Самуил Лурье - Изломанный аршин: трактат с примечаниями

• Название: Изломанный аршин: трактат с примечаниями
• Автор: Самуил Лурье
• Издательство: Inc.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 0101

---

Князь. Что, братец! плохо дело: подагра измучила!

Подлецов. Это ужаснейшая боль!

Князь. Куплена, правда, не дорого, она продана мне за годы наслаждений…

Подлецов. Которые и доныне продолжаются, ваше сиятельство? (Князь усмехнулся.) И если бы вам угодно было хоть сколько-нибудь остерегаться, то, конечно, подагра не посмела бы к вам приблизиться…

Князь. То-то и беда, что мы неосторожны в шалостях; но — пока ещё жизнь качает нас в люльке, почему не наслаждаться ею… (Кашляет и роняет платок.)

Подлецов (бросается, поднимает и подает Князю). Истина неоспоримая, но…

Князь (кашляя). Тьфу пропасть! задушило! (Берёт пилюли и глотает.) Разумеется, что для меня, для такого человека, от которого дряхлость ещё далеко, жизнь не важна, только бы весело было… Ведь только и нашего, что поживём да проживём… (Подлецов одобрительно улыбается.) Да, как же, братец? Неужели ты думаешь, что ещё что-нибудь будет? Вздор, братец! ничего не будет; довольно и того, что здесь наживёшься; куда нам чересполосною землёю за гробом владеть!

Подлецов. Я почёл бы за нелепость не соглашаться в сём случае с убедительными доводами ума и предполагать бессмертие души.

Князь. Ну! что у тебя нового? Говори.

Начинается канцелярская рутина пополам с городскими сплетнями — должно быть, свежими, прямо с натуры, — а для нас с вами это просто кучка истлевшей трухи. Обойдём её стороной: где тут след бикфордова-то шнура?

…Где же бумага по делу графа Любимова?

Подлецов. Не по его, ваше сиятельство, а он просит о вдове Жалостиной и сиротах ея…

Князь. Как! опять об этой потаскушке, ябеднице! Она мне надоела… в сторону, прочь…

Подлецов. Но ваш управитель сказывал мне, что Граф купил большую партию вина с вашего завода…

Князь. Купил? точно купил?… Ну а о чем эта безжалостная Жалостина хнычет?

Подлецов. Да о пенсии…

Князь. За кого опять? Ведь ей за мужа дали пенсию?

Подлецов. Дали, также и за сына; теперь она требует за дядю… Не угодно ли вам самому взглянуть на неё: она с раннего утра с детьми в передней и горько плачет…

Князь. Она здесь! Ну её к чёрту — давай скорее (подписывает) — но более ничего не подавай мне… (Подлецов хладнокровно складывает бумаги.) Скажи, что у тебя смешного?

А вот и мина. СНОП только один этот кусочек и цитирует. И вся ощетинивается[4].

Подлецов. Вот листок какой-то печатный; кажется, стихи вашему сиятельству…

Князь (взглянув). Как! стихи мне? А! это того стихотворца… Что́ он врёт там?

Подлецов. Да что-то много. Стихотворец хвалит вас; говорит, что вы мудрец: умеете наслаждаться жизнью, покровительствуете искусствам, ездили в какую-то землю только затем, чтобы взглянуть на хорошеньких женщин; что вы пили кофе с Вольтером и играли в шашки с каким-то Бомарше…

Как по-вашему: это пасквиль? По-моему — конспект[5].

Князь. Нет? Так он недаром у меня обедал. (Берёт листок.) Как жаль, что по-русски! (Читает.) Недурно, но что-то много, скучно читать. Вели перевесть это по-французски и переписать экземпляров пять; я пошлю кое к кому, а стихотворцу скажи, что по четвергам я приглашаю его всегда обедать у себя. Только не слишком вежливо обходись с ним; ведь эти люди забывчивы; их надобно держать в чёрном теле. — Послушай-ка, братец! притвори дверь и подойди поближе. Скажи, что ты узнал о моей ветренице?

Подлецов. О Любови Ивановне?

Князь. Ну да.

Подлецов. Мне весьма прискорбно, ваше сиятельство, донести вам…

Князь (задыхаясь от досады). Ну, ну! без обиняков.

Подлецов. Князь Петр Сидорович точно у неё бывает и подарил ей эсклаваж покойной княгини…

Князь. Как! Князь Петр? Этот урод… он… (Закашлялся и ест лепёшки.) Ну, ну!

Подлецов. Кирасирский полковник точно встретил её за городом и привёз в своей карете…

Князь. Этот мот, шалун, — бездельница! (Забывшись, топает ногою с досады.) Ой! ой! какая боль! проклятая подагра…

Ну и т. д. Фарс опять бежит по бытовой колее. По поручению начальника секретарь организовал слежку за его содержанкой и выкрал её письма. И представил: вот.

