Мюриэл Спарк - Жемчужная Тень

• Название: Жемчужная Тень
• Автор: Мюриэл Спарк
• Издательство: АСТ:Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-17-074895-2, 978-5-271-38721-0

Мюриэл Спарк — классик английской литературы, писательница, удостоенная звания дамы-командора ордена Британской империи. Ее произведения — изысканно-остроумные, балансирующие на грани реализма и сюрреализма — хорошо известны во всем мире. Критики превозносят их стилистическую многогранность, а читателей покоряют оригинальность и романтизм.

Никогда ранее не публиковавшиеся на русском языке рассказы Мюриэл Спарк. Шедевры «малой прозы», представляющие собой самые разные грани таланта одной из величайших англоязычных писательниц XX века.

Гротеск и социальная сатира…

Черный юмор и изящный насмешливый сюрреализм…

Мистика и магический реализм…

Колоссальное многообразие жанров и направлений, однако все рассказы Мюриэл Спарк — традиционные и фантастические — неизменно отличают блестящий литературный стиль и отточенная, жесткая, а временами — и жестокая ирония.

---

Я пожалела об этом, едва мы сошли с поезда на Кингс-Кросс в начале одиннадцатого. Стоя на платформе, высокая Элиза казалась невыносимо уставшей, как будто не только ночная поездка, но и каждая минута ее неведомой жизни вдруг вымотали ее. От силы, которую я углядела в поезде, не осталось и следа. Когда она обратилась своим красивым голосом к носильщику, я заметила, что на той стороне головы, которая не была видна мне в вагоне, темнел пробор, на желтом фоне казавшийся темно-синим. Поначалу я думала, что у нее выгорели волосы, но теперь, глядя на ее запущенную прическу с синеющим пробором, который, как стрелка, указывал на тяжелую усталость ее лица, я и сама неожиданно почувствовала себя совершенно обессилевшей. Но давила на меня не столько дорога, сколько предвкушение скуки, которая непостижимым образом наваливается на нас в конце пути и, вероятно, для нашего же блага укрощает любопытство.

Как выяснилось, ничего особенного Элиза собой не представляла. Ее историю, которую мне так не терпелось услышать, я узнала уже в такси, между Кингс-Кросс и ее домом в Суисс-Коттедж. Она происходила из хорошей семьи, но для родных была обузой, да и они для нее тоже. Ничему другому не обученная, уйдя из дома, она нанялась в служанки. Она была помолвлена с австралийским солдатом, проживавшим с однополчанами там же, в Суисс-Коттедж.

Было ли виной тому предчувствие скучного дня, или бессонная ночь, или завывание сирен, но при виде дома я почувствовала раздражение. Кругом был сад. Элиза открыла входную дверь, и мы вошли в сумрачную комнату, почти полностью занятую обыкновенным длинным письменным столом. На нем была полупустая баночка джема, кипа бумаг и высохшая чернильница. В углу стояла защищенная стальной крышей кровать, так называемое «убежище Моррисона», а на каминной полке — фотографии школьника в очках. Всё омрачали усталость Элизы и мое недовольство. Но девушка как будто и не догадывалась о бессилии, написанном на ее лице. Она даже не позаботилась снять пальто, которое было таким тесным, что я диву давалась, как она может так быстро двигаться, когда к ее усталости добавлялось еще и это неудобство. Между тем, даже не расстегнув пальто, Элиза позвонила своему молодому человеку и приготовила завтрак, пока я мылась в голубой треснувшей ванной в полутьме наверху.

Когда я обнаружила, что девушка без спроса открыла мой саквояж и вытащила продукты, то даже обрадовалась. Это был дружеский жест, в определенной мере напоминавший о действительности, отчего настроение у меня поднялось. Но дом меня по-прежнему раздражал. Я не могла найти оправдания царившему повсюду полному беспорядку. Я не задавала вопросов о хозяине, каком-то университетском преподавателе, опасаясь, что ответы на них подтвердят мои догадки: он уехал и родное графство на семейную встречу, навестить внуков. Хозяева не подозревали о моем существовании, а по мне, так это место принадлежало Элизе, которая пустила меня в дом.

Я зашла вместе с ней в местную пивнушку, где девушка встретилась со своим молодым человеком, сидевшим в компании двух других австралийских солдат. С ними была еще худенькая девочка-кокни с плохими зубами. Элиза обрадовалась им и своим очаровательным голосом настояла, чтобы вечером все пошли к ней. Тоном настоящей аристократки она потребовала, чтобы каждый захватил по бутылке пива.

Днем Элиза сообщила, что собирается принять ванну, а мне показала комнату, где можно позвонить и поспать, если мне захочется. Заставленная книгами, эта комната с несколькими окнами была большой и светлой, самой аккуратной в доме. Одно в ней было странно: стоявшая у окна кровать была, в сущности, не кроватью, а очень толстым матрасом, постеленным прямо на полу. Спальное место, очевидно, устроили на полу неспроста, и бессмысленное чудачество пожилого профессора, которому взбрела в голову такая идея, снова разозлило меня.

