут?

– Это зависит от него. От них никакого вреда, равно как и никакой пользы. Если он не решит иначе.

Последовала тяжелая пауза. Вдруг он сказал:

– Хочешь, дам тебе честный совет?

– Конечно хочу, – сказал я.

– Тогда сбагри его с рук.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что слышал. Это все равно как если бы ты поселил у себя прокаженного.

Вероятно, у меня был крайне озадаченный вид.

– Все очень просто, – сказал мой друг. – Он не хочет выздоравливать. Сочувствие, внимание – вот чего он хочет. Он не мужчина, он дитя. Испорченное дитя.

Снова пауза.

– И не беспокойся, если он станет угрожать самоубийством, когда все остальное провалится. Он себя не убьет. Он слишком себя любит.

– Понимаю, – сказал я. – Вот, значит, как оно обстоит… Но, черт подери, что же мне ему сказать?

– Это на твое усмотрение, старина. – Он завел мотор.

– О’кей, – сказал я. – Может, мне и самому эти таблетки пригодятся. Во всяком случае, премного благодарен!

Морикан уже дожидался меня в засаде. Он попытался изучить рецепт, но ничего не разобрал – почерк был ужасный.

В нескольких словах я объяснил ему, что, по мнению моего друга, его недомогание психологическое.

– Это и дураку известно! – выпалил он. И на следующем выдохе: – Он действительно доктор?

– И довольно известный, – ответил я.

– Странно, – сказал Морикан. – Он говорил как имбецил.

– Да ну?

– Спрашивал, не занимаюсь ли я онанизмом.

– Et puis?..[99]

– Нравятся ли мне женщины так же, как мужчины. Принимал ли я когда-нибудь наркотики. Верю ли я в эманацию. И так далее и тому подобное… C’est un fou![100]

На минуту или больше он от гнева потерял дар речи. Затем тоном абсолютно несчастного человека он пробормотал как бы самому себе:

– Mon Dieu, mon Dieu, qu’est-ce que je peux faire? Comme je suis seul, tout seul![101]

– Ничего-ничего, – промямлил я, – успокойтесь! Есть вещи похуже чесотки.

– Например? – спросил он.

Он задал вопрос столь быстро, что застал меня врасплох.

– Например? – повторил он. – Психологическое!.. Pouah![102] Он, должно быть, принимает меня за идиота. Что за страна! Никакой гуманности. Никакого понимания. Никакого интеллекта. О, если бы я только мог умереть… сегодня же!

Я не проронил ни слова.

– Чтоб вы никогда так не страдали, mon cher Миллер, как я страдаю. Война была ничто по сравнению с этим!

Неожиданно его взгляд упал на рецепт. Он схватил его, смял в кулаке и бросил на пол.

– Таблетки! Он дает мне, Морикану, таблетки! Ха! – Он сплюнул на пол. – Он мошенник, ваш друг. Шарлатан. Самозванец.

Так окончилась эта первая попытка вызволить его из беды.

Прошла неделя, а затем кто еще мог объявиться, как не старый мой друг Гилберт. Уф, подумал я, наконец-то человек, говорящий по-французски, человек, который любит французскую литературу. Какое лекарство для Морикана! За бутылкой вина мне не составило труда втянуть их в разговор друг с другом. Для них было делом нескольких минут начать дискуссию о Бодлере, Вийоне, Вольтере, Жиде, Кокто, les ballets russe[103], «Ubu Roi»[104] и тому подобном. Увидев, как они славно начали, я благоразумно удалился в надежде, что Гилберт, который тоже испытал на себе превратности судьбы Иова, поднимет дух своего собеседника. Или, по крайней мере, напоит его.

Примерно час спустя, когда я прогуливался на дороге со своей собакой, ко мне подкатил Гилберт.

– Что, уже исчезаешь? – спросил я.

Чтобы Гилберт уехал до того, как опустела последняя бутылка, – это было на него не похоже.

– Я сыт по горло, – ответил он. – Ну и мудак!

– Кто, Морикан?

– Именно.

– Что случилось?

Ответом мне был его взгляд, полный крайнего отвращения.

– Знаешь, что я бы с ним сделал, amigo?[105] – мстительно сказал он.

– Не знаю. Что?

– Столкнул бы его со скалы.

– Легче сказать, чем сделать.

