Павел Перец - От косяка до штанги

• Название: От косяка до штанги
• Автор: Павел Перец
• Издательство: Амфора
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-483-00048-Х

Подлинная история жизни культового питерского (а теперь и московского) персонажа Павла Перца, рассказанная им самим. Павел Перец – журналист и музыкант. Работал грузчиком, манекенщиком, продавцом кроссовок, Дедом Морозом, менеджером, столяром, диджеем, супервайзером, главным редактором газеты и гламурного журнала. Его книга "От косяка до штанги" – первый российский straight edge манифест и ярчайший пример современного идейного романа. Это путь от транквилизаторов к велосипеду с алюминиевой рамой, от водки к пятнадцатикилометровым пробежкам, от марихуаны к турнику в тренажерном зале. Подростковая проституция, сбор конопли в Астрахани, любительское драгдилерство, крысиные укусы, социальная реклама, похороны гранжа и хардкора, клубы "Тоннель" и "ТаМтАм"… Все это фон. На переднем плане – реальная история человека, который смог изменить себя, руководствуясь принципом "stay punk – stay clean".

---

По словам Сенникова, Крюк ведал сантехникой и клянчил денег. Провал в области знаний физики позволил ему, как истинному профессионалу, законнектить в баре раковины для мытья посуды напрямую к фановой трубе, без колена. Ему стоило бы посидеть за партой, понаблюдать за соединяющимися сосудами, одним из примитивных опытов, который можно заменить демонстрацией унитаза. В туалетное говносборное седалище вмонтирована изогнутая как саксофон труба. Названа она в честь серединной части ноги, ответственной за сгибание и разгибание. И вмонтирована туда по простой причине, проистекающей из правила соединяющихся сосудов – чтобы не воняло. Валера решил сэкономить, и убрать из сантехнической коммуникационной цепи такой элемент, как колено – над барной стойкой витали редкие запахи.

Вечно перегоравшие лампочки никогда не покупались, хотя бюджет клуба предусматривал такую статью расходов. В любом случае «бабки» пропивались, а лампочки выкручивались из всех окрестных подъездов. Поскольку «Гора» не отапливалась (если не учитывать единственную тепловую пушку, имевшуюся в наличие), Сенников пополнил скудное меню бара глинтвейном, благосклонно принятым посетителями.

В один прекрасный день звукооператор приобрел косу. Коса – многометровая шина проводов, точнее шнуров (порядка двадцати штук), которая прокладывается от сцены к пульту. Выглядит как толстый кабель. Стоила по одной версии двести долларов, по другой – четыреста (нужно иметь в виду, читая здесь информацию о ценах и о денежных суммах, что действие происходило в начале девяностых, ни о каком дефолте даже речи не шло). И случилось так, что туалеты, располагавшиеся внизу, рядом с репетиционными точками и логовом местного электрика Мегавольта (этот Винтик-Шпунтик мог принять на себя любое количество ампер и не засветиться лампочкой Ильича) засорились.

Перед Валерой Крюком была поставлена задача, входившая в его сантехническую компетенцию – прочистить толчки. Даже домохозяйка, хоть раз сталкивавшаяся с засором, знает, что существуют ершики, вантусы, длинные металлические черви. Но инфузория-туфелька Валера, унитазная кастелянша ООО «Гора», располагал иными сведениями. В поисках орудия производства он наткнулся на косу, лежащую у стенки. Валера, не долго думая, взял топор, и перерубил ее пополам с педантизмом опытного дровосека, после чего пошел высвобождать унитазы от застрявшего в них дерьма. Неизвестно, что стало со звукооператором, который пришел в клуб и задал вопрос в стиле сказочного мишки («Кто ел из моей тарелки?»):

– Где моя коса?

Унитазы были прочищены.

Что-то хорошее в одноклеточном Валере (ныне он весьма представителен, администрирует группу «Пилот») все-таки должно было присутствовать, раз он был женат на девушке Тане. Потом он на ней не был женат, потому что Сенников. Просто потому что Сенников. Таня переехала к Лешечке на улицу Лизы Чайкиной.

Это был типичный для Петроградской стороны доходный дом, постройки конца XIX – начала ХХ вв., в каких жили герои Островского и Достоевского. Сенников купил одну из трех комнат в квартире, располагавшейся на последнем, шестом этаже. Остальные две принадлежали бурятам, тотально отсутствовавшим. Горячей воды не было, потому что соседи произвели товарообмен газовой колонки на неустановленное количество портвейна. В кухне громоздилась ванна – декоративный предмет интерьера, порой заменявший некоторым гостям кровать. Петербургская телефонная сеть решила в силу высотности здания, доверить жителям последнего этажа освоение голубиной почты вместо проводной связи. «Мобилизация» страны только начиналась, стандарт GSM еще не оцифрил жителей города сотами передатчиков. Поэтому, находясь в сенниковской Terra incognita, мы были отрезаны от внешнего мира с телекоммуникационной точки зрения.

Дверь в саму квартиру открывалась при помощи железной штучки с ручкой, напоминавшей лобзик без пилки. Нужно было продеть штучку в дверную брешь, и повернуть замок. Поскольку отмычка лежала на лестнице как будто в специально для нее сделанном углублении, каждый, кто знал об этом, имел доступ в квартиру в любое время суток. Сенников, приходя из «Горы», говорил:

– У меня на работе клуб, и дома клуб.