Я позвонила и решила вздремнуть. Но сначала мне хотелось найти что-нибудь почитать. Библиотека озадачила меня. В ней не оказалось книг, которые непременно найдешь в библиотеке ученого мужа. Одна из них была подписана автором, известным романистом. Я обнаружила дарственную надпись и в другой книге, на этот раз с именем адресата. Пораженная внезапной догадкой, я подошла к столу, где лежали нераспечатанные письма: они попались мне на глаза, пока я говорила по телефону. И лишь теперь я обратила внимание, как зовут хозяина дома.

Я бросилась к ванной и закричала Элизе через дверь: «Это что, дом известного поэта?»

«Да, — ответила она, — я же тебе говорила».

Но она не говорила мне ничего подобного. Я почувствовала, что не имею никакого права находиться там, потому что отныне это был не просто дом Элизы, которым она распоряжалась от имени какой-то неизвестной пары. Это был дом известного современного поэта. Мысль о том, что в любой момент он и его семья могут вернуться и застать меня, приводила в ужас. Я настояла, чтобы Элиза открыла дверь и, глядя мне в глаза, сказала, что ни при каких обстоятельствах хозяева не вернутся раньше чем через несколько дней.

Потом я стала размышлять о доме, который уже не имел никакого отношения к Элизе. Его новый статус, дом поэта, с чьим творчеством я хорошо знакома, чьи стихи я знаю наизусть, заставил меня взглянуть на это место по-другому.

Чтобы удостовериться, я вышла на улицу и встала туда, откуда впервые увидела сад из окна такси. Мне захотелось во второй раз получить первое впечатление.

И на этот раз я заметила, что разросшийся сад имел свою цель, которую, как я уверилась теперь, хозяин намеренно поставил перед собой. Однако и первая комната, что сначала раздражала меня, теперь наполнилась смыслом, и все, что в ней было, было правильным. Засохшую чернильницу, которую Элиза поставила на каминную полку, я для верности перенесла на стол. Я заметила фотографию, на которую не обращала внимания прежде, и узнала на ней известного поэта.

Таким же образом я осмотрела комнату наверху, куда меня поселила Элиза, и я снова подержала в руках книги, не столько из-за сознания того, что они принадлежат известному поэту, а скорее с некоторым любопытством, как они были сделаны. Мне как будто стало интересно, откуда берется бумага, из какого растения изготовлена черная краска, но эти мысли недолго занимали меня.

Австралийцы и девочка-кокни пришли около семи. Я собиралась уехать на поезде в половине девятого, но, когда позвонила на станцию, чтобы уточнить время, узнала, что в воскресенье поездов не будет. В своей дружелюбной и усталой манере Элиза уговаривала меня остаться, но особенно не упорствовала. Снова завыли сирены. Я в очередной раз попросила Элизу подтвердить, что поэт и его семья никоим образом не могут вернуться той ночью. Но говорила я более рассеянно, чем прежде, поскольку думала о сиренах и о точной величине шума, который они издавали. Я также недоумевала, какой злой гений из министерства внутренних дел изобрел столь дикий вопль и почему. Я стала размышлять над словом «сирена». Звук стал смешным, потому что я представила обезумевшую морскую нимфу, заброшенную в 1944 год из далекого прошлого. Но в действительности сирены пугали меня.

Но еще сильнее меня удивляла вечеринка Элизы. Все бродили по дому, как будто он никому не принадлежал, а Элиза была самой благонравной из всех. Девочка-кокни сидела на длинном столе и посылала проклятия всякий раз, когда разрывался снаряд. У меня возникло чувство, что на ночь дом заняли военные. Его захватили целиком и полностью, и теперь он не был ни домом, в который я вошла в первый раз, ни домом известного поэта, но неким третьим домом — тем, который я смутно представляла, скучая на платформе Кингс-Кросс. В этих людях я видела жуткую усталость, а из того, как шумно они себя вели, заключила, что они мало спят. Когда пиво кончилось и гости разошлись: кто на постой, кто в паб, а девочка-кокни — в бомбоубежище, где она ночевала не первую неделю, — я спросила Элизу:

— Ты устала?

— Нет, — ответила она мучительно утомленно, — я никогда не устаю.

Сама я заснула, едва оказавшись в кровати на полу в верхней комнате, и проспала до восьми, пока Элиза не разбудила меня. Я хотела встать пораньше и успеть на девятичасовой поезд, и времени поговорить с ней у меня не было. Однако я заметила, что выглядит она не такой усталой, как прежде.

Элиза вышла на улицу ловить такси, а я запихивала вещи в саквояж, как вдруг на лестнице послышались шаги. Я думала, это вернулась моя подруга, выглянула в коридор и увидела на лестнице человека в форме с огромной посылкой в руках. Держа сигарету в зубах, он смотрел вниз, пока поднимался по ступеням.

— Вы к Элизе? — окликнула я, решив, что это один из ее друзей.

Он поднял голову, и я узнала солдата, того самого, что угощал нас сигаретами в поезде.

— Мне в общем-то все равно, — ответил он. — Дело в том, что мне нужно вернуться в лагерь, а денег на билет у меня нет: нужно восемь шиллингов шесть пенсов.