Медеу Сарсекеев - Клад

• Название: Клад
• Автор: Медеу Сарсекеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00807-1

Талантливый казахский прозаик Медеу Сарсекеев в новом остросюжетном романе исследует сложную, зачастую насыщенную опасностями жизнь геологов.

В центре романа — столкновение различных научных теорий, мнений… Глубокий показ современной действительности позволил автору нарисовать широкую панораму жизни казахских ученых, вскрыть противоречия в творческих исканиях.

Роман звучит особенно актуально сегодня.

---

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Письмо ученого геолога Табарова Сергей Илларионович Крутасов прочел дважды. Сначала пробежал ознакомительно, лишь улавливая общее содержание. Во второй раз вглядывался в каждую строку, отыскивая то, что обычно пряталось за текстом. Одновременно он подчеркивал фразы этого послания карандашом, отмечал кое-где точечкой на полях.

Это письмо не походило ни на одну из тех корреспонденции, которые поступали на имя секретаря обкома ежедневно. То была не пустячная жалоба обиженного человека и не заявление, требующее немедленного вмешательства. И все же вопрос, поднимаемый ученым, был острым, горячим, очень важным для развития области в целом. Каждая строка письма жгла, била тревогу, звала к немедленному действию. По отдельным моментам, по отрывочным сигналам с мест первый секретарь обкома уже чувствовал неблагополучие со снабжением заводов сырьем, не раз погружался в тягостные размышления о причинах неважного положения, но ему, новому человеку в области, недоставало какого-то звена, возможно, толчка, чтобы, отложив все, заняться этой проблемой, как говорится, от корней.

Но вот, кажется, обнаружилось и главное звено… С научной стороны все в письме осмысленно, изложено прямо-таки убеждающе. Человек, пусть через бумагу покамест, говорил с руководителем области прямо, открыто, местами до нервического состояния обнаженно и требовательно.

Сергей Илларионович так и этак вертел в руках исписанные листки, еще раз осмотрел конверт со штемпелем. Прочел обратный адрес. Затем уверенно нажал клавиш на панели селекторной связи.

— Ахмет Актаевич, если свободны, зайдите ко мне.

Крутасов приехал в Ускен недавно, в конце прошлого года. До перевода сюда работал в Сибири, в том самом регионе, где были открыты крупные месторождения нефти и других полезных ископаемых. Как партийный руководитель, он не щадил себя и прежде, положил немало сил и здоровья, чтобы найденные богатства были поскорее обращены в дело и задействованы в экономику страны.

Организаторская работа Крутасова была не однажды замечена и поощрена. Наступило время, когда Сергею Илларионовичу предложили новую должность, еще более значительную. Оправдает ли он доверие? Для тех, кто общался с ним часто, кто входил в круг его коллег по ежедневным заботам, с приходом нового секретаря обкома партии наступили перемены скорее всего нежелательные. С прежним начальством у аппарата областного комитета была хоть и не бесхлопотная, но вполне обеспеченная благами жизнь, не сулящая особых потерь даже за очевидные провинности. Люди знали, когда и при каком расположении духа можно пойти к первому на прием, что сказать при встрече и на прощанье. Знали его возможности и способности, потому лишнего, что было не по силам, не просили, не предлагали, чтобы не перегрузить человека. Прежний секретарь был вспыльчив, но скоро и остывал, забывал обиды, никому не делал зла. Впрочем, о добре, содеянном за десять лет правления областью, тоже вспомнить было особенно нечего. Те годы местные люди вполне могли именовать годами спокойной жизни.

А как пойдут дела с новым секретарем? Характером, говорят, не мед. Но о ком не услышишь подобное? Доподлинных свидетелей чрезмерного властолюбия Крутасова пока не имелось. Местный узун кулак[12] отстукивал досужими языками и другие сведения: закусит удила — не удержишь, пообещал чего — от слова не отступит; не избегает и крайних мер; переступил кто из подручных допустимые нормы — расстанься с должностью и забудь о былых привилегиях…

Секретарский характер ускенцы почувствовали на первом же пленуме. Речь шла о заботах тяжелой промышленности. Докладывал по личным впечатлениям от поездок на рудники и заводы Крутасов. Свежий глаз был остер и приметчив. Расклад сделанного и того, к чему постепенно скатывались, был удручающим. Новый секретарь выступал обвинителем всему, что увидел своими глазами. Этим самым он как бы обозначил некую черту отсчета: так было до моего прихода сюда… Побаловались, потешились поблажками друг другу, а теперь давайте засучим рукава и начнем разгребать завалы. Большинство специалистов и администраторов, на глазах которых годами творились очевидные неподобства, остались на месте. Продолжали служить. Кому и чему? Не своему ли благополучию?..

