Аарон Хотчнер - Папа Хемингуэй

• Название: Папа Хемингуэй
• Автор: Аарон Хотчнер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-7516-0290-0

А. Э. Хотчнер — известный американский драматург и киносценарист, близкий друг Хемингуэя на протяжении многих лет, вплоть до смерти писателя в 1961 году. Вместе они путешествовали по Испании, охотились в Айдахо, рыбачили на Кубе. В своих откровенных и искренних мемуарах Хотчнер создает яркий и трагический образ выдающегося писателя.

---

Аарон Эдвард Хотчнер Папа Хемингуэй

Посвящается Сэлли Хотчнер

Есть в жизни вещи, которые быстро не понять, и мы вынуждены тратить на это немало времени, а ведь время — это все, что у нас есть. Это очень простые вещи, но на их постижение уходит жизнь, а потому то немногое, что в результате узнает человек, стоит очень дорого и является единственным наследством, которое он оставляет потомкам.

Эрнест Хемингуэй

Предисловие

Я был близким другом Хемингуэя в течение четырнадцати лет…

Мне многое известно об этом человеке — о его мечтах и разочарованиях, триумфах и поражениях.

Хемингуэй считал, что читателю лгать нельзя, — именно этому принципу я и старался следовать, работая над книгой.

А. Э. Хотчнер

Хемингуэй. Это имя заставляет нас вспомнить человека мужественного и отважного — как в творчестве, так и в жизни. Именно поэтому спустя сто лет со дня рождения писателя его книги читают так же охотно, как и при жизни, и молодежь всего мира знает о нем.

Непреходящее обаяние этого человека связано прежде всего с тем, что он до самой смерти оставался романтиком — и в отношении к женщинам, и в литературе, и в жизни. Мне посчастливилось быть частью этой жизни в течение четырнадцати лет, я был рядом с ним в самые горькие, самые мучительные моменты. Вспоминая нашу первую встречу в Гаване в 1948 году, я задаю себе вопрос: почему он был тогда так добр ко мне? Редактор «Космополитена» послал меня на Кубу, чтобы я уговорил известного писателя Эрнеста Хемингуэя написать для журнала статью о будущем литературы. У Хемингуэя была репутация человека замкнутого и задиристого, но меня он буквально ошеломил своим гостеприимством. Мы рыбачили на его яхте, он брал меня на петушиные бои и обеды в дружеском кругу, приглашал играть в хай-алай[1].

Возможно, это объясняется тем, что я был молод, амбициозен и по-юношески раним. Позже, в годы нашей долгой дружбы, я часто замечал эту его необыкновенную доброту по отношению к молодым. Он тратил на них не только деньги, но и то, что было для него куда дороже денег, — свое время.

Я писал свои воспоминания спустя несколько лет после смерти Хемингуэя, когда годы и события, которые я пережил рядом с ним, были еще свежи в памяти. Однако тогда я еще не сознавал, что значила для меня наша дружба, не мог в полной мере оценить влияние его личности на мою жизнь — для этого понадобилась определенная перспектива, дистанция во времени.

Теперь, через тридцать восемь лет (достаточное время для воспоминаний и раздумий) я хорошо понимаю, сколь многому у него научился. Я узнал, что настоящая дружба требует умения прощать, но не выдерживает оскорбительной лжи и двуличия; что гнев и сочувствие не столь уж далеки друг от друга и первый — где это только возможно — должен уступать место второму; что гордость — необходимое качество характера, которое порой спасает человека от падения. Так, после жесткой критики, обрушившейся на роман «За рекой в тени деревьев», именно гордость помогла Эрнесту оставить без внимания злобные выпады в прессе и побудила написать «Старика и море». Хемингуэй убедил меня, что хитрость допустима, если она не причиняет вред окружающим; что удача не приходит сама, а требует организационных усилий; что дисциплина плодотворнее, чем вдохновение; что смелость — дело совести каждого, а любовь — гораздо более прочное чувство, чем ненависть.

