Светлана Гольшанская - Страждущий веры (СИ)

• Название: Страждущий веры (СИ)
• Автор: Светлана Гольшанская
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2015

Не ходи, деточка, на север, не ступай на тропу нетореную. Вспыхнут полугодовой ночью в небе зеленые огни червоточины и захватят тебя в свою круговерть. Затянут в ледяную преисподнюю, в логово демонов самое. Наобещают любовь до гроба Ночные Ходоки, как поверишь — всю кровушку выпьют, а потрохами варгов свирепых прикормят. И будут шальные туаты отплясывать на твоих костях. Не ищи, глупая, зверя диковинного, не буди бога трусливого. Исказит судьбу тропа нетореная, изуродует — всю жизнь маяться будешь. И не счастье тебя ждет в конце дороги, а демон лютый, самый страшный из всех.  

---

Когда костёр потух, я собрала обугленные косточки и закопала их, снова бормоча под нос нелепицу и посыпая могилку полынью и подорожником. Расквитавшись с грязным делом, я подобрала с земли свёрток с остывшими пирожками и побрела в расположенный неподалёку город. Молчаливые стражники у ворот без лишних расспросов пропустили меня за пару медек. Никуда не сворачивая с ведущей через всё поселение широкой дороги, я вышла на главную площадь. В самом её сердце посреди рыночных рядов возвышался стройный деревянный храм с круглыми, похожими на луковицы куполами. Дом матери-земли Калтащ и её тринадцати сыновей — духов-покровителей ремёсел и земледелия. Отсюда никогда никого не выгоняли. В южных городах у таких храмов собирались толпы нищих и убогих. Просили милостыню, ждали, когда служители вынесут на улицу большой чан с чечевичной похлёбкой и разольют по глиняным плошкам, чтобы накормить всю ораву. Но север бездомные бродяги не любили — мало кому удавалось пережить суровые холода без крыши над головой, да и летние ночи здесь выдавались не слишком тёплые. Уж мы-то с братом хорошо это прочувствовали.

Я уселась на ступени, чтобы немного передохнуть. Из полукруглых дверей с резным растительным орнаментом вышел укутанный в медвежью шкуру жрец.

— Что кручинитесь? Невестушку свою обидели? — сердобольно поинтересовался он. — Так поговорите с ней. Бабы, они ж добрые, всё простят.

Я слабо улыбнулась. Бабы добрые. А я, видно, совсем не баба. Протянула жрецу монетку и попросила помолиться за прощение. Совесть облегчу, хоть боги земли нам не покровительствуют. Жрец ласково улыбнулся и ушаркал обратно в храм. Я раскрыла свёрток с пирожками и попробовала один. Кусок стал в горле сухим комом. Залила его студёной колодезной водой и кое-как проглотила. А перед глазами до сих пор мелькала постыдная сцена на сеновале. Все вокруг чувствуют любовь, страсть хотя бы. А я как пустая. Ни к кому не тянет, никто не заставляет живот наполняться бабочками — так вроде это чувство в любовных балладах описывают. И почему именно бабочки? Ведь тогда, значит, в живот набросали склизких мохнатых гусениц. Гусеницы поедали потроха, пока не сплели себе из кишок коконы, из которых и вылупились те самые любовные бабочки. Жуть!

Что за несуразные у меня мысли? Видно, не женщина я вовсе, раз не трепещу перед этим чувством. И уж конечно, не мужчина. Что-то среднее, без судьбы и смысла. Рука коснулась обмотанного грубой кожей эфеса. Вот как этот меч, такое же глупое и бесполезное создание.

Обхватив колени руками, я оглядывала собравшийся на торжище люд. Гомонили, но не сильно, легко сговариваясь о ценах, ненавязчиво зазывали посмотреть товар, если покупатель качал головой, уходили искать другого, более сговорчивого. Молодые и не очень хозяюшки брали с выставленных вдоль площади деревянных прилавков в основном продукты, ткани и нитки. Мужчины заглядывали к кузнецам за инструментом либо осматривали выставленный на продажу скот.

Среди пёстрой толпы тревожным серым пятном выделялась девочка лет восьми, а, может, десяти. Невысокая, худенькая, темноволосая и странно смуглая для этой местности. Одета она была в прохудившийся холщевый балахон, а ноги вместо башмаков укутаны тряпками. Правую руку девочка прятала за спину, а левой держала букетик пронзительно-синих васильков и предлагала прохожим со словами: «Возьмите! Всего за одну медьку или кусочек хлеба! Или плоскую овсяную лепёшку! Или недозрелое яблоко!» Все шарахались, словно она болела чем-то мерзким и заразным. Должно быть, девочка очень голодна, раз терпит такое. А я давлюсь каждым куском. От меня не убудет, если я отдам всего один пирожок, а Вейас ни о чём не узнает. Я направилась к девочке, но не успела дойти всего пары шагов, как кто-то толкнул её. Девочка распласталась животом на земле. Букетик затоптали спешившие по делам прохожие. Я протянула девочке руку и помогла подняться, боясь, как бы её не постигла такая же участь.

— Простите. Не стоило. Я такая неуклюжая, — стеснительно пробормотала девочка, пряча глаза. Я было подумала, что она из манушей, которые большими таборами кочуют по всему Мидгарду, нигде надолго не останавливаясь. Но у манушей глаза ярко-голубые, а у этой — тёмные уголёчки.

