Михаил Бейлькин - Секс в кино и литературе

• Название: Секс в кино и литературе
• Автор: Михаил Бейлькин
• Издательство: Феникс, ОСТ
• Жанр: Кино
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-222-11841-2, 978-5-9900950-33-X

Как обеспечить стабильность и безотказность половой функции? Как овладеть искусством любовной игры?

В чём сущность любви? Какие критерии позволяют отличить её от любых иных чувств и мотиваций в сексуальных взаимоотношениях?

Каковы печали и радости людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией и как они отражены в кино и в литературе (включая научную фантастику и жанр фэнтэзи)? Как избавиться от невротических расстройств, словно тень сопровождающих девиации?

Как выглядят в свете искусства половые извращения — садомазохизм и педофилия? Что помогает подавлять опасные и преступные сексуальные желания, не позволив им реализоваться?

Михаил Бейлькин обсуждает эти серьёзные и сложные проблемы, анализируя творчество знаменитых писателей, а также фильмы, снятые либо по их романам, либо по сценариям, не связанным с художественной литературой.

В книге раскрываются загадки знаменитой «Лолиты» — что Владимир Набоков хотел сказать в ней читателю? Что собирался скрыть? О чём не догадывался и сам автор романа?

Гениальные фильмы — «Солярис» Андрея Тарковского, «Смерть в Венеции» Лукино Висконти, «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи и «Заводной апельсин» Стэнли Кубрика — о чём они?

Обсуждение этих проблем — захватывающе увлекательный экскурс в область психологии секса, в мир любовных переживаний и приключений.

«Секс в кино и литературе» — шестая по счёту и самая интересная из книг, написанных врачом-сексологом.

Она предназначена для взрослого читателя. Отзывы и замечания по её поводу присылайте на сайт sexolog-ru.narod.ru, а также по e-mail: [email protected] или [email protected]

---

«— Ты хочешь меня убить, я это знаю, — сказала она. — Такова судьба, но я не уступлю.

— Я тебя прошу, — сказал я ей, — образумься. Послушай! Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.

— Хосе, — отвечала она, — ты требуешь от меня невозможного. Я тебя больше не люблю; а ты меня ещё любишь и поэтому хочешь убить меня. Я бы могла опять солгать тебе;но мне лень это делать. Между нами всё кончено. Как мой ром, ты вправе убить свою роми; но Кармен будет всегда свободна. Кальи она родилась и кальи умрёт.

— Так ты любишь Лукаса? — спросил я ее.

— Да, я его любила, как и тебя, одну минуту; быть может, меньше, чем тебя. Теперь я никого больше не люблю и ненавижу себя за то, что любила тебя.

Я упал к её ногам, я взял её за руки, я орошал их слезами. Я говорил ей о всех тех счастливых минутах, что мы прожили вместе. Я предлагал ей, что останусь разбойником, если она этого хочет. Всё, сеньор, всё, я предлагал ей всё, лишь бы она меня ещё любила! Она мне сказала:

— Ещё любить тебя — я не могу. Жить с тобой — я не хочу.

Ярость обуяла меня. Я выхватил нож. Мне хотелось, чтобы она испугалась и просила пощады, но эта женщина была демон.

— В последний раз, — крикнул я, — останешься ты со мной?

— Нет! Нет! Нет! — сказала она, топая ногой, сняла с пальца кольцо, которое я ей подарил, и швырнула его в кусты.

Я ударил её два раза. Это был нож Кривого, который я взял себе, сломав свой. От второго удара она упала, не крикнув. Я как сейчас вижу её большой чёрный глаз, уставившийся на меня; потом он помутнел и закрылся. Я целый час просидел над этим трупом, уничтоженный. Потом я вспомнил, как Кармен мне говорила не раз, что хотела бы быть похороненной в лесу. Я вырыл ей могилу ножом и опустил её туда. Я долго искал её кольцо и, наконец, нашёл. Я положил его в могилу рядом с ней, вместе с маленьким крестиком. Может быть, этого не следовало делать».

После убийства цыганки Хосе явился с повинной в жандармерию и вскоре был казнён. За свои прегрешения он, дезертир, бандит и убийца, был удавлен гарротой, металлическим ошейником со штырём, обращённым вовнутрь. При закручивании винтов, гаррота плотно стягивает шею, ломая позвоночник и разрывая спинной мозг. Такая смерть гораздо медленнее и мучительнее, чем при повешении.

В основу новеллы положена подлинная история, рассказанная автору его знакомой, испанской графиней. «Сухость» повествования, раздражавшая литературного критика Шарля Сент-Бёва, на взгляд сексолога, не недостаток, а достоинство произведения Мериме. Нарочитая документальность новеллы подчёркивает тот факт, что в основе поступков и судеб её героев лежат психологические законы, а не романтический произвол писателя.

