Иван Дроздов - Мать Россия! прости меня, грешного!

• Название: Мать Россия! прости меня, грешного!
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2002

Роман "Мать Россия! прости меня, грешного!" один из двух, объединённых одной темой, романов вышедших в книге под общим названием "Прости меня грешного", о попавших в гибельную яму, и о том, как они из неё выбираются. Драматизм положений, острота столкновений героев и персонажей — все самые характерные черты творчества Ивана Дроздова — появляются здесь с особой остротой.

---

— Борис Петрович, вам было плохо: я сама это видела, как вам было нехорошо. Николай Семёнович услышал беду на расстоянии, шёл вам на помощь. Право, это всё фантастично. Не знай я сама, не будь свидетелем, никогда бы никому не поверила. Вот вам экстрасенсы!

— Милая Наталья Сергеевна! Я вас очень люблю и не хотел бы видеть вас в положении человека, утверждающего сомнительные вещи. Никакой я не экстрасенс, — и, признаться, не верю, что они в природе существуют. Однако тайнами полнится мир. И сам человек представляет собой величайшую тайну природы. И конечно же, есть люди, которые глубже других проникли в самый сложный из миров, мир человеческой психики. Для познания чувственного строя человека, для воздействия на этот строй есть одно радикальное оружие — слово. Вот этим-то оружием я и пользуюсь. Иногда у меня бывают удачи, в другой раз — нет. И тогда я думаю: значит, не нашел верного, нужного слова или применил его в неподходящий момент. И поверьте: говорю вам, не рисуясь, — говорю правду. Я вас всех уважаю и повторяю: не хотел бы морочить ваши молодые доверчивые умы.

Курнавин, закончив свой монолог, некоторое время оглядывал всех по очереди, затем поднялся, подошёл к камину, стал нажимать клавиши, включая его. Наташа наклонилась к Борису:

— Как вы себя чувствуете? Болит ли ваше сердце?

— Нет, не болит. Не знаю, как мне благодарить Николая Семёновича. Всё это сейчас он говорит по скромности, на самом же деле, он — маг, волшебник. И если раньше я смеялся над всякого рода шаманами и колдунами, то теперь готов поверить в народных целителей. И вообще: в природе много загадок, а мы, учёные, так самонадеянны.

— В самом деле! — повернулся от камина Курнавин. — Что, если бы вас назвали волшебником, магом, сверхчеловеком — ну, разве бы вы тут не услышали насмешку, иронию людей недобрых? Экстрасенс! — да и кто может объяснить значение этого мудреного, нерусского, но ставшего в последнее время модным слова? В нём выразилась тоска по чуду, по необыкновенному, неземному. Человеку во все времена была свойственна тяга к мистическим тайнам — сверхреальному, запредельному. Фантазия бежит впереди ощущений, иногда забегает далеко, слишком далеко, и тогда разгорячённые умы нашёптывают нам сказки о летающих тарелках, о живущем в глубинах озера чудовище Нэсси, о людях, способных взглядом передвигать тарелки, гнуть гвозди, вызывать тень Суворова — наконец, о женщине, обладающей даром видеть прошлое и предсказывать события далекого будущего. Так вот, мои милые юные друзья! Позвольте плеснуть вам на голову холодной водицы, спустить вас на землю. Повторяю ещё раз: никакой я не экстрасенс, и чудесная сила мне не ведома. Есть у каждого из нас биополе — это да, верно; это я вам говорю как электронщик. И я, ваш слуга покорный, многолетними беспрерывными тренировками научился нащупывать очаги собственной энергии, оживлять, усиливать свои и чужие потоки биоэлектрических волн, концентрировать их в нужном направлении. В случае с вами, Борис, я использовал эти свои способности. Вы — физик, и знаете, что биополе человека, и вообще — всякого живого существа, не блажь, не досужая фантазия, а доказанная наукой реальность. Существует отрасль науки — бионика, биоэлектроника; в лучших больницах и клиниках вам могут показать прибор — электроэнцефалограф, он может измерить биоэлектрическую активность мозга, а на специальной установке вас расположат в спокойной и удобной позе, как на диване, и снимут балистокардиограмму, то есть запишут механические движения тела, вызванные сердечными сокращениями, и ток крови по крупным сосудам. Как видите, нет чудес, а есть наука, есть точный инженерный расчёт — всё это есть в нашей жизни, и всё можно поставить на службу человеку.

Страстно и горячо прочитав свою лекцию, Курнавин вновь водворился в кресле хозяина. И пытливо смотрел на собеседников, но взглядами они не встречались. Молодые люди склонили головы, думали каждый о своём. В восторге от Курнавина была Наташа, и она всё больше укреплялась во мнении о необыкновенности этого человека. Вот и сейчас он хотя и пытается развеять в них веру в чудесное, но достигает обратного. «Это он умышленно отводит от себя поклонение», — думала Наталья.

Несколько в ином русле текли размышления Качана: он хотя и зауважал Курнавина, но не всё в чистом виде принимал на веру. Странный он человек, забавный! Его всё время заносит, шибает в сторону.

