Штефан Хейм - Хроники царя Давида

• Название: Хроники царя Давида
• Автор: Штефан Хейм
• Издательство: Ника-Центр
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 966-521-040-8

Роман немецкого писателя Штефана Хейма «Хроники царя Давида» — это оригинальная, ироничная версия хорошо знакомых библейских сюжетов. Проходят тысячелетия, медленно течет время, рушатся царства и храмы, история обрастает красивыми легендами. Однако, констатирует автор, как просто подправить историю, а порой и вовсе переписать ее по заказу.

В основу книги положен конфликт между творческой личностью и тоталитарной государственной машиной. Как сохранить человеку в этой борьбе свое достоинство, отстоять право говорить правду? На какие компромиссы с собственной совестью предстоит ему идти, какую высокую цену платить…

Несмотря на серьезность и глобальность поставленных проблем, книга полна блестящего юмора, написана легким, изящным языком.

---

Нафан: Неужели это голос господина Ванеи? Так мог сказать только клеветник, желающий опорочить Давида, отца царя Соломона.

Ванея: Я лишь стараюсь быть последовательным, как того желает господин Нафан. ГОсподь БОг знал, что делает, когда выбирал Давида, сына Иессея, царствовать над Израилем. А ежели так, то была на то воля ГОсподня, чтобы царь Саул и сын его Ионафан были устранены. И значит Давид правильно поступил, предавшись Анхусу, царю Гафа, и отправившись затем со своими людьми на север, чтобы поддержать филистимлян в битве при Афеке, в которой войско Израилево было разбито, а Саул и Ионафан встретили свою смерть. Если же путь, коим Яхве вел своего избранника, кажется кому-то чересчур извилистым, то наш друг Эфан смог бы подправить его для Хроник царя Давида.

Садок: Возможно, путь, коим шел Давид, и не прям, но он не был путем злодеяний.

Ванея: Путь злодеяний! Я сражался на стороне Давида, когда против него восстал его собственный сын Авессалом, сражался и позже; я видел Давида в действии, когда он принимал решения. Давид понимал, что значит взять власть и удержать ее. И если слово ГОспода не совпадало с тем, что Давид считал необходимым предпринять, он обращался к ГОсподу и разговаривал с ним, а затем переводил слово ГОспода в соответствии с тем, что собирался делать.

Иосафат: Вижу, господа члены комиссии молчат. Тогда пусть Эфан, наш редактор, сообщит нам, какие выводы он сделал из наших словопрений и как собирается изложить эту часть Хроник царя Давида.

* * *

Но не успел я открыть рот, как вдруг послышался шум, распахнулись двери и слуга возвестил о приближении царя Соломона. Дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, склонился в низком поклоне, остальные пали ниц, когда вносили царя, сидящего между двумя искусно сделанными херувимами.

Царь велел нам подняться. Он еще более обрюзг, но был в отличном настроении.

— Это воистину великий день для Израиля, — сказал он, — ибо я вижу всех вас усердно трудящимися во славу ГОспода. А кроме того, к нам прибыло египетское посольство, дабы предложить мне в жены дочь фараона. По сему поводу будут сегодня напитки и барашек на вертеле.

После чего последовала почтительная пауза, какие повисают, когда значительная особа высказывает значительную мысль. Затем Иосафат спросил, не желает ли царь узнать о результатах работы комиссии; царь отвечал, что желает; Иосафат вкратце ввел его в курс дела и закончил словами: «А теперь, о мудрейший из царей, мы как раз собирались выслушать Эфана, сына Гошайи, нашего редактора».

Царь ударил в ладоши и воскликнул:

— Ах да, Эфан, о котором говорят, что во всем Израиле, от Дана до Вирсавии, нет его мудрее.

Я склонил голову.

— Как прекрасно известно моему царю, мой ничтожный разум нельзя сравнить с его великой мудростью, как мышь нельзя сравнить со слоном, какие водятся в царстве Савском.

Царь погладил драгоценные камни на крыльях херувимов.

— Что ж, послушаем, что ты нам скажешь, Эфан, о том, как поступают в исторических трудах с неудобными фактами.

Я начал с того, что выразил признательность важным мужам, входящим в комиссию, за то, что они четко и дальновидно обозначили и прояснили проблему. Как следует из словопрений, продолжал я далее, существуют следующие возможности обращения с неудобными фактами: 1) изложить их полностью; 2) изложить частично; 3) умолчать о них. Полное изложение (способ 1) не представляется разумным, ибо народ склонен к поспешным и неверным выводам, что повлечет за собой урон для репутации персон, заслуживающих высокого почтения. Совершенно не упоминать (способ 3) было бы также неразумно: о вещах этих все равно говорят повсюду, и люди всегда узнают то, чего знать им не положено. Таким образом, остается лишь один способ — изложить частично, то есть прибегнуть к определенной тактике, что ни в коем случае, подчеркнул я, нельзя ставить в один ряд с обманом; мудрейший из царей Соломон, без сомнения, не одобрил бы обмана в книге о своем отце, царе Давиде. Тактичность же есть правда, выверенная мудростью.