Кармен — психопатическая личность; от природы цыганка была наделена недюжинным интеллектом и целым рядом талантов, но её одарённость сочеталась с крайней агрессивностью, корыстолюбием, бессердечием и беспощадностью к окружающим. Асоциальность Кармен неразрывно сопряжена с узостью её кругозора, ограниченного законами цыганского воровского сообщества. Чтобы эти рассуждения кому-то не показались морализаторскими или, тем более, расистскими, сошлюсь на собственный жизненный опыт. Моей первой школьной учительницей была цыганка Нина Анжеловна (её фамилии не помню), человек острого ума, большого благородства и широкой образованности. Задним числом я понимаю, что свой самый трудный и мужественный шаг она совершила в юности, порвав с табором. Такое удаётся немногим, ведь цыганская община — устойчивая и цепкая авторитарная система. С приобщением к современной культуре у сильных духом выходцев из табора появились шансы самореализоваться; многие из них достигли видных социальных высот. Учительница была человеком прямым, честным и справедливым. Она умела любить по-настоящему; мы, первоклашки, это чувствовали. Нина Анжеловна осталась без мужа, убитого на войне с фашистами, зато вырастила замечательного сына.

Разумеется, некорректно проводить параллели между Испанией позапрошлого века и Россией эпохи строительства социализма. Как бы там ни было, Кармен не мыслила себя вне криминальной цыганской банды-общины и порывать с ней не собиралась. Что же касается любовных увлечений, то они складывались из нескольких составляющих — подчинения мужчины своей воле, превращения его в послушную марионетку, а затем его использования в корыстных целях в интересах банды. Так Кармен получала возможность ощутить свою власть над мужчинами и убедиться в умении манипулировать людьми, столь ценном в её глазах. Что же касается эротической мотивации её любовных побед, то она стояла далеко не на первом месте, причём интерес к очередному любовнику быстро угасал, как только он подчинялся роковой красотке.

Хосе переживал свою зависимость от Кармен по-мазохистски, одновременно наслаждаясь и тяготясь ею. Он не мог жить без неё, так как связь с Кармен приобрела аддиктивный характер: возникшая зависимость напоминала пристрастие к наркотикам. Планы на счастливую жизнь в Америке были пустой мечтой, ведь в Новом Свете каждый из них остался бы самим собой. А живя в Испании, Хосе обрекал себя на гибель от руки очередного любовника жены. К моменту убийства Кармен они попали в патовое положение (используя шахматную терминологию): оба были обречены. На стороне супруга была основная слабость цыганки — её зависимость от национальных традиций; она признавала праворома убить свою роми и покорно подчинялась этому закону.

В то же время, в садомазохистском соперничестве супругов это убийство приобретало особый смысл. Видеть валяющегося в её ногах Хосе, слышать его униженные мольбы — всё это доставляло Кармен острое наслаждение. В глазах психопатки её смерть оборачивалась блестящей победой, актом самоутверждения, полным триумфом, хотя и оплаченным ценой собственной жизни. Потому-то она жёстко и целенаправленно провоцирует супруга. В прошлом её талант режиссёра ограничивался постановкой остросюжетных криминальных драм (чего стоит сцена в доме англичанина, а затем его убийство из засады бандитами!). Свою же собственную смерть Кармен сумела облечь в рамки трагедии, поставленной в мистическом ключе (с гаданием, предсказавшим неотвратимость её гибели) с непременным апофеозом в финале. Неважно, что зрителей было всего двое: она сама и Хосе! Постановка была сделана по всем правилам драматического искусства и окончательно деморализовала бедного партнёра. Он переживал убийство Кармен как своё поражение в их бесконечной пробе сил, ошибочно расцениваемых им как любовь. К тому же, как уже говорилось, Хосе не мог жить без удовлетворения мазохистской зависимости от Кармен. В этом безвыходном положении её убийство было тождественно его собственному самоубийству. Добровольная сдача властям и стала замаскированной реализацией суицида.

Итак, история Кармен и Хосе — пример садомазохистской зависимости, не имеющей ничего общего с любовью. Следовательно, она не может пролить свет на проблему возможного сочетания убийства и подлинной любви.

Попробуем продолжить поиски решения этой загадки, перенесясь из Испании XIX столетия в Россию начала XX века, охваченную революцией и гражданской войной. Наша основная цель — анализ повести Бориса Лавренёва «Сорок первый». Но прежде полезно вчувствоваться в духовную атмосферу той эпохи, очень точно переданную Исааком Бабелем и Ефимом Зозулей.

Сашка Христос: мечты и кровь революции

Пронзительная мечта о любви и человеческом счастье — главный нерв рассказов Исаака Бабеля. Вот один из них — «Песня». Повествование ведётся от лица интеллигента, сражающегося на гражданской войне в рядах красных казаков. Он донельзя оголодал и потому не на шутку ожесточился, подзабыв свои гуманные убеждения и принципы. В селе, занятом конармией, его определили на постой к нищей вдове. Ему чудится съестное в её избе. Это лишь галлюцинации голодающего, но рассказчик верит в их реальность.

«Мне оставалось исхитриться, и вот однажды, вернувшись рано домой, до сумерек, я увидел, как хозяйка приставляла заслонку к ещё не остывшей печи. В хате пахло щами, и, может быть, в этих щах было мясо. Я услышал мясо в её щах и положил револьвер на стол, но старуха отпиралась, у неё показались судороги в лице и в чёрных пальцах, она темнела и смотрела на меня с испугом и удивительной ненавистью. Но ничто не спасло бы её, я донял бы её револьвером, кабы мне не помешал в этом Сашка Коняев, или, иначе, Сашка Христос.

Он вошёл в избу с гармоникой под мышкой, прекрасные его ноги болтались в растоптанных сапогах.

— Поиграем песни, — сказал он и поднял на меня глаза, заваленные синими сонными льдами. — Поиграем песни, — сказал Сашка, присаживаясь на лавочку, и проиграл вступление.