Борис с тайным сочувствием, с сознанием своего превосходства сожалел о детской доверчивости Натальи. Впрочем, сознание это доставляло ему более радости, чем огорчений.

Наташа недолго побыла с мужчинами; извинилась, сказав, что у неё дела, и ушла. Наступила неловкая пауза, — по крайней мере, для Бориса. Он сучил взором по углам комнаты, боясь встретиться взглядом с Курнавиным, а тот смотрел на своего пациента в упор и неотрывно. И молчал, — видимо, умышленно, нагоняя ещё больше смущения на Бориса. Наконец, молчание становилось тягостным, и Качан решил его нарушить.

— Странно, я ничего не ел со вчерашнего утра и будто бы не испытываю голода.

— Естественно. Ваш организм борется, он хочет преодолеть основное препятствие.

— Не понимаю вас. Какое препятствие?

— Ваш вес, ваша комплекция — вот основное препятствие.

— И что же вы мне прикажете? Не есть, что ли?

— Да, не есть. И не пить, то есть не употреблять спиртное. И не курить.

— Может, и не дышать? — Борис иронически улыбнулся.

На лице невольно изобразилась мина: «И этот… с теми же советами, как мой друг Морозов».

Николай Семёнович прочитал его мысли. Сказал:

— Вы сейчас подумали: «… и этот, как мой друг доктор Морозов, советует не есть, не пить, не курить». Так вы подумали?

— Так. Угадали.

— Да, для таких советов немного нужно ума. Но чтобы вернуть вас к полноценной жизни именно эти советы вам сейчас и нужны, иначе…

— Приступ был так опасен? — спросил Борис, бледнея.

— Вы были на той самой грани, которая отделяет жизнь от смерти. Сосуды, питающие сердце, сжались до предела; наступило кислородное голодание. Ещё минута — и сосуды начали бы рваться; вас бы ударил глубокий, широко растекающийся инфаркт. А всё потому, что советы врачей вам кажутся глупыми и банальными, — ваш ум сызмальства подточен ядом высокомерия. Табачный дым и спиртные возлияния довершили дело. Воздействуя на высший ассоциативный отдел мозга, они ослабили вашу способность к синтезу, обобщениям. Это путь к творческой импотенции, — более того, ведя беспорядочный образ жизни, вы скоро станете импотентом физическим.

— Говорите так, будто заколачиваете крышку гроба.

— Что делать? У нас нет времени для церемоний. Вы — больной, к тому же, почти безнадёжный! На ваше спасение мною затрачена большая энергия. Я подарил вам жизнь во второй раз, имею некоторые права. Наконец, мы оба находимся в таких обстоятельствах, которые побуждают к скорым действиям. У меня нет времени, а вас, кроме меня, никто не вытащит. Слушайте, если ещё в вас осталась капля разума и если вы хотите жить. Не то, так прощайте, я могу и удалиться.

И уже тише, как бы про себя, добавил:

— Общение с Наташей мне доставляет куда больше удовольствия, чем с вами.

И эти последние слова окончательно сломили Качана; они обожгли его, помутили разум. Никогда Борис не чувствовал себя таким беспомощным и слабым; он был раздавлен, разрушен — полусидел в углу дивана и, запрокинув голову, бездумно смотрел в потолок.

Возражать не было сил, да и разум ему диктовал: Курнавин прав, он как психолог знает, что надо говорить и как поступать. Ему надо ввериться. Другого выбора нет.

— Вы жили без борьбы, вам всё подавали на блюдечке, — продолжал Николай Семёнович. — И тело ваше, и душа ослабели; мышцы одрябли, воля умерла. Вы летите в колодец. Да, молодой человек, — в колодец.

«Каркает, как ворона», — внутренне бунтовал обиженный, оскорблённый Качан. Однако возражать не смел. В глубине души, каким-то внутренним, тайным разумом улавливал правоту в словах Курнавина; ко всему прочему, прибавлялась, распаляя любопытство, мысль: «Он — старик, неужели Наташа?.. Возможна ли между ними любовь?»

— Ты полагаешь, — Курнавин перешёл на ты, — что жизнь твоя, и здоровье принадлежат тебе, а остальным до тебя дела нет. Тебя учили в школе, над тобой бились в институте, тебя за уши тянули в аспирантуре… — ну-ка, посчитай, сколько ухлопали на тебя народ и государство?..

— Голая риторика!.. Устали от неё. Увольте.

— Давайте честно, положа руку на сердце. Что даёт вам право так высоко задирать нос? Открытия? — вы их не совершили, изобретения — они все в проекте; может быть, вы чего-нибудь производите и люди пользуются плодами вашего труда?.. Ничего решительно!.. Вы со дня своего рождения не произвели и одной вещи, которая служила бы людям. Вы пока живёте в долг, — да, представьте себе — всё берёте у людей взаймы и обязаны жить ещё и потому, чтобы расплатиться с государством.