Князь (рассматривает). Так! Нет сомнения: её рука… а! проклятая, негодная… (Несколько успокоившись.) Ну, любезный Подлецов, благодарю тебя; довольно! Я тебя не забуду. Ты, кажется, просил представить тебя. (Подлецов кланяется.) Поди, кликни ко мне Ванюшку. (Подлецов уходит.) Вот, что́ слава? И стихи мне пишут, да ещё кто? Какой поэт! А тут… Говорят: счастье знатным; они всё за золото купят! Vanité des vanities! Я ли ей не давал, не дарил, а она… Спасибо Подлецову: он раскрыл мне глаза; теперь, сударыня, вы узнаете… (Входят Камердинер и Подлецов.) Ванюшка! Если от нея придут ещё с запискою, вытолкай вон — понимаешь?

Камердинер. Слушаю-с. (Уходит.)

Князь. Ещё, любезный Подлецов, у меня есть дело к тебе. Узнай-ка ты повернее, с кем теперь интрига у… (Близ внутренних дверей кабинета слышен шум и голос Камердинера.) Что́ там? дерутся, что ли? (Дверь с шумом растворяется; виден Камердинер, который не пускает щегольски одетую молодую даму.)

Подлецов. Ваше сиятельство! это Любовь Ивановна сама!

Князь. Как, сама?

Любовь Ивановна (дает пощечину Камердинеру и вбегает в кабинет). Меня не пускать к нему?! (Насмешливо приседает перед Князем.) Что это значит, ваше сиятельство? Бездельник Ванюшка смеет запирать мне дверь?

Князь (с досадою и с восторгом). Ах! как она мила!

Любовь Ивановна (Камердинеру). Пошёл вон! (Глядя на Подлецова.) Извольте выйти!

(Подлецов смотрит на Князя; тот даёт ему знак; Подлецов и Камердинер уходят.)

Следует сцена ревности. За ней — сцена негодования оскорбленной невинности. Наконец — сцена примирения. Всё это — весьма сомнительного качества. Сократим, сократим.

Любовь Ивановна (плачет). Ах, боже мой! преодолею ли я когда-нибудь мою привязанность к тебе, мою любовь… Отелло мой! скажи: чем ты умел пленить меня, твою бедную, обманутую Эдельмону?

Князь. Милый друг! Ты любишь меня после моей несправедливой ревности, подозрений! Прости меня! У меня в жилах восточная кровь! Вот тебе ломбардный билет… Ох! возьми его…

Любовь Ивановна. Нет! мне тяжелы такие сцены! Знаешь ли, что я могла умереть с тоски и досады… ах!..

Князь. Она лишается чувств! Боже мой! скажи, что я должен ещё сделать, говори, требуй.

Коварная нахалка требует, разумеется, чтобы Князь немедленно уволил секретаря, — после недолгого препирательства добивается своего — с хохотом убегает.

Финал. На воображаемой авансцене — трое.

Князь (Подлецову). Извольте подать в отставку; вы мне не нужны…

Подлецов. Ваше сиятельство! пощадите, помилуйте!

Князь. Извольте, сударь, требовать отставки, или я вас выгоню. — Уф! Ванюшка! веди меня… мне надобно отдохнуть…

(Уходит, поддерживаемый Камердинером.)

Подлецов (стоит долго в задумчивости). Итак — десять лет ползанья, поклонов, грехов, и что́ наградою! (В отчаянии бежит вон.)

Камердинер (входит с другой стороны). Ушёл? По делам бездельнику! Любовь Ивановна согнала секретаря, а я, Иван Иванович, поставлю на его место другого! Барин прибит девчонкою, дела отложены до завтра, а просителям я пойду сказать, что его сиятельство занят и не может никого допустить к себе. Неужели у многих бар так проходит утро в кабинете? (Смеётся.) Не знаю! мы люди тёмные…

Воображаемый занавес.

Имени автора в журнале нет, но почему-то все и так знали, что автор — Николай Полевой. Гадали, прогуливаясь по бульварам и вдоль прудов: не подошлёт ли князь Юсупов к Полевому своих лакеев — побить его палками. А что? Это было бы так в духе XVIII столетия: самого Вольтера подобным образом проучил шевалье — как его — де Роган. Личность русского второй гильдии купца вполне прикосновенна: ну подаст он жалобу мировому судье; тот в лучшем случае постановит взыскать за бесчестье штраф — и авторствуй потом, и проповедуй романтизм — с битой-то рожей.

— Нет, господа, ничего этого не будет, не прежнее время. Оттепель. Диктатура закона. Кстати, entre nous: государь, как слышно, не совсем доволен стихами Пушкина к его сиятельству, даже отчасти удивлён. Князь и там, в сферах, немножко надоел — всех утомил — достал; думает, раз спал с бабушкой, так ему всё можно. Ан не всё.