Здесь прошли золотые годы улиточного ансамбля, который поначалу назывался White cannibal dance. Попал я в него исключительно стараниями Кирилла, который проел плешь парням о том, что им нужен другой вокалист (до меня пением занимались Сашечка и Сенников). Пока что не было и речи о том, чтобы исполнять песни собственного сочинения, поэтому пел я то, что давали. Играли мы нечто среднее между танцевальной музыкой и гранжем. Первый концерт в данном составе случился в «Там-Таме», нигде более он не мог случиться, потому что более демократичного администратора и арт-директора, чем Сева Гаккель, сложно себе представить (разве что Юра в «Молоке»). Музыкальное действие без антракта приехала посмотреть Маша. После все рванули к Сенникову будоражить печень водкой, первый профессиональный концерт как ни как. Я потянул Машу с собой. В наших с ней отношениях уже наметилась финальная фаза, мы не общались несколько месяцев. Бабье лето любви нисходило на нет. А логово Сенникова постепенно расширялось.

Непатентованный медвежатник Кирилл, который активно искал себе место жительства, аккуратными движениями вскрыл одну комнату, потом другую. Бурятский дух выветрился моментально, буквально после первой же пьянки. Кот Херес жрал сухие макароны, и каждый, кто приходил сюда, помнил о главном каноне местного жилищного кодекса: «Накорми Сенникова и кота». В разгар очередной строительной декады в «Горе» Сенников вместе с охранником пошли в магазин прикупить что-нибудь съестного. Одеты они были в грязные бушлаты, заляпанные цементом. Сенников вспомнил про Хереса, и попросил у недозревшей еще до шуток юмора продавщицы «Вискас». Продавщица взяла банку с полки, положила на прилавок, затем придвинула ее к себе движением крупье, сгребающего фишки.

– Вообще-то это еда для кошек.

Сашечка купил себе в магазине «Олимпиец» модный рюкзак. Модный рюкзак был сделан из модной прорезиненной ткани. При сгибании материи, на ней оставался белый след. В итоге через два часа после покупки рюкзак выглядел, как найденный на помойке. В туалете в квартире Сенникова плохо работал слив (Валеру Крюка бы туда). Поэтому бумагу следовало выкидывать в рядом стоящее ведро. Сенников с Сашечкой собрали очередную порцию использованного бумажного материала, который уже успел соприкоснуться с несколькими жопами, поместили в модный рюкзак и, повесив его в телефонной будке, забежали за угол. Мальчикам в ту пору было уже глубоко за двадцать. Рюкзак запасла бабка, торговавшая рядом мороженым.

В «Горе» тем временем произошли кадровые перестановки. Инвестора Сенникова слили из бара, предложив ему почетное место администратора-директора. Одно время тем же самым параллельно с Лешечкой занималась Ксюша из «Джан Ку». В итоге случались прецеденты, когда паритетные директора забивали на один и тот же день разные группы.

Лешечка начал платить музыкантам деньги, к неудовольствию Петровича, который причислял эти деньги к разряду потерянных, потому что музыкант должен играть за идею. Так считал Гарпагон Петрович.

Сенников соблазнял юных посетительниц клуба, водя их по нескончаемым закуткам «Горы». Экскурсии как правило заканчивались коитусом, и один раз девушка посетовала Лешечке:

– Ты бы хоть спросил, как меня зовут.

– А зачем? – ответил Сенников, продемонстрировав тем самым нравственную чистоту и глубину своей натуры.

Мы с Кириллом начали склонять парней к тому, чтоб играть более тяжеловесную музыку. У меня уже были написаны кое-какие песенки для будущего репертуара. Групп этого направления расплодилось, как бактерий в разлагающемся организме. Некоторые не парились, начиная с названия. Мне запомнилась команда «Рычаги». Rage against the machine огорошили всех своей непосредственностью, начиная с аранжировок и концертных клипов, снятых на VHS, и заканчивая соло Тома Морелло. Фестиваль «Учитесь плавать» и одноименная программа на радио «Максимум» зазвучали в полный голос. Александру Ф. Скляру отдельный респект за все, что он сделал. В журнале NME были опубликованы рецензии на питерско-московские концерты Soulfly, одна из которых была написана мной, другая Скляром. Сравнивая их, складывается такое впечатление, что Скляр до сих пор не может избавиться от серьезного тона серьезных парней, играющих тяжелую музыку. Но стоит признать, что многие группы так бы и сидели в анусе, не попади они на «Учитесь плавать».

Несуразное и головоломчатое название White Cannibal dance следовало убить. Мы заперлись в квартире на улице Лизы Чайкиной и поклялись, что не выйдем оттуда, пока не будет придуман новый лейбл. Я, Кирилл, Сашечка, Сенников и Серега сидели с сосредоточенными лицами банковских служащих, производящих выплату по счетам, периодически высказывая всякую хрень, типа «Чук и Гек». Ничего более кретинического, чем «Улитки» в голову не пришло (первоначальная версия звучала как «Великий поход перуанских улиток против северных штатов»). С таким же успехом можно было называться «Лягушечки», особенно учитывая тот факт, что музыкальным ориентиром стал хардкор. Когда я поехал в «Там-Там» забивать концерт, то лишний раз удостоверился, что Гаккелю приходилось сталкиваться и не с такими идиотскими идеям. В лексике Павлика тогда присутствовала лингвистическая троица детского сада (ребзя, тубзик, зыка), коей были нашпигованы все фразы в нашей компании.