— Ещё как стоило. Идём, — я помогла ей отряхнуться.

Хотела устроиться с ней возле храма, но на порог снова вышел жрец и непреклонно покачал головой. Нельзя? Почему? К Калтащ пускают всех, даже нищих и больных. Я сделала ещё шаг, но тут заупиралась сама девочка. Вырвалась, замахала руками:

— Нет! Они побьют меня палками. Я ничего дурного не хотела, только кусочек хлебушка выменять. Клянусь!

Я вдруг поняла, почему она прятала правую руку: на ней не хватало кисти, а рукав лохмотьями свисал так, чтобы это скрыть. Воровка? Но ведь она совсем кроха. У меня-то красть нечего, кроме злосчастных пирожков и затупленного меча. Я улыбнулась как можно ласковей и повела её прочь от колких взглядов прохожих.

Мы устроились в леске подальше от города, на излучине узкой речушки, глубокой и бурливой, с сильным течением и крутым обрывистым берегом. Я заставила девочку снять балахон, оставив в одной посеревшей от носки нижней рубахе. Как следует выкупала, смазала ссадины на тощем, с выпирающими костями теле заживляющей мазью и отдала свёрток с пирожками. Пока девочка уплетала еду за обе щёки, я выстирала её засаленную одежду и повесила сушиться на старой ветвистой иве.

— Не торопись так, а то плохо станет, — предупредила я, наблюдая, как девочка давится, откусывая слишком большие куски.

— Простите! — испуганно залепетала она, щедро обсыпая себя крошками. — Я просто так давно ничего не ела, кроме лебеды и сосновой коры. В последнее время мне так худо делалось, что я даже их есть не могла. Хотела цветы на кусок хлеба выменять. Дядька Лирий предупреждал, что нельзя попрошайничать, но я не послушала, вот и...

Говорила она торопливо, с гортанным придыханием на некоторых звуках. И всё время бегала взглядом, словно чего-то опасалась. Я никак не могла оторвать глаз от её искалеченной руки. Что же это за девочка такая? Почему её заставляют есть кору с лебедой?

— Давай лучше знакомиться, — я подбадривающе подмигнула, надеясь хоть немного развеять напряжение. — Я Лайс..., да, Лайс из Белоземья. Это на юго-востоке. Мы с братом на север едем лучшей доли искать. А ты тоже с юга?

— Я Айка, из Тегарпони, — она хмуро потупилась.

Это же один из самых больших южных городов в Сальвани, почти на границе с Муспельсхеймом. Дальше и придумать нельзя.

— Куда же вы едете?

— Мы… скитаемся. Нас отовсюду гонят.

Айка развалилась на огромных листьях лопуха, вытянув руки и ноги в стороны.

— Мы ищем благостный край, где нет ни голода, ни нужды, ни холода, ни болезней. Где люди добры, честны и милосердны, а дети не бывают сиротами.

— Так ты сирота?

Айка кивнула, пристально разглядывая сияющее в самом зените солнце, от чего её глаза наполнялись слезами.

— Мне было пять, когда чёрная лихорадка забрала папу с мамой. Ещё у меня был братик, но теперь и его нет.

Я устроилась рядом и тоже до ряби в глазах вглядывалась в исступлённо яркое светило.

— А я свою маму никогда не видел. Говорят, она была очень красивая и добрая. Мне бы хотелось быть, как она...

— Но ты ведь парень, — усмехнулась Айка.

Я напряглась. Едва себя не выдала. Взрослый бы давно догадался о моей тайне. Но девочка продолжала светло улыбаться:

— К тому же ты и так самый красивый и добрый из всех, кого я встречала. Правда-правда!

Я неуютно передёрнула плечами. Балахон на ветру уже успел просохнуть. Я поднялась и принялась его штопать. Прорех оказалось много, поэтому я начала с тех, в которые можно было просунуть ладонь. Айка повернулась набок и, щурясь, наблюдала за мной.

— Ты похож на ангела, — важно заметила она.

— Это такой демон?

— Нет, глупый! Это божественный посланник. Как можно не знать про божественных посланников?

Я пожала плечами.

— Ангелы прекрасны, как никто из смертных. Они ненадолго спускаются с небес, чтобы принести людям покой и облегчить страдания. А когда наступит конец времён, они приведут в наш мир милостивого Господина, чтобы он сделал всех людей счастливыми. Надеюсь, у них получится.

Я провела рукой по своим неровно обстриженным волосам. Прекрасна, как никто из смертных, смешно, да? Стало тоскливо, и я поспешила сменить тему.

— А что случилось с твоей рукой? — этот вопрос не давал мне покоя и приковывал взглядом к пустому рукаву рубахи.

Айка мигом помрачнела и принялась баюкать искалеченную руку, словно успокаивая боль в так и не затянувшейся ране.

— Если не хочешь...

— Нет, всё в порядке. Просто… — она громко всхлипнула, но продолжила: — Это произошло в Тегарпони, когда мой братик был ещё жив. Мы голодали, ели сырых птиц, подстреленных из рогаток на улицах нижнего города, спали в сточных канавах. Однажды мой братик заболел. Лекари из храма Вулкана говорили, что это от грязи и плохой пищи. Братик мучился несколько дней и постоянно просил есть. Я украла для него буханку хлеба из пекарни, рядом с которой вкусно пахло тёплой еды. Когда я вернулась, братик уже отправился по Сумеречной реке. Меня поймали и отрубили кисть.