– Попробуй! Это лучшее решение. – С этими словами он нажал на газ.

Слова Гилберта были для меня шоком. Ведь он прежде никогда так не говорил о другом человеке. Добрая, мягкая, тактичная душа, он сам прошел через подобный ад. Видимо, для него не составило особого труда раскусить Морикана.

Тем временем мой добрый друг Лайлик, который снимал хибарку в нескольких милях отсюда, делал все возможное, чтобы Морикан чувствовал себя как дома. Морикану нравился Лайлик, к нему он питал безусловное доверие. Да и вряд ли у него могли возникнуть иные чувства, поскольку Лайлик только и делал, что заботился о нем. Часами Лайлик сидел с ним, выслушивая его горестные сказки.

От Лайлика я узнавал по крупицам, что, как считал Морикан, я не уделяю ему должного внимания.

– Ты ни разу не поинтересовался его работой, – сказал он.

– Его работой? Что ты имеешь в виду? Над чем же он работает?

– Пишет мемуары, насколько я понимаю.

– Интересно, – сказал я. – Надо будет как-нибудь посмотреть.

– Между прочим, – сказал Лайлик, – ты видел его рисунки?

– Какие рисунки?

– Бог мой, ты их еще не видел? У него целая куча в портфеле. Эротические рисунки. Тебе повезло, – загоготал он, – что таможенники их не откопали!

– Они хоть имеют какую-то ценность?

– И да и нет. Во всяком случае, детям их лучше не показывать.

Через несколько дней после этого разговора возник еще один старый друг. Леон Шамрой. Как всегда, он был нагружен дарами. В основном – едой и выпивкой.

На этот раз Морикан еще шире прежнего распахнул свои соколиные зеницы.

– Потрясающе, – пробормотал он, оттянув меня в сторонку. – Миллионер, наверное?

– Нет, просто кинооператор, работающий на компанию «Фокс». Человек, которому присуждают всех «Оскаров». Жаль, вы не понимаете, что он говорит, – добавил я. – Во всей Америке больше никто не может сказать то, что говорит он, и выйти сухим из воды.

Тут в разговор вмешался Леон.

– О чем это вы там шепчетесь? – спросил он. – Кто этот малый – один из твоих монпарнасских друзей? Он говорит по-английски? Что он здесь делает? Бьюсь об заклад, доит тебя. Дай ему выпить! Ему скучно или грустно. Вот, дай ему попробовать одну из этих, – сказал Леон, выгребая целую горсть сигар из нагрудного кармана. – Всего доллар за штуку. Вдруг ему понравится?

Он кивнул Морикану, давая понять, что сигары для него. При этом он выбросил наполовину выкуренную гаванскую сигару, которой позволил погаснуть, и закурил новую. Сигары были чуть ли не в фут длиной и толстые, как семилетние гремучие змеи. У них был также прекрасный аромат. И по два доллара за такое было бы дешево, решил я.

– Объясни ему, что я не говорю по-французски, – сказал Леон слегка раздраженно, потому что Морикан выразил благодарность на своем велеречивом французском. Не закрывая рта, Леон вскрыл коробку, из которой вывалил радующие глаз сыры, салями и лососинку. И через плечо: – Скажи ему, что мы любим выпить и закусить. А языками потом почешем. Эй, где вино, которое я привез? Нет, погоди минутку. У меня в машине есть бутылка «Хейг энд Хейг». Отдадим ему. Бедный малый, клянусь, ни разу в жизни не принял стакана виски… Послушай, да что с ним такое? Он хоть умеет улыбаться?

Он продолжал фонтанировать в том же духе, открывая новые коробки, отрезая себе большой ломоть кукурузного хлеба, намазывая его вкуснейшим сладким маслом, накалывая оливку, пробуя анчоус, затем маринованные огурцы, немного этого, немного того, и одновременно извлекая коробку конфет для Вэл вместе с прекрасным платьем, ниткой бус и…

– А это для тебя, ублюдок! – И он швырнул мне жестянку дорогих сигарет. – У меня для тебя еще есть в машине. Между прочим, забыл спросить – как твои дела? Состояние еще не нажил? Ты и Буфано![106] Парочка сирот. Ты счастливчик, что у тебя есть такой друг, как я… который зарабатывает на жизнь, а?