Медеу Сарсекеев - Клад

• Название: Клад
• Автор: Медеу Сарсекеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00807-1

Талантливый казахский прозаик Медеу Сарсекеев в новом остросюжетном романе исследует сложную, зачастую насыщенную опасностями жизнь геологов.

В центре романа — столкновение различных научных теорий, мнений… Глубокий показ современной действительности позволил автору нарисовать широкую панораму жизни казахских ученых, вскрыть противоречия в творческих исканиях.

Роман звучит особенно актуально сегодня.

---

— Говорят, ыстарики в одном ауле попросили вернуть им власть над своими детьми, даже взрослыми, и Москва разрешила.

— Не слышал о таком разрешении! — воскликнул директор.

— А тебе и слышать незачем… Тебе еще далеко до моего возраста… Так вот… Пусть этот балбес, — старик ткнул пальцем в сына, — еще спасибо скажет, что так легко отделался… Я мог бы его подвесить на сухой груше за ногу или там за что еще… Кланяйся, шельмец, теректиру — он спас тебя от родительского гнева! — приказал он Науканбеку.

Сын промычал что-то нечленораздельное.

— А у тебя, — продолжал старик толковать Жаксыбекову, — эти ыдвадцать, или сколько их там есть на прокорме, живут как у бога за пазухой: ни палкой по хребтине не пройдись, ни в закуту не загони. Дадут кому-нибудь пятнадцать суток, так он дня в каталажке не просидит. Метлу в руки и пыль гонять на улице… Стариковская работа, скажу я тебе. Ты бы его, прохвоста, опустил бы пониже, где руду долбят. В самую глубокую ямину, на хлеб и воду посадил.

— Жестокость — не средство воспитания, отец! — вразумлял старика директор комбината.

— Э-э, о чем ты толкуешь! — входил в раж Токтасын. — А позор на голову отца с его стороны не жестокость? Бутылки собирать по закоулкам да возле пивной выстаивать часами — радость для отца с матерью? Нет, дорогой теректир, нас так не воспитывали! Пусть сорвется еще раз, я его в яму для каскыра[63] затолкаю. А потом ысудите меня, если вы такие добрые к молодым, а к старшим жалости не имеете.

Науканбек, отдышавшись на свежем воздухе, стал понемногу приходить в себя. Прислушивался к спору между отцом и Жаксыбековым. В словах гостя было сочувствие к потерпевшему и какая-то, быть может, остаточная вера в него, сохранившаяся с тех времен, когда Науканбек сиживал у этого доброго человека на коленях…

Кали Нариманович издавна был желанным человеком в доме отца. Единственный из окрестного начальства, Жаксыбеков находил время завернуть в аул так просто, без особых причин, потолковать с дедами, послушать отнюдь не пустые разговоры старших о житье-бытье. Долго терпел Токтасын проделки своего младшего, наконец осерчал до глубины души. Сарай куда ни шло. Мог в сердцах ударить тем, что под рукой оказалось. Теперь судьба Науканбека зависела от настойчивости Кали Наримановича: отдаст или не отдаст «теректиру» сбившегося с пути сына на поруки?

В глазах недавнего узника промелькнул огонек надежды. Он ловил каждое слово беседы между вершителями его судьбы, ликуя оттого, что гость пытается урезонить разбушевавшегося отца, берет таким образом провинившегося под защиту. У отца было много прав над ним — об этом Науканбек не забывал даже тогда, когда валялся сутками на подстилке для быка. Сейчас отец твердил о том, что ему нужен помощник в пригляде за скотом. Женщинам тяжело доставать воду из колодца, носить на себе корм.

С такой мерой перевоспитания сына не согласился Жаксыбеков.

— Оставь, старина, эту затею. Твоих овечек будет пасти внук, гляди какой он вымахал! А джигит, тем более прошедший отцовскую науку, нужен на буровой установке… Другие хотели бы к станку — не получается. Под рукой Науканбека моторы как часы идут. Его до сих пор вспоминают у дизелей… А что недоглядели за ним — все виноваты. Принесут дружки ведро пива от прилавка и тешатся: вылакает любитель хмельного напитка или под стол головой сыграет? А не спросить ли нам, почтенный Токтасын-ата, у самого виновника наших переживаний: где он хочет доказать отцу и мне, гостю вашего дома, что не лыком шит, не все еще потеряно? Если овец пасти — я первым его с таким выбором поздравлю; если город выберет, чтобы у меня на глазах быть — клятву примем, поверим на слово джигиту. Да и по детям, наверное, скучает. Что ни говори, сам — родитель.

— Ни стадо пасти, ни в рудник не пойду! — произнес Науканбек, не ожидая, пока его спросят.

— Это как же понимать тебя? — вскинулся отец, хватаясь за клюку, прислоненную к углу дома.

— А так… Не хочу без солнца работать. Не по мне это. Другое дело — на просторе!

Жаксыбеков вскочил со скамьи, на которой сидели вдвоем со стариком, заявил обрадованно:

— Любимое дело, как любимая жена! Возле них не заскучаешь. Соглашайся, отец! Я как раз такое для него и придумал!