Мистический ореол Эрнеста отчасти связан с его манерой в своих произведениях размывать границу, разделяющую вымысел и действительность. «Вымысел — это взгляд на реальность через увеличительное стекло», — однажды заметил Хемингуэй. Когда он рассказывал какую-нибудь историю (а рассказчиком он был отменным), было трудно понять, то ли это вымысел на основе факта, то ли факт, приукрашенный вымыслом, то ли вымысел в чистом виде. Неужели он действительно занимался сексом с очаровательной любовницей могущественного гангстера Джека-Брильянта на лестничной площадке бара «21» в Нью-Йорке? Правда ли, что он вытащил льва из парижского бара «У Гарри»? А поехав со своей женой Мэри на сафари в Африку, он что, и впрямь женился на восемнадцатилетней красавице Деббе из племени вакамба и по законам племени стал также господином ее семнадцатилетней овдовевшей сестры? И они действительно спали все втроем в огромной, шириной 14 футов, кровати, покрытой козлиной шкурой? Эта вакамбская тройка фигурирует в последнем, ставшем известным уже после смерти писателя произведении «Правда при первом свете». Однако сын Эрнеста Патрик, который сопровождал отца в этом сафари, утверждает, что ничего не знает о подобного рода матримониальных связях отца. Эрнест никогда не рассказывал мне об этой книге, хотя вполне доверял и был со мной откровенен. «В сентябре у меня появится африканский сын, — сказал он мне. — Перед отъездом я оставил стадо коз семье моей невесты. Это семейство теперь владеет самым большим стадом коз в Африке. Знаешь, чертовски приятно иметь африканского сына. Никогда не жалел о содеянном». Признаюсь, я верил ему, хотя Эрнест так и не объяснил, как он смог получить известие о беременности своей черной жены и как в дебрях Африки, где нет ультразвуковой аппаратуры, можно было предсказать пол будущего ребенка.

Мы прекрасно знаем, что, несмотря на его яркие воспоминания о любовных приключениях со знаменитой шпионкой времен Первой мировой войны Матой Хари («Однажды ночью я здорово ее оттрахал, — рассказывал он мне однажды, — хотя, по правде говоря, она оказалась тяжеловатой в бедрах и больше требовала от мужчины, чем сама ему давала»), он никак не мог с ней встретиться: Мата Хари была казнена французами в 1917 году, а Эрнест первый раз приехал в Европу в 1918-м — он служил тогда шофером в медсанбате Красного Креста в Италии. Но когда я писал эту книгу, я просто старался воссоздать образ Хемингуэя, каким я его знал, и вспомнить то, что он мне рассказывал, без каких-либо оценок и суждений.

Я вспоминаю, как сопровождал Эрнеста во время посещения одной из школ Хейли, маленького городка в нескольких милях от его дома в Кетчуме. Отвечая на вопрос ученика, он так сформулировал свое понимание художественной литературы — литературы, имеющей дело с вымыслом:

«Вымысел рождается из того, что вы знаете. Если на основании реальных событий вы действительно сочинили хорошую историю, то придуманное вами несет больше правды, чем абсолютно честное воспоминание о пережитом. Большая ложь правдоподобнее и внушает больше доверия, чем правда. Люди, пишущие книги, не будь они писателями, могли бы стать очень умелыми лжецами».

В другом своем выступлении он сказал:

«Все хорошие книги имеют одно общее свойство — они правдивее, чем реальность, и, перевернув последнюю страницу такой книги, вы почувствуете, что события, описанные в ней, происходили в действительности, и происходили именно с вами. И тогда счастье и горе, добро и зло, радость и печаль, еда, вино, люди, погода — все, о чем вы прочитали, навсегда останется частью вашего прошлого. Если вы можете это дать читателю — вы настоящий писатель».

Со дня смерти Эрнеста, последовавшей в 1961 году, о нем было написано множество книг. Его четвертая жена, его первая жена, его брат, сестра, младший сын, университетские профессора, которые никогда не встречались с Эрнестом, близкие друзья и просто жулики и даже одна самопровозглашенная любовница — все эти люди написали книги о Хемингуэе, причем каждый создает свой образ писателя, что не удивительно. Кроме того, Мэри Хемингуэй опубликовала письма Эрнеста, адресованные членам семьи, редакторам, деловым партнерам и многим другим.

Когда я писал эти воспоминания, Мэри безуспешно пыталась воспрепятствовать их публикации, чтобы прекратить все разговоры о самоубийстве Эрнеста. Ей очень хотелось представить его смерть как несчастный случай — якобы он застрелил себя случайно, когда чистил ружье, оказавшееся заряженным. Она не разрешила мне включить в книгу отрывки из писем, которые писал мне Эрнест.

Однако, описывая годы нашей дружбы, создавая портрет Хемингуэя, я считал, что должен рассказать читателю и о том, что занимало его мысли и что он делал, когда меня не было с ним рядом. Эти периоды отражены в его письмах ко мне. Сначала я попытался пересказать отрывки из некоторых его писем (метод, который позволяется использовать в таких случаях), но, как я ни старался, определенные искажения помешают читателю в полной мере оценить уникальность его стиля, энергию, исходящую от этих писем. Они были написаны очень живо, мне казалось, что я просто слышу его голос, его интонации. Я был уверен, что некоторые высказывания Эрнеста просто необходимы для воссоздания его образа, образа человека, которого я знал в течение последних четырнадцати лет его жизни. И тогда, чтобы сохранить истинный голос и чувства Эрнеста, я решил замаскировать отрывки из его писем и использовать их в книге, вплести в разговоры, которые мы вели, когда были вместе.