— Если великий царь и досточтимые члены комиссии позволят, — сказал я, — то я попытаюсь представить, как можно с необходимым тактом поведать о непростых путях избранника БОжьего.

Взять, например, набеги, что совершались из Секелага. Утверждают, что на вопрос царя Анхуса: где он разбойничал сегодня, Давид ответил: «На юге Иудеи». Но что значит этот ответ в устах человека, оказавшегося в таком положении, как Давид? Не мог ли он быть хитростью? Неизвестно, сказал Давид Анхусу правду или нет, — свидетели не отыщутся: в живых никого не оставляли. И разве было бы несправедливо намекнуть в нашей книге, что Давид совершал свои набеги против вражеских племен гессурян, гирезян и амаликитян, а не против собственного народа?

Далее, об участии Давида в битве против Саула и народа Израиля, что произошла у Афека. Да, Давид был в Афеке, выполняя свой ленный долг пред гефским царем Анхусом. Но принимал ли он участие в битве? Нельзя ли предположить, что между филистимскими князьями возник спор. И сказали они царю Анхусу: А не тот ли это Давид, о котором поют песни на дорогах Израиля: «Саул победил тысячи, Давид же — десятки тысяч»? Отправь ты этого человека и вели оставаться там, где ты укажешь, дабы не обратился он в битве против нас; ибо кровь тянется к крови, и ежели он захочет примириться со своим единокровником, царем Саулом, то разве не будут лучшим средством для этого, отрубленные головы наших воинов?.. Точно известно лишь одно: в последние часы битвы, когда войско Израилево было рассеяно по горам Гелвуи, а тела Саула и Ионафана прибивали к городской стене Беф-Сана, Давид со своими людьми поспешил в Секелаг, который подвергся нападению амаликитян. Они догнали разбойников, уничтожили их, спасли своих женщин, в том числе и Авигею, захватив такую богатую добычу, что Давид смог отправить дары старейшинам родов Израилевых. «Вот, — велел он сказать им, — дар для вас из добычи, что забрали мы у врагов ГОспода».

Царь Соломон смотрел на меня своим колючим взглядом, затем холодно усмехнулся и сказал:

— Ты искушен, Эфан, в хитром обращении со словом и направлении мыслей в нужное русло; думаю, что выбор мой был мудр — я не ошибся, назначив тебя редактором Книги об отце моем, царе Давиде.

А я подумал: ежели царь Давид был великим убийцей, то сын его — лишь ничтожный головорез. Вслух же я сказал:

— Что есть раб пред ликом мудрейшего из царей — мушиный помет, кусок отбросов, прах…

Царь поднял свой короткий толстый палец и изрек:

— Каждому — по заслугам. Буду рад видеть тебя сегодня на приеме.

Он милостиво махнул рукой своим носильщикам и был вынесен из зала.

Я же отправился в дом № 54 по переулку Царицы Савской, где Лилит омыла мне ноги, Хулда расчесала бороду, а Эсфирь внимала моему рассказу о чести, что была мне оказана.

— Будь осторожен, Эфан, — сказала она, а когда я надел свои новые одежды в зеленую полоску и уже выходил, она подняла руку, словно хотела меня благословить.

На приеме многочисленные музыканты играли на цимбалах и флейтах, гуслях, тамбуринах и арфах; прыгали, вращались, грациозно изгибаясь и кланяясь во все стороны, танцоры, а певцы, каждый в меру своей одаренности, славили ГОспода, воздавали хвалу мудрейшему из царей Соломону и фараону, произведшему на свет прекрасную принцессу Хельанкамен, с глазами, подобными темным жемчужинам, и бедрами, стройными, как колонны храма бога Солнца Ра. Лицо Аменхотепа сияло от самодовольства, а когда он выпил вина из царских виноградников в Ваал-Гамоне, то сказал мне:

— Великолепно, не правда ли? Принцесса будет принадлежать Соломону, а он взамен гарантирует беспрепятственный провоз египетских товаров через Израиль.

Тогда я поднял свою чашу за здоровье Аменхотепа и заметил:

— Я задаю себе вопрос: кем вы являетесь в большей степени — посредником в браках или специалистом в области торговли?

— Я многолик, Эфан, — отвечал он, — важно, однако, то, что для тебя я друг, ибо ты здесь такой же чужак, как и я, потому что у тебя умная голова. — Он подтолкнул меня локтем в бок: — Знаешь ли ты, что это за личность, вон там, жует кусок курдюка?

У человека, на которого он указал, было очень смуглое лицо и щетинистые волосы с легкой сединой; его можно было бы назвать красивым, если бы не маленький, резко скошенный подбородок.

— Это принц Адония, — сказал Аменхотеп. — Он едва не стал нашим царем. Поговаривают, что от кончика носа вверх он — точная копия своего отца, царя Давида, рот же и подбородок достался ему от начальника лучников, к которому Агифа, его мать, испытывала горячие и нежные чувства.

Заметив Аменхотепа, принц, с куском мяса в одной руке и чашей вина в другой, торопливо подошел к нему.