— Это еще нужно доказать, любимое ли оно! — произнес старик, не очень-то доверяя и сыну и гостю.

Жаксыбеков ходил по двору, положив руку на плечо Науканбека.

— Пойдешь старшим на буровую. Станок тебе привычен. Взнуздай конька и под седло. Чего еще? Кругом степь, простор для глаз, запах трав, и свежий ветерок грудь охлаждает. И ты возле станка — царь, повелитель, сам себе хозяин. А главное — под ногами ценности, нужные людям, и тебе велено разыскать их при помощи певучей этой техники… Когда такое степняку было дано? Спрашиваю, когда?

— Что я ыслышу? — старик приставил растопыренную ладонь к уху, показывая свое удивление. — Два чумазых рудокопа ырешили переменить профессию? И мой оболтус туда же… В ыстарь говорили: «Дурак думкой богатеет!» А еще про беркута деды толковали, который хотел бы на исходе лет на мышь поохотиться… эх, теректир ты, мой гостенечек! Как бы вместе с моим охламоном в лужу ты не сел возле этих мышиных нор! Нашел на кого опереться!

— Ладно, ладно тебе, Токтасын-ата! Раскудахтался: плохой да негожий! Ты полюбуйся на него, какой батыр! Вот расправит плечи да взмахнет крылами.

И Жаксыбеков так стукнул ладошкой по спине Науканбека, что по двору разошелся гул, и освобожденный для достойных дел узник заулыбался. Он уже видел себя среди друзей на вахте.

— Только так, Кали-ага! — сказал бурильщик, проглатывая в волнении слова. — Мне чтобы две смены подряд. От тоски умру… не хочу сразу к Озипе — не пустит, не поверит. Другие ей расскажут, что я при деле теперь, возле установки, тогда и в дом можно.

— Слышишь, отец! — ликовал Жаксыбеков, не в силах погасить чувства радости. — Твой сын согласен на рекорд! Благослови же батыра, старина. Скажи, что зла против него долго держать не станешь.

Токтасын постучал возле себя суковатой палицей:

— Чем благословляю, у меня в руках, как видишь. Мой младший ывкус этого благословения уже испытал. Ырехорт его тоже известен. Так что пусть действует. А твое дело, начальник, наблюдать строго: не полетел бы он в тартарары вместе со ыстанком опять.

— Пить у нас некогда, — уверял старика Жаксыбеков. — Две смены подряд стоять обещает.

— Какой еще напарник попадется, — предостерег отец. — Бакбай ведь не выдержал с ним, прогнал. Вот ведь какая ыстория! А уж Бакбай-то чем плохим другом был?

Науканбек опустил глаза. Да и в ушах его не ко времени зачесалось. Раздосадованный на отца за излишнюю откровенность, он начал теребить оба уха, словно желая оторвать их.

— Даем тебе слово, отец, — говорил за двоих директор комбината. — Не уступим бурильщикам Кудайбергенова. У нас с ними принципиальный спор. Все наши парни поклялись у буровой: пока не обнаружим руду на Совиной, ни капли спиртного в рот. Горняки не сорят словами. А Науканбек разве хуже других? Мы еще поговорим с тем Бакбаем, имел ли он право гнать такого молодца из бригады?

Науканбек испугался директорских угроз.

— Бакбай не виноват! Он предупреждал сразу и после приходил. Я сам нашкодил ему. А насчет работы?.. Возле машин легче дышится.

Науканбек с запоздавшим раскаянием глядел на Жаксыбекова. Директор приехал к нему, когда все, в том числе и отец, отвернулись, махнули рукой. Озипа за неделю носа не показала. А как он скучал по мальчишкам! Сам себе удивлялся! Теперь вот нашелся человек, который его понял и поверил. Пусть не словам — рукам бурильщика, и за то спасибо.

Оглядевшись по сторонам, часто моргая от смущения, джигит буркнул:

— Не буду, Кали-ага, это самое… В рот не возьму! Разве что докопаемся до руды, и на радостях. И то по вашему разрешению.

— Не верю прохвосту! — вскричал отец и замахнулся палицей. — Ысколько раз твои слюнявые клятвы мы дома слышали.

— А я верю! — Жаксыбеков стал между ними. Тут же позвал младшего в машину: — Поехали, Науканбек.

Перед тем как забраться на сиденье, бурильщик заговорил, обращаясь к директору комбината:

— Кали-ага! Вы меня спасли… Надо бы пособить моей половине… Ведь Озипа — того. У прилавка с пивом до позднего вечера. Уберите жену из буфета! Пить она не даст мне, это верно, напугал я ее крепко… А вот дармовые деньги к рукам так и липнут! Плохо это! С парней ведь стрижет рублики и копейками не брезгует. Если не турнуть ее оттуда, сама ни в жисть не уйдет. Потому как привыкла. А ведь шьет-то она — залюбуешься! В Озипе сейчас зло. Спасите, она хорошая, ей-богу!

— Батыр, я все понял! Придумаем что-нибудь.

— Ей, басеке! — окликнул Жаксыбекова старик. — Ты на барашка намекал. Выходит, опять я не успел с угощением?