Новый секретарь поднял двух товарищей из президиума и еще столько же пригласил на трибуну из зала. Не совсем вежливо попросил отчитаться за недавние («совсем недавние», подчеркнул) упущения и поразмышлять без бумажки на людях, как все это можно быстренько поправить? Можно ли?

— Каяться не нужно, — предупреждал Крутасов. — Мы знаем о положении на производстве, если угодно — прощаем! Скажите, по силам ли вам немедленной перестройкой наладить работу?.. Назовите сроки! Мы — народ терпеливый! — предупреждал он, но таким тоном, что у стоящих на трибуне шел мороз по коже.

Задавал вопросы: краткие, по самой сути… В этих вопросах, как отмечали после, он проявил себя знатоком и хозяином. Хоть и обещал первый секретарь на конференции никого не трогать, исправлять упущения наличными кадрами, действовать терпеливо и сообща, но вскоре ушел с должности, сам запросился к иному занятию отраслевой секретарь обкома. Вслед за ним засобирался на пенсию заведующий отделом промышленности. Все оставшиеся уяснили для себя главный урок: спокойная жизнь кончилась, наступают какие-то другие времена.

Отношения между Крутасовым и младшими коллегами по комитету пошли по другому руслу: без серьезного вопроса, потолковать о житье-бытье и настроении к нему не зайдешь. Поздравить с праздником — пожалуйста, но в другом месте, при других обстоятельствах… К бодрячеству в деловых бумагах, к чересчур громким фразам и обещаниям Крутасов относился с недоверием.

Дверь кабинета первого секретаря бесшумно открылась, вошел Актаев. Сдержанному в словах и движениях мужчине, густобровому, с громким баском, было под сорок. Лицо — азиатское, скуластое и крупное, под стать всей фигуре джигита. В последние годы Актаев стал заметно полнеть, сказывались сидячая работа и довольно спокойный характер. Выдвиженец из низовых первичных организаций, Ахмет Актаевич был скромным и тихим человеком, не стремился излишне крутиться перед глазами старших руководителей, напоминать о себе. Но промышленность он знал не понаслышке, прошел трудовую выварку в горячих цехах и в добычных карьерах, нынешних директоров предприятий в лицо различал, понимал, в чем их сила и слабость.

Место секретаря обкома по промышленности оставалось незанятым подозрительно долго. На этот счет шли всякие разговоры, вплоть до кривотолков и несуразных предположений: мол, Крутасов приберегает эту должность для своего дружка из Сибири, откуда сам приехал. Там вроде есть преданный ему человек, который понимает толк в рудных делах, а главное — ни в чем не подведет самого Крутасова…

Сергей Илларионович и на этот раз не оправдал слухов. Возможно, поступил вопреки им. Он упорно искал достойного человека из местных. Обкому требовался на должность металлург или горняк.

Наконец выбор пал на Актаева. Послужной список у человека был просто завидный. До перевода в обком семь лет занимал пост секретаря парткома на Ускенском свинцово-цинковом комбинате, избирался в члены горкома, в состав пленума областного комитета. Перед избранием в партийные органы стоял у печи, учился заочно.

Крутасов передал Актаеву письмо Табарова. Первому нужна была подсказка коллеги, требовалось мнение специалиста.

Ахмет Актаевич с каждым днем отчетливее понимал: его нынешние обязанности гораздо сложнее, во много раз ответственнее, чем выплавлять свинец, даже в масштабах целого комбината. Любое его решение на посту секретаря приобретало смысл социально-экономический для всей области, а подчас и республики, страны в целом. Это, кажется, та самая должность, заступив на которую он утрачивал право на ошибку. Что и говорить, приходила мысль отступить, честно признаться в своей неподготовленности к работе в масштабах области и даже в боязни навредить невзначай, принять невыгодное решение, породить сопротивление со стороны хозяйственников и администраторов. Он знал: большие ошибки в конечном счете становятся причиной недовольства у всего населения края.

Письмо Табарова он читал медленно. Со стороны казалось, разбирает по слогам. Но через несколько минут отдельные места захватили его внимание, он стал покашливать в кулак. Не отрывая глаз от листа, отер платком виски. Постепенно Актаев проникся симпатией к автору письма, критическое отношение к тексту, зародившееся сначала из-за некоего апломба ученого и категоричности его суждений, уступило место доверию, как это бывает между единомышленниками.

Дочитав текст обращения к обкому до конца, он остановил взгляд на подписи и лишь потом поднял глаза на Крутасова. Покамест ничего не выражающий взгляд, скорее вопросительный, чем содержащий какой-либо ответ.